Михаил Гаспаров - Занимательная Греция
Пирр встречается с Римом
У Македонского царства был сосед-близнец — Эпирское царство, с такими же горами, лесами и сильными людьми. Македонские цари считали себя потомками Геракла, эпирские — потомками Ахилла; между собой они были в родстве. Македонское царство было обращено лицом на восток, Эпирское — на запад, к Италии. Еще когда в Македонии правил Александр Македонский, в Эпире правил его дядя, Александр Эпирский; и когда Македонский пошел завоевывать Персию, то Эпирский двинулся походом в Италию: «Племянник идет в женскую половину мира, я — в мужскую». Италию он не завоевал и скоро погиб в сражении. Но мечта о том, чтобы создать в Европе такую же великую державу, какую Александр создал в Азии, у эпирских царей осталась.
Пирр Эпирский был родственником этого Александра. Он тоже воевал на западе, но великой державы не построил. Он был не строителем, а воином: война опьяняла и увлекала его сама по себе, а зачем и за что она ведется, он не думал. Он участвовал во всех схватках между наследниками Александра Македонского, дважды был царем бесхозной Македонии, но всякий раз бросал завоеванное и пускался в какую-нибудь новую заманчивую войну. Ему еще не было двадцати лет, когда старый Антигон Одноглазый на вопрос, кто в Греции лучший полководец, ответил: «Пирр, если доживет до старости», — и добавил: «Правда, он умеет играть и не умеет выигрывать».
Народу обычно тяжко приходится от таких правителей, и все-таки он их любит. Однажды Пирру доложили: «Такие-то молодые люди бранили тебя на пиру». Он их вызвал к себе: «Бранили?» — «Бранили, царь, и, будь у нас покрепче вино, еще не так бы бранили!» Пирр расхохотался и отпустил их. Своему вербовщику он говорил: «Твое дело — чтобы парни в войске были рослые и сильные, а чтобы они были храбрые, это уж сделаю я!» И делал.
К этому Пирру пришли за помощью послы из Тарента. Греческие города в Италии были в опасности: до сих пор их соседями были храбрые, но разрозненные италийские племена, теперь эти племена объединил под своею властью Рим. О Риме грекам уже случалось слышать. Слышали, будто он основан потомками Энея, троянского героя, после гибели Трои уплывшего на запад. Слышали, что народ там славен простотой и суровой доблестью, как древние спартанцы. Слышали, что на площади в Риме стоит статуя Пифагора и мудрый римский царь Нума Помпилий считается Пифагоровым учеником. Но воевать с римлянами грекам еще не приходилось.
Пирр бросил все дела и собрался в поход на Италию. У него был советник — оратор Киней, ученик Демосфена; Пирр говорил, что Киней покорил ему больше городов словом, чем сам он — оружием. Киней спросил: «Государь, а что мы будем делать, завоевав Италию?» — «Завоюем Сицилию». — «А потом?» — «Завоюем Африку». — «А потом?» — «Завоюем Македонию и Грецию». — «А потом?» — «Будем жить припеваючи, есть, пить и веселиться». — «Так что же нам мешает заняться этим уже сейчас?» Пирр рассмеялся, но войну все-таки начал.
В Италии Пирр бился с римлянами в трех сражениях. Первое закончилось решительной победой, второе — не решительной победой, третье — поражением.
Первую победу доставили Пирру боевые слоны. Римляне видели их в первый раз и бежали в панике. Объезжая поле и глядя на трупы врагов, Пирр сказал: «Римляне со мной, а я с римлянами могли бы покорить весь мир!»
После победы Пирр послал в Рим Кинея. Он предложил римлянам мир и союз, если они откажутся от своих завоеваний. Римский сенат уже готов был согласиться. Честь Рима спас старейший из сенаторов — Аппий Клавдий; он был дряхл и слеп, в сенат его принесли на носилках. Он произнес речь: «До сих пор, римляне, я жалел, что лишился зрения; теперь, слыша ваши слова, я жалею, что не лишился и слуха…» Сенаторы устыдились. Киней воротился из Рима ни с чем. «Каков показался тебе сенат?» — спросил его Пирр. «Это — собрание царей», — отвечал Киней.
Римляне сами отправили посольство к Пирру для переговоров о выдаче пленных. Возглавлял посольство Фабриций — он был стар, прост, суров и благороден. Пирр был от него в восторге. Он предлагал Фабрицию перейти к нему на службу и стать первым среди его друзей. «Не советую, царь, — сказал Фабриций. — Когда твои подданные узнают меня, они отнимут престол у тебя и предложат мне». Врач Пирра послал Фабрицию тайное письмо, предлагая отравить царя. Фабриций гордо отказался. Он переслал письмо Пирру с запиской: «Убедись, царь, что ты не умеешь видеть ни своих друзей, ни своих врагов». Пирр воскликнул: «Скорее солнце сойдет со своего пути, чем Фабриций — с пути добродетели!» В благодарность Пирр отпустил без выкупа всех римских пленных. Фабриций не пожелал остаться в долгу и отпустил ровно столько же эпирских пленных. Так в борьбе двух благородств последнее слово осталось за римлянином.
Во второй битве Пирр одержал победу, но понес огромные потери. «Еще одна такая победа, и у меня не останется войска!» — воскликнул он. С этих пор слова «пиррова победа» стали поговоркой. «Ты бьешься с лернейской гидрой, государь, — сказал Киней, — у римлян, что ни год, вырастают новые воины».
После второй битвы Пирр неожиданно оставил Италию и отправился в Сицилию. Как всегда, ему не сиделось на месте. С греческими городами Италии он поссорился, а греческие города Сицилии звали его на помощь против карфагенян. В Сицилии повторилось то же самое. Пирр разбил карфагенян, оттеснил их в самый дальний угол Сицилии, но опять поссорился с греческими союзниками и, не кончив войны, вернулся в Италию. Покидая Сицилию, он сказал: «Какое поле боя мы оставляем римлянам и карфагенянам!»
Третья битва Пирра с римлянами была поражением. Как в первой битве причиной победы, так в этой причиной поражения были слоны. Римляне осыпали их горящими стрелами; молодой слон в первом ряду дрогнул и затрубил; мать-слониха на другом конце строя заслышала голос сына и бросилась к нему, раскидывая всех на пути; ряды смешались, слоны ринулись на свои же войска, началось бегство и беспорядочная резня.
Дальнейшая борьба была невозможна. С остатками войска Пирр отчалил на родину. Здесь, едва осмотревшись, он бросился в новую войну: против Антигона Младшего, за Македонию и Грецию. Ему хотелось взять Спарту, которую тогда никто еще не мог покорить. Спартанцы ответили так: «Если ты бог, то мы ничем не обидели тебя; если ты человек, то найдется человек и сильнее тебя». Взять Спарту не удалось: город огородился укреплениями, женщины стояли на валах рядом с мужчинами. Пирр отошел и ударил на Антигона, тот не принял боя. Пирр послал сказать ему: «Если ты храбр — прими бой». Антигон ответил: «Если ты умен — заставь меня принять бой». Пирр бросился на соседний Аргос, в тесных городских улицах завязалась резня, солдаты не могли пошевелиться, не поранив друг друга. Пирр, возвышаясь на коне, ободрял бойцов; чтоб его было видней, он снял свой знаменитый рогатый шлем. Тут его ударила в шею черепица, брошенная с крыши, и он упал. Воин Антигона хотел отрубить ему голову, но полумертвые глаза глядели так страшно, что рука его дрожала, и он резал долго и мучительно. Антигон заплакал, увидев голову того, кто сражался еще при его деде, и велел похоронить Пирра в Аргосе, на священной земле Деметры.
В Санкт-Петербурге по четырем углам главного здания Адмиралтейства видны на фоне неба четыре сидящих воина. Не все знают, кто они такие. Это четыре самых великих полководца древности: Ахилл, Юлий Цезарь, Александр и Пирр.
Архимед встречается с Римом
«Какое поле боя мы оставляем римлянам и карфагенянам!» — сказал Пирр, покидая Сицилию. Слова Пирра были пророческими. Прошло лишь десять лет после Пирровой войны, и между Римом и Карфагеном началась война за Сицилию. Сицилия в войне не участвовала — она была лишь добычей и досталась победителю, Риму. В Сиракузах правил Гиерон, последний сиракузский тиран. Ловко лавируя меж Римом и Карфагеном, он чудом уберег независимость своего города. Было ясно, что это ненадолго. Началась вторая война, и Сиракузы осадил лучший римский полководец — Марцелл.
В Сиракузах жил в это время величайший математик древности — Архимед. Обычно математики, мы знаем, свысока смотрели на физику — Архимед был исключением. Даже занимаясь такой возвышенной наукой, как астрономия, он не мог удержаться — построил первый планетарий, круглую машину, в которой от одного завода по небесной сфере двигались все светила, и каждое точно по своей орбите. Такие вещи позволялись ученому лишь как забава: «веселящаяся геометрия», — снисходительно говорили о них. Архимед ими увлекался и поэтому прослыл чудаком.
Народ мало понимал в математике и все-таки слагал об Архимеде легенды. О нем ходило больше анекдотов, чем о любом другом ученом древности. Говорили, будто он был так поглощен своей наукой, что забывал есть, пить и мыться; когда он сидел перед очагом, то чертил круги и треугольники прутом на золе; когда был в бане — чертил пальцем на своем намазанном маслом теле.
