Гектор Мало - Ромен Кальбри
Обзор книги Гектор Мало - Ромен Кальбри
Гектор Мало
Ромен Кальбри
Глава I
Зная мое теперешнее положение, не следует думать, что судьба баловала меня с раннего детства. Предки мои, хотя это слово может показаться несколько напыщенным, были рыбаками. Отец был одиннадцатым ребенком в семье, и деду стоило больших трудов поставить всех на ноги, потому что ремесло рыбака — одно из самых тяжелых, а доход от него очень невелик. Непосильный труд и опасности — настоящий удел рыбака, а заработок — только дело случая.
Восемнадцати лет отец был взят на морскую службу, что во Франции считается своего рода воинской повинностью; таким путем государство заставляет служить себе всех моряков в течение тридцати двух лет — с восемнадцати до пятидесятилетнего возраста. Уходя из дому, отец не умел ни читать, ни писать. Вернулся же старшим унтер-офицером, то есть дослужился до самого высокого чина, какой мог получить моряк, не окончивший государственного морского училища.
Пор-Дье — местечко, где я родился, — находится вблизи от английских островов, а потому Франция постоянно держит здесь военный катер, который должен следить за тем, чтобы жители острова Джерсей не ловили нашу рыбу, а французские моряки соблюдали установленные правила рыбной ловли. На этот катер и назначили моего отца для продолжения службы. Это было большой удачей, потому что, хотя моряк и считает судно, на котором плавает, своим домом, он все же бывает счастлив вернуться в родные края.
Через пятнадцать месяцев после возвращения отца я полнился на свет. Родился я в марте, в пятницу, да еще в новолуние, поэтому все единодушно предсказывали, что мне предстоит много приключений, морских путешествий и что и буду очень несчастлив, если только влияние луны не окажется сильнее влияния пятницы. Приключений у меня было немало — как раз о них-то я и собираюсь вам рассказать, морские путешествия я тоже совершал; что же касается борьбы двух влияний, то она была весьма ожесточенной, и вы сами решите по окончании моего повествования, которое же из них победило.
Предсказать мне приключения и путешествия — значилось признать меня настоящим Кальбри, потому что все Кальбри из поколения в поколение были моряками, и, если верить преданию, так повелось еще со времени Троянской войны. Такое древнее происхождение приписываем себе, конечно, не мы, а ученые, которые утверждают, что в Пор-Дье и поныне существует около сотни семей — как раз семей моряков — потомков жителей финикийской колонии. Так или иначе, бесспорно одно: мы совсем не похожи ни на нормандцев, ни на бретонцев — у нас черные глаза, тонкие носы, смуглая кожа, а наши рыбачьи лодки — точная копия лодки Одиссея, как ее описал Гомер: у них одна мачта и один четырехугольный парус. Такое снаряжение обычно для греческого Архипелага, но в Ла-Манше оно нигде больше не встречается.
Воспоминания нашей семьи относились к менее далеким временам и благодаря своему однообразию не отличались особой точностью. Когда говорили о ком-нибудь из родственников, всегда рассказывали приблизительно одно и то же: ребенком он ушел в море, жизнь его прошла в море или и заморских странах, среди племен, названия которых трудно запомнить, и погиб он в море — во время кораблекрушения, в бою или в английской плавучей тюрьме. У нас на кладбище много крестов с именами девушек и вдов, но крестов с мужскими именами почти не встречается: наши мужчины не умирали на родине.
Как и во всякой семье, у нас были свои герои. Во-первых, мой дед с материнской стороны, который плавал с самим Сюркуфом[1], а во-вторых, брат деда — дядя Жан. С тех пор как я научился понимать слова окружающих, я слышал его имя раз десять на дню. Он служил в войсках какого-то индийского раджи, имевшего собственных слонов. Он командовал частями, сражавшимися против англичан, и одна рука у него была серебряная. Не думайте — ни слоны, ни серебряная рука вовсе не были выдумкой. Врожденная страсть к приключениям, присущая всем Кальбри, заставила моего отца пуститься в новое плавание спустя два-три года после женитьбы. Он мог бы поступить помощником капитана на одну из шхун, которые каждую весну ходят на рыбную ловлю к берегам Исландии, но он привык к государственной службе и любил ее.
Его отъезд я не помню. Единственные воспоминания, сохранившиеся у меня о том времени, — это дни, когда бушевала буря, ночи, когда гремела гроза, и часы, проведенные мною возле почтовой конторы.
Сколько раз по ночам мать заставляла меня молиться перед зажженной свечой! Нам казалось, что буря, бушевавшая в Пор-Дье, бушует повсюду, и ветер, сотрясавший наш дом, сотрясает и то судно, на котором плывет отец. Иногда ветер дул с такой силой, что приходилось вставать и привязывать ставни, потому что наш дом был хижиной бедняков.
Хотя с одной стороны его защищали обломки скалы, а с другой — старая рубка, некогда служившая кают-компанией разбившегося трехмачтовика, он с трудом выдерживал осенние бури.
Как-то раз октябрьской ночью мать разбудила меня. Бушевал ураган, выл ветер, наш домик стонал и скрипел, резкие порывы ветра, врываясь в комнату, колебали слабое пламя свечи и порой даже гасили ее. Когда буря немного стихла, слышались грохот волн о прибрежные камни и удары моря о скалы, похожие на пушечную пальбу.
Несмотря на оглушительный шум, я заснул, стоя на коленях. Но вдруг оконная рама, сорвавшись с петель, упала в комнату, стекло разбилось вдребезги, и мне показалось, что меня уносит вихрь.
— Боже мой! — воскликнула мама. — Твой отец погиб!
Она всегда верила в предзнаменования и предчувствия, а письмо, полученное от моего отца спустя несколько месяцев после этой бурной ночи, еще сильнее укрепило в ней эту ветру. По странному совпадению, именно в октябре отец попал в сильный шквал и чуть не погиб. Жены моряков всегда спят беспокойно. Им снятся кораблекрушения, они ждут писем, которые все не приходят, и жизнь их протекает в постоянной тревоге.
В те годы, о которых я рассказываю, почта работала не так, как в наши дни. Письма попросту раздавали в почтовой конторе, а если за ними долго не приходили, посылались с каким-нибудь школьником. С весны и до осени все моряки находились в море на ловле трески, поэтому в день прибытия почты с Ньюфаундленда почтовую контору всегда осаждали женщины, которым не терпелось поскорее узнать новости. С ребятами на руках они ждали, когда выкрикнут их имя. Одни, читая письма, смеялись, другие плакали. Не получившие писем расспрашивали тех, кто их получил, потому что к морякам, плавающим в море, никак нельзя применять пословицу: «Нет вестей — значит, вести хорошие».
Была у нас старуха — все звали ее тетушка Жуан; в течение шести лет она ежедневно приходила на почту и за все шесть лет не получила ни одного письма. Рассказывали, что рыбачья лодка с ее мужем и четырьмя сыновьями пропала во время бури; ни людей, ни лодку так и не нашли. С тех пор тетушка Жуан всякое утро приходила на почту. «Для вас пока нет письма, — говорил ей почтмейстер. — Наверно, придет завтра». Она отвечала печально: «Да, наверно, завтра…» — и уходила, чтобы снова вернуться на следующий день. Ее считали немного помешанной. Но если она и была сумасшедшей, то я никогда в жизни не встречал более кроткого и тихого помешательства.
Когда бы я ни приходил на почту, я почти всегда заставал там тетушку Жуан.
Наш почтмейстер был, кроме того, и бакалейным торговцем; понятно, что он сперва обслуживал тех, кто приходил к нему за солью или за кофе, давая всем остальным возможность вдоволь наговориться. Аккуратно и пунктуально выполняя и те и другие свои обязанности, он еще растягивал время ожидания, делал множество приготовлений. Торгуя бакалеей, он надевал синий фартук и фуражку, а раздавая почту, облачался в суконную куртку и бархатную шапочку. Ни за что на свете он не продал бы горчицы в форме почтового служащего и не вручил бы письма, не сняв своего синего фартука, даже когда знал, что от этого письма зависит жизнь десятка людей.
Каждое утро тетушка Жуан рассказывала мне одно и то же: «Они ловили рыбу, как вдруг налетел такой сильный шквал, что им пришлось удирать с попутным ветром, и они не смогли вернуться в Бьен-Эме. Прошли они мимо Прюданса, но и там не удалось пристать. Ты же понимаешь, что с таким матросом, как мой Жуан, ничего не страшно. Им, верно, повстречался в открытом море какой-нибудь корабль. Он их и подобрал. Это случалось не раз. Вот так вернулся домой и сын тетки Мелани. А может быть, их высадили в Америке. Когда они возвратятся, Жером уже будет совсем большим. Тогда ему было четырнадцать лет… Четырнадцать да шесть — сколько это выходит? …Двадцать лет! Совсем взрослый мужчина!»
Она даже не допускала мысли, что они погибли, и умерла, считая их живыми. Незадолго до смерти она передала священнику три луидора для Жерома, когда тот вернется. Она терпела крайнюю нужду и все же сохранила эти деньги для младшего сына — своего любимца.
