Астрид Линдгрен - Рони, дочь разбойника
Обзор книги Астрид Линдгрен - Рони, дочь разбойника
Астрид Линдгрен
Рони, дочь разбойника
1
В ту ночь, когда Рони должна была появиться на свет, грохотал гром. Да, гроза так разошлась в ту ночь над горами, что вся нечисть, обитавшая в разбойничьем лесу, забилась со страху в норки да ямки, в пещеры да щели, и только злющие друды, для которых гроза была слаще меда, с визгом и воплями носились над разбойничьим замком, стоящим на разбойничьей горе. А Ловиса готовилась родить ребенка, крики друд ей мешали, и она сказала мужу своему Маттису:
– Прогони-ка этих злющих друд, из-за них я не слышу, что пою.
Дело в том, что, ожидая малютку, Ловиса пела. Она думала, что и ей будет легче, и у ребеночка нрав будет повеселей, если он родится под ее пение.
Маттис тут же схватил лук и пустил несколько стрел из бойницы.
– Прочь отсюда! – закричал он. – Мы ждем ребенка! Понятно вам, гнусные рожи!
– Хохо-хо! – завопили в ответ друды. – Они ждут ребенка! Этой ночью!… Хо-хохо! Грозовой ребенок!… Вот урод-то будет! Хо-хохо! Как гриб-поганка!
Тогда Маттис снова стрельнул в самую гущу дикой стаи, но друды лишь злобно расхохотались и, улетая, с громким воем пронеслись над верхушками деревьев.
Пока Ловиса пела, рожая ребенка, а Маттис отгонял мерзких тварей от замка, его разбойники, все двенадцать, сидели в замке у огня и пили, и ели, и галдели, как полоумные, не хуже этих злющих друд. А что же было им делать, ведь они ждали, когда наконец разрешится Ловиса там, наверху, в башне. Потому что за всю их разбойничью жизнь еще ни разу не рождался ребенок в разбойничьем замке. Но больше всех ждал появления младенца Лысый Пер.
– Ну, когда же наконец появится этот маленький разбойник. – восклицал он. – Я уже стар и немощен, моя разбойничья жизнь подходит к концу. А как бы я хотел увидеть нашего нового атамана, перед тем как сыграю в ящик!
Не успел Лысый Пер это сказать, как распахнулись двери и в зал влетел обезумевший от радости Маттис. Он скакал, стуча каблуками по каменному полу, и орал во весь голос:
– У меня ребенок!… Эй, слышите все, у меня родился ребенок!…
– Мальчишка или девчонка? – спросил из своего угла Лысый Пер.
– Счастье мое!… Радость моя!… – вопил Маттис. – Вот она!… Дочь разбойника!
И Ловиса, переступив через высокий порог, вошла в зал с малюткой на руках. Разбойники разом замолкли.
– Эй, вы, пивом, что ли, захлебнулись? – заорал на них Маттис.
Он взял девочку из рук Ловисы и подошел с нею к каждому из двенадцати разбойников.
– Вот, любуйтесь, если хотите, самым прекрасным ребенком, который когда-либо рождался в разбойничьих замках!… – Дочь лежала на огромной ладони отца и глядела на него, не мигая. – Личико такое смышленое, будто она уже кое-что понимает.
– А как ее назвали? – снова спросил Лысый Пер.
– Рони, – ответила Ловиса. – Я это уже давно решила.
– А если бы родился мальчик? – полюбопытствовал он.
Ловиса смерила Лысого Пера спокойным и строгим взглядом.
– Раз я решила, что моего ребенка будут звать Рони, то у меня могла родиться только Рони.
Потом она повернулась к Маттису.
– Взять ее у тебя?
Но Маттис еще не хотел расставаться с дочкой. Он стоял и с изумлением разглядывал ясные глазки, крохотный ротик, темные волосики, беспомощные ручки Рони и обмирал от любви к ней.
– Детонька моя, – сказал он. – Отныне мое разбойничье сердце в твоих маленьких ручонках. Не знаю почему, но это так.
– А ну-ка, дай мне ее немножко подержать, – попросил Лысый Пер.
И Маттис с осторожностью положил ему на руки Рони, словно золотое яичко.
– Вот он, новый атаман, о котором ты так долго мечтал. Только не урони ее, не то пробьет твой последний час.
Но Лысый Пер лишь улыбнулся своим беззубым ртом.
– Да она же, как перышко, – сказал он, слегка подбрасывая малютку на руках.
Маттис разозлился и выхватил у него Рони.
– А что ты ожидал увидеть, старый осел? Уж не толстого ли атамана с отвисшим брюхом и окладистой бородой? Хе-хе, так, что ли?
И тогда все разбойники смекнули, что про этого ребенка и слова дурного сказать нельзя, если не хочешь рассориться с атаманом. А с Маттисом шутки плохи. Поэтому они тут же принялись расхваливать и славить новорожденную. И за ее здоровье осушили не одну кружку пива, что Маттису явно пришлось по душе. Он подсел к столу и снова и снова показывал им свою прелестную малютку.
– Вот кто теперь лопнет от зависти, так это Борка! – воскликнул Маттис. – Ну и пусть сидит в своей вонючей пещере и с досады скрипит зубами. Да, черт побери! Там поднимется такой стон и скрежет, что всем злющим друдам и серым гномам придется затыкать уши, уж поверьте.
Лысый Пер согласно мотнул головой и сказал со смешком:
– Еще бы ему не лопнуть от зависти! Теперь род Маттиса будет жить, а роду Борки – крышка!
– Золотые слова! – подхватил Маттис. – Крышка, это как пить дать, потому что у Борки нет ребенка и не будет…
В этот миг раздался такой удар грома, какого в разбойничьих горах еще никто никогда не слышал. Все разбойники побледнели от страху, а Лысый Пер даже упал навзничь – ведь он уже не очень твердо стоял на ногах.
Рони вдруг жалобно пискнула, и от этого ее неожиданного писка сердце Маттиса сжалось куда сильнее, нежели от жуткого удара грома.
– Мое дитя плачет! – заорал он. – Что нужно делать? Что делать?
Но Ловиса не растерялась. Она спокойно взяла у него из рук ребенка и приложила к груди. Писк сразу прекратился.
– Вот это громыхнуло! – воскликнул Лысый Пер, когда пришел в себя. – Голову даю на отсечение, что где-то поблизости ударила молния.
Да, молния действительно ударила, и еще как! В этом они убедились, как только рассвело. Старый-престарый разбойничий замок, стоящий на самой вершине разбойничьей горы, раскололся пополам сверху донизу, от зубцов на башне до самых глубоких подземелий. И между этими половинами зияла пропасть.
– Как удивительно началась твоя жизнь, Рони, – сказала Ловиса, когда она, держа на руках дочку, поднялась на башню и оглядела все разрушения, что натворила гроза.
Однако Маттис метался в гневе, как дикий зверь. Как могло приключиться такое с древним замком его предков? Но он не умел долго злиться и всегда находил повод утешиться.
– Зато мы теперь освободились хоть отчасти от нескончаемых подземных ходов-переходов, от склепов да подвалов! Теперь уже никто не заблудится в нашем замке. Помните, как Лысый Пер потерялся там и вылез наружу только через четверо суток. А?
Но Лысый Пер не очень-то любил, когда ему напоминали об этом случае. Разве он виноват, что с ним приключилась такая беда? Ведь он просто хотел узнать, сколь велик и неприступен их замок, а узнал только то, что в подземелье легко заблудиться. Бедняга был еле жив, когда добрел наконец до большого зала. К счастью, разбойники так орали и хохотали, что их было слышно издалека, иначе ему никогда бы не выбраться на свет божий.
– Весь замок мы все равно никогда не использовали, – сказал Маттис. – Ведь зал и комнаты, где мы спим, и половина башен остались у нас.
И жизнь в разбойничьем замке потекла по-прежнему. С той лишь разницей, что там теперь был ребенок. Маленькая девочка, которая, как считала Ловиса, день ото дня все больше и больше прибирала к рукам не только самого Маттиса, но и всех его двенадцать разбойников.
Конечно, в том, что они изо всех сил старались вести себя не так грубо, как прежде, не было ничего дурного, однако во всем нужна мера. А вот то, что атаман и вся его шайка глупо хохочут, глядя, как маленький ребенок ползает по каменному полу, и ликуют, словно присутствуют при великом чуде, понять было решительно невозможно. Правда, Рони ползала необычайно шустро и как-то на свой манер, ловко отталкиваясь левой ногой, что особенно восхищало всех разбойников. Но ведь в конце концов большинство детей рано или поздно начинают ползать, считала Ловиса, и никто по этому поводу в телячий восторг не приходит, а отцы этих ползающих детей не глядят на них часами с умилением и не перестают заниматься своими мужскими делами.
– Маттис, ты дождешься, что Борка будет разбойничать в твоем лесу! – ворчала Ловиса, когда вся шайка во главе с атаманом врывалась в замок в самое разбойное время только для того, чтобы посмотреть, как Рони за обе щеки уплетает кашу и как мать укладывает ее спать в люльку.
Но Маттис пропускал ворчание жены мимо ушей.
– Детка, голубка моя! – кричал он, когда Рони, ловко отталкиваясь левой ногой, ползла ему навстречу, наискосок пересекая зал.
А потом он усаживал свою голубку на колени и кормил ее, а все двенадцать разбойников стояли вокруг и не спускали с них глаз.
Чугунок с кашей висел над таганком, и так как у Маттиса были сильные, неуклюжие разбойничьи руки, он то и дело проливал ее на пол, да и Рони отпихивала ложку, отчего даже брови у Маттиса были в каше. Когда она проделала это в первый раз, разбойники захохотали так громко, что Рони испугалась и заплакала. Но скоро она догадалась, что стоит ей ударить по ложке, как все смеются, и так и норовила всех рассмешить, что, впрочем, доставляло больше удовольствия разбойникам, чем ее отцу. А вот ему это почему-то не нравилось, хотя все, что бы ни делала Рони, он считал бесподобным, а ее – самым изумительным существом в мире.
