Лидия Чарская - За что?
Обзор книги Лидия Чарская - За что?
Лидия Алексеевна Чарская
За что?
Моя повесть о самой себе
Эту повесть детской души посвящаю дорогому отцу и другу.
Детства дни — луч солнца яркий,
Как мечта прекрасный луч.
Детство — утро золотое,
Без суровых, мглистых туч.
Как ни грустно горе в детстве,
То, что мнилось им тогда,
То пустым, ничтожным кажет
После, в зрелые года.
И охотно вновь ребенком
Я б желала снова стать,
Чтоб по детски наслаждаться,
И по детски же страдать…
ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ
Розы цвели и благоухали… Небо смеялось, и старый сад светло улыбался жаркой июльской улыбкой…
В глубоком кресле на веранде, облитой потоками золотых лучей, сидела больная. Ее бледное, усталое, изнуренное лицо, впалые, безжизненные глаза, ее прозрачная кожа и исхудалое тело говорили о продолжительном недуге.
Взгляд больной покоился на прильнувшей к ее коленям голове молодой женщины, которая приютилась у ее ног.
Эта молодая женщина составляла полную противоположность больной: она казалась воплощением жизни, несмотря на печальное выражение глаз, с любовью и сочувствием устремленных на больную.
Взор больной встретился с этим взором, пытливым и любящим… Легкий вздох приподнял исхудалую грудь… Что-то влажное и блестящее сверкнуло в глубоких страдальческих глазах. Больная положила свою прозрачную, исхудалую руку на русую головку, покоившуюся на ее коленях, и проговорила:
— Дитя мое! Не знаю, поможет ли мне небо юга, к которому меня посылают врачи, и долго ли я проживу на свете… Быть может нам не суждено больше увидеться… А потому у меня к тебе просьба… возможно, что уже последняя в жизни…Я уверена, что ты мне не откажешь…
Сухой прерывистый кашель прервал речь больной. Она откинулась на подушки, а когда приступ кашля прошел, продолжала слабым, тихим голосом:
— Наши жизни сплелись так тесно, так крепко… Судьба сблизила нас. Ты помнишь, какую огромную роль я сыграла в твоей жизни? Ты помнишь, сколько горя, злобы и вражды осталось позади нас; сколько ненависти было до тех пор, пока ты не узнала меня, моя девочка… Мы обе были виноваты. Я, смело войдя в твою жизнь, не смогла понять твою гордую, свободную, как птица, душу и невольно наносила ей одну сердечную рану за другой… Ты, возненавидя меня, замечала во мне только одни недостатки и видела в каждом моем поступке лишь темные стороны… Почему так распорядилась судьба? От чего она не сразу дала мне ключ к сердцу моей девочки? За что мы обе страдали так долго? Ты своей ненавистью и злобой ко мне, я — видя полное бессилие унять это чувство… Но, слава Богу, все это минуло как кошмар, как гадкий сон, как темный осенний вечер… И теперь, когда я завоевала любовь моей девочки, мне хотелось бы вспомнить то далекое, темное время, которое не вернуться уже никогда, вспомнить именно теперь, когда, может быть, я последние дни вижусь с тобой…
Голос больной слабел с каждой минутой… Это не был уже обычный человеческий голос: звоном голубиных крыльев, шелестом ветра, тихим журчанием реки веяло от него…
— Нет! Нет, мама! Не говори так! — с жаром воскликнула молодая женщина, прильнув горячим поцелуем к исхудалой руке. — Ты должна жить, жить для нас дорогая… Должна!.. Для семьи, для отца, для меня!.. Неужели же я нашла мое сокровище, мою маму, что бы потерять ее снова? Ты должна жить ради того, что бы дать мне возможность загладить все то зло, которое я причинила тебе когда—то невольно…
Легкая улыбка заиграла на печально красивом лице больной.
— Выслушай мою просьбу, девочка, — произнесла она тихо — тихо, чуть слышно. — Твои детские годы, вся твоя жизнь сложилась так странно и необычно, совсем не так как у других. И, по воле судьбы, мне пришлось в этом сыграть немалую роль… У тебя, я знаю, есть много юных друзей, которые жадно ловят каждое твое слово… Открой же им историю твоей жизни, твоего странного детства, расскажи им одну истинную правду без прикрас… А так как наши жизни сплетены так тесно, то это будет и повесть о той, которая тебя так любила, и которую ты так долго не могла понять… И пусть твои юные друзья узнают хорошие и плохие стороны одной человеческой души. Кто знает? — быть может эта правдивая история принесет пользу другим. Быть может им не безынтересно будет узнать о девочке, мечтавшей стать принцессой и оставшейся Сандрильоной. Увы! Сандрильоны встречаются чаще, много чаще чем принцессы!.. А одна гордая странная душа не хотела согласиться с этим… Быть может история этой странной души научит слишком гордых смирению, слишком несчастных одарит надеждой. Быть может, иных она наведет на размышление как трудно иногда нам понять наших близких, как легко — несправедливо их осудить, возненавидеть… Я знаю что тяжело будет тебе раскрыть целый ряд тайн и шаг за шагом описать твою жизнь не щадя себя…Но ты сделаешь это для меня и для тех, которых считаешь своими друзьями….
Новый приступ кашля прервал речь больной.
— Да, да… Я исполню твое желание, дорогая! — ответила стоявшая на коленях молодая женщина. — Клянусь тебе что, исполню все, что ты попросишь у меня! Я напишу всю правду, открою заветную тайну моей души, я расскажу им о той женщине, которая отплатила любовью за муки, лаской за вражду… Ты понимаешь меня, дорогая?
Глаза больной широко раскрылись. Улыбка счастья заиграла на лице.
А розы цвели и благоухали. Чудная сказка из зелени, солнца и цветов искрилась, сияла и тихо лепетала о чем—то кругом и над ними.
Вскоре больная уехала к другому солнцу, к другому небу и розам. А когда вернулась вполне поправившейся, здоровой и бодрой, она нашла у себя на столе объемистую рукопись, написанную по ее желанию.
* * *Эта выздоровевшая больная моя вторая мать, а та, которая исполнила данное ей слово, — я.
Я написала мою повесть о самой себе, рассказала историю моего странного детства, открыл в ней всю мою душу…
Исполняя волю моей дорогой, я отдаю эту повесть вам на суд, мои милые юные друзья. Вероятно, многое в этой повести покажется вам странным, многое вызовет ваше недоумение. Быть может даже самый способ рассказа, в иных местах фантастический, полусказочный, вызовет ваше недоумение, покажется вам странным. Но — прочтите все до конца, и тогда вы поймете, чем объясняются эти кажущиеся странности, тогда только вы, узнав характер той, которая писала эту повесть, в состоянии будете объяснить себе ее странности.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА I
О чем шептали старые сосны
Синим сапфиром горело небо над зеленой рощей.
Золотые иглы солнечных лучей пронзали и пышную листву берез, и бархатную хвою сосен, и серебряные листья стройных молоденьких тополей.
Ветер рябил изумрудную зелень, и шепот рощи разносился далеко — далеко…
Старые сосны шептали:
— Мы знаем славную сказку!
Им вторили кудрявые, белоснежные березы:
— И мы, и мы знаем сказку!
— Не сказку, а быль! Быль мы знаем! — звенели серебряными листьями молодые, гибкие тополя.
— Правдивую быль, прекрасную как сказка! Правдивую быль расскажем мы вам, — зашептали и сосны и березы и тополя разом.
Какая-то птичка чирикнула в кустах:
— Быль! Быль! Быль расскажут вам старые сосны. Слушайте! Слушайте их!
И сосны зашептали так тихо и так звонко в одно и то же время, что маленькая девочка, приютившаяся под одной из них, самой пышной и самой красивой, услышала все от слова до слова.
И правда: то была не сказка, а быль. Славная быль — сказка!
Жил на свете человек— шептали старые сосны, — прекрасный как солнце, с золотым сердцем, полным благородства и доброты. «Честность и труд» было его девизом, с которым он вступал на жизненный путь.
Жила-была, так же, девушка на свете, нежная, как цветок мимозы, кроткая как голубка, любимица семьи.
И встретились они оба, — и прекрасный как солнце, человек и кроткая, как голубка, девушка. Встретились, полюбили друг друга и поженились…
Ох, что это была за жизнь! Что это было за счастье! В сказках только встречается такое. Но так как жизнь не сказка, то в жизни нет полного счастья…
Стоял январь. Гудела вьюга. Метель плясала и кружилась над серым городом. Люди спешили в церковь. Было воскресение. И в этот день у счастливой пары родилась дочь, малюсенькая, малюсенькая девочка с живыми серыми глазами.
У колыбели девочки сошлись четыре добрые волшебницы, — или нет! не волшебницы, а, вернее четыре добрые, простые девушки, родные тетки новорожденной, сестры матери, лежавшей в соседней комнате на смертном одре.
— Какое странное лицо у девочки! — сказала старшая из теток, Юлия, поклонница всего таинственного — помяните мое слово, она не долго проживет, эта девочка.
