Борис Никольский - Солдатские часы
Борис Никольский - Солдатские часы краткое содержание
Рота, подъем!
ГЛАВНАЯ СТРЕЛКА
Никогда не забуду свой первый день, а точнее — первый вечер в армии.
Случилось так, что мы — несколько человек — прибыли в свою часть на две недели позже, чем все остальные. Другие солдаты-новички уже успели к этому времени немного пообжиться, привыкнуть к армейским порядкам и на нас посматривали чуть свысока.
Днём мы помылись в бане, получили свеженькое обмундирование и познакомились со своими командирами. А вечером, когда наступила пора ложиться спать, или, как говорят военные, время отбоя, вся рота выстроилась в казарме. Нас же, новеньких, старшина поставил в сторонке, отдельно, и произнёс такую речь:
— Если я спрошу, какая стрелка в солдатских часах самая главная, что вы ответите? Часовая? Ничего подобного! Минутная? Опять ошибаетесь! Секундная — запомните это! Секундная стрелка самая главная! А почему? Да потому, что в армии каждая секунда на счету. И распорядок дня — закон для солдата. С завтрашнего дня он будет законом и для вас. А пока смотрите и запоминайте.
Тут старшина вынул из кармана галифе большие часы, повернулся к замершей по команде «смирно» роте и протяжно, даже торжественно скомандовал:
— Внимание, ро-ота! Приготовиться к отбою! Даю две минуты. Разойдись!
Строй моментально рассыпался.
Солдаты бросились к своим койкам. На бегу они расстёгивали гимнастёрки, срывали ремни, сдёргивали шапки.
Кто-то с кем-то столкнулся.
Кто-то запутался в гимнастёрке.
Кто-то не мог стянуть сапог и скакал на одной ноге.
Мелькали белые нижние рубашки, мелькали портянки, грохали сапоги, раскачивались койки.
И над всем этим мельтешением, суетой и спешкой звучал раскатистый голос старшины:
— Осталась минута!
— Полминуты!
— Пятнадцать секунд!
— Отбой!
И сразу всё замерло.
Кто успел натянуть на себя одеяло и кто не успел — все так и застыли на койках. А несколько человек всё ещё топтались возле табуреток. И вид у них был растерянный и виноватый.
Кто-то из нашей группы хихикнул.
— Смешно? — спросил старшина. — Правильно. Смешно.
Он неторопливо оглядел ряды табуреток с как попало брошенным обмундированием, оглядел солдат, застывших на койках.
— Ро-ота! — скомандовал он.-Подъём!
Опять замелькали рубашки. Гимнастёрки. Портянки. Галифе. Сапоги, Как будто ту же самую киноленту, которую мы только что просмотрели, теперь завертели в обратном направлении.
Построились солдаты, а старшина — снова:
— Ро-ота! Отбой!
И ещё через три минуты:
— Ро-ота! По-одъём!
— Отбой!
— По-одъём!
— Отбой!
— По-одъем!
Больше никто из нас уже не смеялся. Мы поняли, что с завтрашнего дня нам предстоит то же самое.
И мы не ошиблись.
Сколько было этих «подъёмов» и «отбоев»!
Сколько раз подгонял нас неумолимый голос старшины: «Осталась минута!», «Полминуты!», «Пятнадцать секунд!»
Сколько раз ругали мы в душе наших командиров: «Подумаешь, какая важность: лишние пятнадцать секунд!»
И сколько раз злились на самих себя, когда никак не давались нам эти последние пятнадцать секунд!
А сколько узнали мы маленьких, очень простых и очень важных секретов: как правильно сложить гимнастёрку, чтобы утром в спешке не запутаться в ней, как быстрей натянуть сапоги, как правильно завернуть портянку, чтобы потом не стереть ногу…
Но зато как радовались мы, как гордились собой, когда по первой ночной тревоге наша рота поднялась быстрее всех и когда в ответ на похвалу командира полка мы дружно гаркнули:
«Служим Советскому Союзу!»
Рота, строиться на зарядку!
КЛИМАТ КЛИМАТОМ…
Первый год я служил на востоке, в Сибири, в холодных краях. Помню, утром диктор по радио объявляет: «Сейчас температура воздуха минус двадцать восемь градусов…»
А сержанты — наши начальники — командуют, торопят:
— Поживее, поживее! Строиться на зарядку!
Потом перевели меня на юг, в Среднюю Азию. Утром соскакиваем с коек — диктор сообщает:
«Сейчас температура воздуха плюс двадцать девять градусов…»
На улице солнце уже вовсю припекает. В тени бы сейчас посидеть, в прохладе…
А сержанты командуют, торопят:
— Поживее, поживее! Строиться на зарядку!
Климат климатом, а зарядка зарядкой…
И такая была та зарядка, что сон сразу как рукой снимало. Начиналась зарядка всегда с бега. Пробежим километр-пол тора, потом принимаемся за вольные упражнения.
А вот одному солдату — рядовому Мамонтову — бег никак не давался. Не умел он бегать. Не любил. Пробежит метров двести и уже отстаёт от взвода, позади плетётся.
— Сердце у меня слабое, — говорит. — Задыхаюсь. Не могу бегать. Не имеете права с моим слабым здоровьем меня на зарядку гонять. Я врачу пожалуюсь.
И правда, пошёл он вскоре к врачу — жаловаться. Вернулся довольный.
— Всё в порядке, — говорит. — Врач очень внимательный человек оказался. Осмотрел меня, выслушал, лекарство обещал выписать.
А тут как раз дежурный по роте приносит от врача специальную тетрадку, куда врач все рецепты записывал.
Раскрыли мы тетрадку, а там записано:
Рядовому Мамонтову прописываю: первую неделю каждый день бегать по километру, вторую неделю — по полтора километра, третью неделю — по два километра.
Доктор Добрецов.
Вот тебе и лекарство!
С тех пор бегал Мамонтов на зарядку вместе со всеми. Больше на своё здоровье не жаловался.
Рота, строиться на утренний осмотр!
ВТОРАЯ НАТУРА
После зарядки только успеешь заправить койку, почистить сапоги, умыться, а дневальные уже подают команду:
— Строиться на утренний осмотр!
Утренний осмотр для молодого солдата вроде экзамена. Выдержишь или не выдержишь. Только экзамен этот не раз в год, не раз в месяц, а каждый день.
Идёт сержант, командир отделения, вдоль строя, медленно идёт и к каждому солдату присматривается,
Аккуратно ли пришит подворотничок — смотрит.
Все ли пуговицы на месте — смотрит.
Хорошо ли вычищены сапоги — тоже не забудет взглянуть. Не набить^ ли чем лишним карманы, на месте ли носовой платок — всё интересует сержанта, каждая мелочь.
Знает сержант: дисциплина в армии начинается с привычки к аккуратности, к порядку.
Правда, был в нашем взводе один солдат, который никак не хотел привыкать к порядку. Звали его Миша, фамилия-Соловьёв. Был он парень разболтанный, избалованный. Вот ему чаще всех и доставалось и от старшины, и от командира отделения, и от командира взвода. Короче говоря, ото всех командиров. Только, бывало, и слышишь: «Соловьёв, опять сапоги плохо почистил?», «Соловьёв, а пуговицу кто за вас пришивать будет?», «Соловьёв, а почему койка небрежно заправлена?»
А самому Соловьёву, конечно, казалось, что к нему просто придираются. Но делать нечего, в армии с командирами не поспоришь: приходилось ему каждый день и сапоги чистить, и койку перезаправлять по нескольку раз, и пуговицы пришивать. Зато, когда останемся одни, он и говорит: «Надоела мне такая жизнь. Вот увидишь: как только отслужу, домой вернусь, спать буду сразу часов по двадцать в сутки, честное слово. Постель заправлять ни за что не стану. К сапожной щётке никогда не притронусь. Не веришь? Вот чем хочешь клянусь!»
И так случилось, что уезжали из армии мы с ним вместе. Вместе пришли на вокзал, вместе сели в один поезд и поехали домой.
Утром я вижу: Соловьёв берёт сапожную щётку, идёт в тамбур и как ни в чём не бывало начинает надраивать сапоги.
— А как же твоя клятва? — спрашиваю.
— Тьфу ты! — говорит. — Совсем забыл!
Размахнулся и тут же вышвырнул щётку за окно вагона.
На другой день остался в нечищенных сапогах. Но вижу: нет-нет да и поглядывает себе на ноги. Словно его беспокоит что-то.
Но молчит. И на следующий день — тоже.
А поздно вечером — я уже на верхнюю полку забрался, засыпать начал — вдруг слышу: кто-то тихо-тихо мой чемодан приоткрывает.
Обернулся, а это Миша Соловьёв. И в руках у него — моя сапожная щётка.
— Понимаешь, — говорит он виноватым голосом, — не могу. Привык. Такое чувство, словно бы не умывался.
Недаром, видно, есть такая пословица:
«Привычка — вторая натура». Второй характер, иначе говоря.
Рота, строиться на завтрак!
![Аркадий и Борис Стругацкие - Дело об убийстве [Отель «У погибшего альпиниста»]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
