Коллектив авторов - Литература 9 класс. Учебник-хрестоматия для школ с углубленным изучением литературы
Чем же привлек Твардовского этот самый, казалось бы, обыкновенный характер? Прежде всего тем, что он воплотил в себе тот массовый героизм, который был свойствен бойцам Великой Отечественной. Теркин – солдат, но не такой солдат, как немец – профессиональный служака, убийца по воле Гитлера. Это обыкновенный русский человек, поставленный перед необходимостью защищать свою Родину от врага. Для него война – не призвание, а суровая необходимость, и не случайно Твардовский неоднократно пользуется выражениями «ратный труд», «война – работа». В общем, Теркин типичен для нашей страны, для нашей армии. Но все-таки что-то делает его именно героем, выделяет из ряда остальных. Это – черты русского национального характера, которые развиты в нем в сильнейшей степени. Теркин бесстрашен, но не безрассудно, а с умом; обратите внимание на этот эпизод, где Теркин сбивает вражеский самолет. Он никогда не теряет присутствия духа и даже в самые тяжелые моменты, во время окружения и отступления, повторяет «одну политбеседу»:
– Не унывай.
Не взорвемся, так прорвемся,
Будем живы – не помрем,
Срок придет, назад вернемся,
Что отдали – все вернем.
Образ Теркина во многом восходит к образу находчивого, смелого и сметливого солдата русских народных сказок. А какой же русский солдат без чувства юмора, спасающего в самые тяжелые часы войны? Не случайно уже в первых строчках поэмы Твардовский подчеркивает это обстоятельство:
Жить без пищи можно сутки,
Можно больше, но порой
На войне одной минутки
Не прожить без прибаутки,
Шутки самой немудрой.
Чем же кроме этого подкупает читателя образ Теркина? Вероятно, не в последнюю очередь тем, что он подан автором без идеологического нажима. Он близок каждому тем, что наделен обычными человеческими качествами. Даже свои глубоко патриотические взгляды Теркин высказывает как бы между прочим, к слову – по поводу, скажем, того, что его товарищ потерял кисет с табаком.
– Без кисета, несомненно,
Ты боец уже не тот.
Раз кисет – предмет военный,
На-ко мой, не подойдет?
Принимай, я – добрый парень,
Мне не жаль. Не пропаду.
Мне еще пять штук подарят
В наступающем году.
Тот берет кисет потертый,
Как дитя, обновке рад…
И тогда Василий Теркин
Словно вспомнил:
– Слушай, брат,
Потерять семью не стыдно —
Не твоя была вина.
Потерять башку – обидно,
Только что ж, на то война.
Потерять кисет с махоркой,
Если некому пошить,
Я не спорю, – тоже горько,
Тяжело, но можно жить.
Пережить беду-проруху,
В кулаке держать табак.
Но Россию, мать-старуху,
Нам терять нельзя никак.
Наши деды, наши дети,
Наши внуки не велят.
Сколько лет живем на свете?
Тыщу?.. Больше! То-то, брат!
Популярность образа Теркина в дни войны, да и после нее, была огромна. Совсем разные люди «узнавали» в Теркине своих однополчан, писали автору письма с просьбой точно указать, в какой армии, в какой дивизии или полку служил его герой. В общем, можно сказать, что Твардовскому, как никому другому, удалось выразить в своей «Книге про бойца» представление о русском национальном характере на войне.
Прочитайте внимательно эту поэму Твардовского, сопоставьте ее с тем, что рассказывают о войне очевидцы, и вы поймете, почему это так.
В «Василии Теркине» есть и еще один герой, незаметный на первый взгляд. Это – лирический герой-повествователь, который чрезвычайно близок к своему персонажу по мировоззрению, по восприятию войны, по чувству юмора и чувству высокого патриотизма. Не случайно Твардовский замечал: «То, что молвить бы герою, / Говорю я лично сам». В многочисленных авторских отступлениях, развертывающихся иногда на целую главку (они так и называются: «От автора», «О себе»), поэт выражает высокий пафос патриотизма, размышляет о судьбе Родины, о войне, о психологии русского воина-труженика, о судьбе личности в той мировой катастрофе, какой явилась Вторая мировая война. Обязательно обратите внимание на эти главки, они помогут лучше уяснить смысл «Книги про бойца».
«Василий Теркин» – великое произведение великого русского поэта, сравнимое по силе эмоционального воздействия, по силе выражения патриотического пафоса, по глубине раскрытия русского национального характера разве что с «Войной и миром» Л. Н. Толстого.
После войны А. Т. Твардовскому приходило много писем с предложениями написать историю Теркина после войны. Но он решительно и последовательно от этого отказывался, не видя в этом поэтической необходимости: Теркин был хорош в свое время и на своем месте. Но случилось так, что поэту пришлось еще раз возвратиться к образу Теркина, – правда, в особых условиях и по особым причинам…
Те явления в нашей отечественной жизни, которые особенно ярко проявились после войны – бюрократизм, атмосфера всеобщей подозрительности, постепенное лишение личности ее прав и свобод, – заставили Твардовского в конце 50-х – начале 60-х годов написать поэму «Теркин на том свете». Характер Теркина в ней почти не переменился, но изменилась его функция: он стал олицетворением живой жизни, упрямо противостоящей всякого рода мертвечине. Используя фантастический и аллегорический сюжет, Твардовский в своей новой поэме отразил «мир загробный», то есть те явления реальной советской действительности, которые прямо противостояли не только принципам свободы и демократии, но и всему национальному складу и духу свободолюбивого русского народа. «Теркин на том свете» – это прежде всего сатирическое произведение, где значительную роль играют гротеск, гипербола, фантастика. Вспомните, что означают эти термины.
Твардовский, обладавший талантом большого художника, сумел сочетать в своей поэме глубину социально-философских обобщений со здоровым юмором. Многие места этой поэмы невозможно читать без искреннего смеха. А все дело в том, что Твардовский нашел остроумную форму «организации» загробного мира. В нем на первый взгляд все как в мире живых: есть партийные собрания, разделение того света на социалистический и капиталистический, есть даже оклад, паек, не говоря уже о том, что загробный мир представляет собой развернутую номенклатурную структуру:
Кто в Системе, кто в Сети —
Тоже Сеть густая.
Да помимо той Сети,
В целом необъятной, —
Сколько в Органах – сочти.
Словом, форма есть, и даже в избытке, а жизни нет. Оклад и паек оказываются «условными»: «Обозначено в меню, / А в натуре нету»; табак – без дыма и т. п. Нет жизни – нет и никакой осмысленной деятельности: никто не работает, зато все чем-то руководят, а собственно приметы живой жизни оказываются здесь совершенно лишними: «Нам бы это все мешало: / Уголь, сталь, зерно, стада…»
Образ живой жизни, которой нет в загробном мире, сконцентрирован Твардовским в образе воды – одном из любимейших его образов (вспомните, например, первые строки «Василия Теркина»). Мотив воды проходит через всю поэму, но в загробном мире «Потому воды и нету, / Что, понятно, спросу нет».
«Вечный покой», с которым обыкновенно связывается представление о загробном мире, оборачивается тут ненужной суетой, бесплодным, но регламентированным времяпрепровождением. «Память, как ты ни горька, / Будь зарубкой на века!» – восклицает автор в конце этого фрагмента. Но – и это следует особо подчеркнуть – Твардовский в изображении сталинского режима соблюдает известную меру и такт, не торопится с обличением того, что в данный момент обличают все, и резонно замечает:
Да и мы о том, былом,
Речь замнем покамест,
Чтоб не быть иным числом —
Задним – смельчаками.
Задумайтесь над этими словами – они чрезвычайно актуальны сейчас, во время, во многом похожее на то, в которое был написан «Теркин на том свете».
Остается сказать еще несколько слов о поэтическом мастерстве А. Т. Твардовского, но его, я думаю, вы уже почувствовали сами. Принцип «Вот стихи, а все понятно, / Все на русском языке» – главный поэтический принцип Твардовского. Его стих необычайно прост, легок и естествен, но никогда не легковесен. По его же собственным словам, тут «ни убавить, ни прибавить», а это и есть признак настоящей поэзии. Поэт не поражает читателя яркими сравнениями, метафорами, его интонация – это всегда интонация естественной человеческой речи, максимально приближенной к речи народной. Сила стиха мастера именно в этой простоте и естественности, в огромной точности любого поэтического слова или образа.
Теркин на том свете
Главы из поэмы
Тридцати неполных лет —
Любо ли не любо —
Прибыл Теркин
На тот свет,
А на этом
Убыл.
Убыл-прибыл в поздний час
Ночи новогодней.
Осмотрелся в первый раз
Теркин в преисподней…
Так пойдет – строка в строку —
Вразворот картина.
Но читатель начеку:
– Что за чертовщина!
– В век космических ракет,
– Мировых открытий —
– Странный, знаете, сюжет.
– Да, не говорите!..
– Ни в какие ворота.
– Тут не без расчета…
– Подоплека не проста.
– То-то и оно-то…
И держись: наставник строг —
Проницает с первых строк…
Ах, мой друг, читатель-дока,
Окажи такую честь:
Накажи меня жестоко,
Но изволь сперва прочесть.
Не спеши с догадкой плоской,
Точно критик-грамотей,
Всюду слышать отголоски
Недозволенных идей.
И с его лихой ухваткой
Подводить издалека —
От ущерба и упадка
Прямо к мельнице врага.
И вздувать такие страсти
Из запаса бабьих снов,
Что грозят Советской власти
Потрясением основ.
Не ищи везде подвоха,
Не пугай из-за куста.
Отвыкай. Не та эпоха —
Хочешь, нет ли, а не та!
И доверься мне по старой
Доброй дружбе грозных лет:
Я зазря тебе не стану
Байки баять про тот свет.
Суть не в том, что рай ли с адом,
Черт ли, дьявол – все равно:
Пушки к бою едут задом, —
Это сказано давно…
Стрелка «Вход».
А «Выход»?
Нет.
Ясно и понятно:
Значит, пламенный привет, —
Путь закрыт обратный.
Значит, так тому и быть,
Хоть и без привычки.
Вот бы только нам попить
Где-нибудь водички.
От неведомой жары
В горле зачерствело.
Да потерпим до поры,
Не в новинку дело…
И едва за стрелкой он
Повернул направо —
Меж приземистых колонн —
Первая застава.
Тотчас все на карандаш:
Имя, номер, дату.
– Аттестат в каптерку сдашь, —
Говорят солдату.
Удивлен весьма солдат:
– Ведь само собою —
Не положен аттестат
Нам на поле боя.
Раз уж я отдал концы —
Не моя забота.
– Все мы, братец, мертвецы,
А порядок – вот он.
Для того ведем дела
Строго – номер в номер, —
Чтобы ясность тут была,
Правильно ли помер.
Ведь случалось иногда —
Рана несмертельна,
А его зашлют сюда,
С ним возись отдельно.
Помещай его сперва
В залу ожиданья…
(Теркин мельком те слова
Принял во вниманье.)
– Ты, понятно, новичок,
Вот тебе и дико.
А без формы на учет
Встань у нас поди-ка.
Но смекнул уже солдат:
Нет беды великой.
То ли, се ли, а назад
Вороти поди-ка.
Осмелел, воды спросил:
Нет ли из-под крана?
На него, глаза скосив,
Посмотрели странно.
Да вдобавок говорят,
Усмехаясь криво:
– Ты еще спросил бы, брат,
На том свете пива…
И довольны все кругом
Шуткой той злорадной.
Повернул солдат кругом:
– Будьте вы неладны…
Позади Учетный стол,
Дальше – влево стрелки.
Повернул налево – стоп,
Смотрит: Стол проверки.
И над тем уже Столом —
Своды много ниже,
Свету меньше, а кругом —
Полки,
Сейфы,
Ниши;
Да шкафы,
Да вертлюги
Сзади, как в аптеке;
Книг толстенных корешки,
Папки,
Картотеки.
И решеткой обнесен
Этот Стол кромешный
И кромешный телефон
(Внутренний, конечно).
И доносится в тиши
Точно вздох загробный:
– Авто-био опиши
Кратко и подробно…
Поначалу на рожон
Теркин лезть намерен:
Мол, в печати отражен,
Стало быть, проверен.
– Знаем: «Книга про бойца».
– Ну так в чем же дело?
– «Без начала, без конца» —
Не годится в «Дело».
Но поскольку я мертвец…
– Это толку мало.
– …то не ясен ли конец?
– Освети начало.
Уклоняется солдат:
– Вот еще обуза:
Там же в рифму все подряд,
Автор – член союза…
– Это – мало ли чего,
Той ли меркой мерим.
Погоди, и самого
Автора проверим…
Видит Теркин, что уж тут
И беда, пожалуй:
Не напишешь, так пришьют
От себя начало.
Нет уж, лучше, если сам.
И у спецконторки
Примостившись, написал
Авто-био Теркин…
Стол проверки бросил взгляд
На его работу:
– Расписался?
То-то, брат.
Следующий – кто там?
Впрочем, стой. —
Перелистал,
Нет ли где помарок.
– Фотокарточки представь
В должных экземплярах…
Докажи тому Столу:
Что ж, как не запасся,
Как за всю войну в тылу
Не был ты ни часа.
– До поры была со мной
Карточка из дома —
Уступить пришлось одной,
Скажем так,
Знакомой…
Но суров закон Стола,
Голос тот усопший:
– Это личные дела,
А порядок общий.
И такого никогда
Не знавал при жизни —
Слышит:
– Палец дай сюда,
Обмакни да тисни.
Передернуло всего,
Но махнул рукою.
– Палец? Нате вам его.
Что еще другое?..
Теркин мыслит: как же быть,
Где искать начало?
«Не мешай руководить!» —
Надпись подсказала.
Что тут делать?
Наконец
Набрался отваги —
Шасть к прилавку, где мертвец
Подшивал бумаги.
Мол, приписан к вам в запас
Вечный – и поскольку
Нахожусь теперь у вас,
Мне бы, значит, койку…
Взглядом сонным и чужим
Тот солдата смерил,
Пальцем – за́ ухо – большим
Указал на двери
В глубине.
Солдат – туда,
Потянул за ручку.
Слышит сзади:
– Ах, беда
С этою текучкой…
Там за дверью первый стол, —
Без задержки следуй —
Тем же, за́ ухо, перстом
Переслал к соседу.
И вели за шагом шаг
Эти знаки всуе,
Без отрыва от бумаг
Дальше указу я.
Но в конце концов ответ
Был членораздельный:
– Коек нет. Постели нет.
Есть приклад постельный.
– Что приклад?
На кой он ляд?
Как же в этом разе?
– Вам же ясно говорят:
Коек нет на базе.
Вам же русским языком…
Простыни в просушке.
Можем выдать целиком
Стружки
Для подушки.
Соответственны слова
Древней волоките:
Мол, не сразу и Москва,
Что же вы хотите?
Распишитесь тут и там,
Пропуск ваш отмечен.
Остальное – по частям.
– Тьфу ты! – плюнуть нечем.
Смех и грех:
Навек почить,
Так и то на деле
Было б легче получить
Площадь в жилотделе.
Да притом, когда б живой
Слышал речь такую,
Я б ему с его «Москвой»
Показал другую.
Я б его за те слова
Спосылал на базу.
Сразу ль, нет ли та «Москва»,
Он бы понял сразу!
Я б ему еще вкатил
По гвардейской норме,
Что такое фронт и тыл —
Разъяснил бы в корне…
И уже хотел уйти,
Вспомнил, что, пожалуй,
Не мешало б занести
Вывод в книгу жалоб.
Но отчетлив был ответ
На вопрос крамольный:
– На том свете жалоб нет,
Все у нас довольны…
Помещенья вроде ГУМа —
Ходишь, бродишь, как дурной.
Только нет людского глума —
Всюду вечный выходной.
Сбился с ног, в костях ломота,
Где-нибудь пристать охота.
Галереи – красота,
Помещений бездна,
Кабинетов до черта,
А солдат без места.
Знать не знает, где привал
Маеты бессонной,
Как тот воин, что отстал
От своей колонны.
Догони – и с плеч гора,
Море по колено.
Да не те все номера,
Знаки и эмблемы.
Неизвестных столько лиц,
Все свои, все дома.
А солдату – попадись
Хоть бы кто знакомый.
Всем по службе, недосуг,
Смотрят, не вникая…
И не ждал, не думал – вдруг
Встреча.
Да какая!
В двух шагах перед тобой
Друг-товарищ фронтовой.
Тот, кого уже и встретить
Ты не мог бы в жизни сей.
Но и там – и на том свете —
Тоже худо без друзей…
Повстречал солдат солдата,
Друга памятных дорог,
С кем от Бреста брел когда-то,
Пробираясь на восток.
С кем расстался он, как с другом
Расстается друг-солдат,
Второпях – за недосугом
Совершить над ним обряд.
Не посетуй, что причалишь
К месту сам, а мне – вперед.
Не прогневайся, товарищ.
И не гневается тот.
Только, может, в миг
прощальный,
Про себя, живой солдат
Тот безропотно-печальный
И уже нездешний, дальний,
Протяженный в вечность взгляд
Навсегда в душе отметит,
Хоть уже дороги врозь…
– Друг-товарищ, на том
свете —
Вот где встретиться пришлось…
Вот он – в блеклой гимнастерке
Без погон —
Из тех времен.
«Значит, все, – подумал
Теркин, —
Я – где он.
И все – не сон».
– Так-то брат… —
Слова излишни.
Поздоровались. Стоят.
Видит Теркин: друг давнишний
Встрече как бы и не рад.
По какой такой причине —
На том свете ли обвык,
Или, может, старше в чине
Он теперь, чем был в живых?
– Так-то, Теркин…
– Так, примерно:
– Не понять – где фронт, где
тыл.
В окруженье – в сорок
первом —
Хоть какой, но выход был.
Был хоть суткам счет надежный,
Был хоть запад и восток,
Хоть в пути паек подножный,
Хоть воды, воды глоток!
Отоспись в чащобе за день,
Ночью двигайся. А тут?
Дай хоть где-нибудь присядем —
Ноги в валенках поют…
Повернули с тротуара
В глубь задворков за углом,
Где гробы порожней тарой
Были свалены на слом.
Размещайся хоть на дневку,
А не то что на привал.
– Доложи-ка обстановку, —
Как сказал бы генерал.
Где тут линия позиций, —
Жаль, что карты нет со мной, —
Ну, хотя б – в каких границах
Расположен мир иной?..
Генерал ты больно скорый,
Уточнился бы сперва:
Мир иной – смотря который, —
Как-никак их тоже два.
И от ног своих разутых,
От портянок отвлечен,
Теркин – тихо:
– Нет, без шуток?.. —
– Тот едва пожал плечом.
– Ты-то мог не знать —
заглазно.
Есть тот свет,
Где мы с тобой,
И, конечно, буржуазный
Тоже есть, само собой.
Всяк свои имеет стены
При совместном потолке,
Два тех света,
Две системы,
И граница на замке.
Тут и там свои уставы
И, как водится оно, —
Все иное – быт и нравы…
– Да не все ли здесь равно?
– Нет, брат, – все тому
подобно,
Как и в жизни – тут и там.
– Но позволь: в тиши
загробной
Тоже – труд, и капитал,
И борьба, и все такое?..
– Нет, зачем. Какой же труд,
Если вечного покоя
Обстановка там и тут.
– Значит, как бы в обороне
Загорают – тут и там?
– Да. И, ясно, прежней роли
Не играет капитал.
Никакой ему лазейки,
Вечность вечностью течет.
Денег нету ни копейки,
Капиталу только счет.
Ну, а в части распорядка —
Наш подъем – для них отбой,
И поверка и зарядка
В разный срок, само собой.
Вот и все тебе известно,
Что у нас и что у них.
– Очень, очень интересно… —
Теркин в горести поник.
– Кто в иную пору прибыл,
Тот как хочешь, а по мне —
Был бы только этот выбор, —
Я б остался на войне.
На войне о чем хлопочешь?
Ждешь скорей ее конца.
Что там слава или почесть
Без победы для бойца.
Лучше нет – ее, победу,
Для живых в бою добыть.
И давай за ней по следу,
Как в жару к воде – попить.
Не о смертном думай часе —
В нем ли главный интерес:
Смерть —
Она всегда в запасе,
Жизнь —
Она всегда в обрез.
– Так ли, друг?
– Молчи, вояка,
Время жизни истекло.
– Нет, скажи: и так, и всяко,
Только нам не повезло.
Не по мне лежать здесь лежнем,
Да уж выписан билет.
Ладно, шут с ним, с зарубежным,
Говори про наш тот свет.
– Что ж, вопрос весьма
обширен.
Вот что главное усвой:
Наш тот свет в загробном
мире —
Лучший и передовой.
И поскольку уготован
Всем нам этак или так,
Он научно обоснован, —
Не на трех стоит китах.
Где тут пекло, дым иль копоть
И тому подобный бред?
– Все же, знаешь, сильно
топят, —
Вставил Теркин, – мочи нет.
– Да не топят, зря не сетуй,
Так сдается иногда,
Кто по-зимнему одетый
Транспортирован сюда.
Здесь ни холодно, ни жарко —
Ни полена дров, учти.
Точно так же – райских парков
Даже званья не найти.
С басней старой все несходно —
Где тут кущи и сады?
– А нельзя ль простой,
природной
Где-нибудь глотнуть воды?
– Забываешь, Теркин, где ты,
Попадаешь в ложный след:
Потому воды и нету,
Что, понятно, спросу нет.
Haш тот свет организован
С полной четкостью во всем:
Распланирован по зонам,
По отделам разнесен.
Упорядочен отменно —
Из конца пройди в конец.
Посмотри:
Отдел военный,
Он, понятно, образец.
Врать привычки не имею,
Ну а ежели соврал,
Так на местности виднее, —
Поднимайся, генерал…
И в своем строю лежачем
Им предстал сплошной грядой
Тот Отдел, что обозначен
Был армейскою звездой.
Лица воинов спокойны,
Точно видят в вечном сне,
Что, какие были войны,
Все вместились в их войне.
Отгремел их край передний,
Мнится им в безгласной мгле,
Что была она последней,
Эта битва на земле;
Что иные поколенья
Всех пребудущих годов
Не пойдут на пополненье
Скорбной славы их рядов…
– Четкость линий и дистанций,
Интервалов чистота…
А возьми
Отдел гражданский —
Нет уж, выправка не та.
Разнобой не скрыть известный —
Тот иль этот пост и вес:
Кто с каким сюда оркестром
Был направлен или без…
Кто с профкомовской путевкой,
Кто при свечке и кресте.
Строевая подготовка
Не на той уж высоте…
Теркин будто бы рассеян, —
Он еще и до войны
Дань свою отдал музеям
Под командой старшины.
Там соха иль самопрялка,
Шлемы, кости, древний кнут, —
Выходного было жалко,
Но иное дело тут.
Тут уж верно – случай редкий
Все увидеть самому.
Жаль, что данные разведки
Не доложишь никому.
Так, дивясь иль брови хмуря,
Любознательный солдат
Созерцал во всей натуре
Тот порядок и уклад…
Миновал костяшки эти,
Рядом – тоже не добро:
Заседает на том свете
Преисподнее бюро.
Здесь уж те сошлись, должно
быть,
Что не в силах побороть
Заседаний вкус особый,
Им в живых изъевший плоть.
Им ни отдыха, ни хлеба, —
Как усядутся рядком,
Ни к чему земля и небо —
Дайте стены с потолком.
Им что ведро, что ненастье,
Отмеряй за часом час.
Целиком под стать их страсти
Вечный времени запас.
Вот с величьем натуральным
Над бумагами склонясь,
Видно, делом персональным
Занялися – то-то сласть.
Тут ни шутки, ни улыбки —
Мнимой скорби общий тон.
Признает мертвец ошибки
И, конечно, врет при том.
Врет не просто скуки ради,
Ходит краем, зная край.
Как послушаешь – к награде
Прямо с ходу представляй.
Но позволь, позволь, голубчик,
Так уж дело повелось,
Дай копнуть тебя поглубже,
Просветить тебя насквозь.
Не мозги, так грыжу вправить,
Чтобы взмокнул от жары,
И в конце на вид поставить
По условиям игры…
Стой-постой!
Видать персону.
Необычный индивид
Сам себе по телефону
На два голоса звонит.
Перед мнимой секретаршей
Тем усердней мечет лесть,
Что его начальник старший —
Это лично он и есть.
И упившись этим тоном,
Вдруг он, голос изменив,
Сам с собою – подчиненным —
Наставительно учтив.
Полон власти несравнимой,
Обращенной вниз, к нулю,
И от той игры любимой
Мякнет он, как во хмелю…
Отвернувшись от болвана
С гордой истовостью лиц,
Обсудить проект романа
Члены некие сошлись.
Этим членам все известно,
Что́ в романе быть должно
И чему какое место
Наперед отведено.
Изложив свои наметки,
Утверждают по томам.
Нет – чтоб сразу выпить водки,
Закусить —
И по домам.
Дальше – в жесткой обороне
Очертил запретный круг
Кандидат потусторонних
Или доктор прахнаук.
В предуказанном порядке
Книжки в дело введены,
В них закладками цитатки
Для него застолблены.
Вперемежку их из книжек
На живую нитку нижет,
И с нее свисают вниз
Мертвых тысячи страниц…
Вечный сон.
Закон природы.
Видя это все вокруг,
Своего экскурсовода
Теркин спрашивает вдруг:
– А какая здесь работа,
Чем он занят, наш тот свет?
То ли, се ли – должен кто-то
Делать что-то?
– То-то – нет.
В том-то вся и закавыка
И особый наш уклад,
Что от мало до велика
Все у нас
Руководят.
– Как же так – без
производства, —
Возражает новичок, —
Чтобы только руководство?
– Нет, не только.
И учет.
В том-то, брат, и суть вопроса,
Что темна для простаков:
Тут ни пашни, ни покоса,
Ни заводов, ни станков.
Нам бы это все мешало —
Уголь, сталь, зерно, стада…
– Ах, вот так! Тогда, пожалуй,
Ничего. А то беда.
Это вроде как машина
Скорой помощи идет:
Сама режет, сама давит
Сама помощь подает.
– Ты, однако, шутки эти
Про себя, солдат, оставь.
– Шутки!
Сутки на том свете —
Даже к месту не пристал.
Никому бы не мешая,
Без бомбежки да в тепле
Мне поспать нужда большая
С недосыпу на земле.
– Вот чудак, ужели трудно
Уяснить простой закон:
Так ли, сяк ли – беспробудный
Ты уже вкушаешь сон.
Что тебе привычки тела?
Что там койка и постель?..
– Но зачем тогда отделы,
И начальства корпус целый,
И другая канитель?
Тот взглянул на друга хмуро,
Головой повел:
– Нельзя.
– Почему?
– Номенклатура. —
И примолкнули друзья.
Теркин сбился, огорошен
Точно словом нехорошим.
Все же дальше тянет нить,
Развивая тему:
– Ну, хотя бы сократить
Данную Систему?
Поубавить бы чуток,
Без беды при этом…
– Ничего нельзя, дружок.
Пробовали.
Где там!
Кадры наши, не забудь,
Хоть они лишь тени,
Кадры заняты отнюдь
Не в одной Системе.
Тут к вопросу подойти —
Штука не простая:
Кто в Системе,
Кто в Сети —
Тоже Сеть густая.
Да помимо той Сети,
В целом необъятной,
Сколько в Органах – сочти!
– В Органах – понятно.
– Да по всяческим Столам
– Список бесконечный,
В Комитете по делам
Перестройки Вечной…
Ну-ка, вдумайся, солдат,
Да прикинь, попробуй:
Чтоб убавить этот штат —
Нужен штат особый.
Невозможно упредить,
Где начет, где вычет.
Словом, чтобы сократить,
Нужно увеличить…
– Пообвыкнешь, новичок,
Будет все терпимо:
Как-никак – оклад, паек
И табак без дыма…
Теркин слышит, не поймет —
Вроде, значит, кормят?
– А паек загробный тот
– По какой же норме?
– По особой. Поясню
Постановку эту:
Обозначено в меню,
А в натуре нету.
– Ах, вот так… —
Глядит солдат,
Не в догадку словно.
– Ну, еще точней, оклад
И паек условный.
На тебя и на меня
Числятся в расходе.
– Вроде, значит, трудодня?
– В некотором роде…
Все по форме: распишись —
И порядок полный.
– Ну, брат, это же – не жизнь!
– Вон о чем ты вспомнил.
Жизнь!
И слушать-то чудно:
Ведь в загробном мире
Жизни быть и не должно, —
Дважды два – четыре…
И на Теркина солдат
Как-то сбоку бросил взгляд.
Так-то близко, далеко ли
Новый видится квартал.
Кто же там во власть покоя
Перед вечностью предстал?
– Любопытствуешь?
– Еще бы. Постигаю мир иной.
– Там отдел у нас
Особый,
Так что – лучше стороной…
– Посмотреть бы тоже ценно.
– Да нельзя, поскольку он
Ни гражданским, ни военным
Здесь властям не подчинен.
– Что ж, Особый есть
Особый. —
И вздохнув примолкли оба.
…Там – рядами по годам
Шли в строю незримом
Колыма и Магадан,
Воркута с Нарымом.
За черту из-за черты,
С разницею малой,
Область вечной мерзлоты
В вечность их списала.
Из-за проволоки той
Белой-поседелой —
С их особою статьей,
Приобщенной к делу…
Кто, за что, по воле чьей —
Разберись, наука.
Ни оркестров, ни речей,
Вот уж где – ни звука…
Память, как ты ни горька,
Будь зарубкой на века!
............................
– Кто же все-таки за гробом
Управляет тем Особым?
– Тот, кто в этот комбинат
Нас послал с тобою.
С чьим ты именем, солдат,
Пал на поле боя.
Сам не помнишь? Так печать
Донесет до внуков,
Что ты должен был кричать,
Встав с гранатой. Ну-ка?
– Без печати нам с тобой
Знато-перезнато,
Что в бою – на то он бой —
Лишних слов не надо;
Что вступают там в права
И бывают кстати
Больше прочих те слова,
Что не для печати…
Так идут друзья рядком.
Вволю места думам
И под этим потолком,
Сводчатым, угрюмым.
Теркин вовсе помрачнел.
– Невдомек мне словно,
Что Особый ваш отдел
За самим Верховным.
– Все за ним, само собой,
Выше нету власти.
– Да, но сам-то он живой?
– И живой. Отчасти.
Для живых родной отец,
И закон, и знамя,
Он и с нами, как мертвец, —
С ними он
И с нами.
Устроитель всех судеб,
Тою же порою
Он в Кремле при жизни склеп
Сам себе устроил.
Невдомек еще тебе,
Что живыми правит,
Но давно уж сам себе
Памятники ставит…
Теркин шапкой вытер лоб —
Сильно топят все же, —
Но от слов таких озноб
Пробежал по коже.
И смекает голова,
Как ей быть в ответе,
Что слыхала те слова,
Хоть и на том свете.
Да и мы о том, былом,
Речь замнем покамест,
Чтоб не быть иным числом,
Задним, – смельчаками…
Слишком памятны черты
Власти той безмерной…
Тут, встревожен не на шутку,
Друг прервал его:
– Минутку!..
Докатился некий гул,
Задрожали стены.
На том свете свет мигнул,
Залились сирены.
Прокатился долгий вой
Над глухим покоем…
Дали вскорости отбой.
– Что у вас такое?
– Так и быть – скажу тебе,
Но держи в секрете:
Это значит, что ЧП
Нынче на том свете.
По тревоге розыск свой
Подняла Проверка:
Есть опасность, что живой
Просочился сверху.
Чтобы дело упредить,
Срочное заданье:
Ну… изъять и поместить
В зале ожиданья.
Запереть двойным замком,
Подержать негласно,
Полноценным мертвяком
Чтобы вышел.
– Ясно.
– И по-дружески, любя,
Теркин, будь уверен —
Я дурного для тебя
Делать не намерен.
Но о том, что хочешь жить,
Дружба, знаешь, дружбой,
Я обязан доложить…
– Ясно…
– …куда нужно.
Чуть ли что – меня под суд.
С места же сегодня…
– Так, боишься, что пошлют
Дальше преисподней?
– Все ты шутки шутишь, брат,
По своей ухватке,
Фронта нет, да есть штрафбат,
Органы в порядке.
Словом, горе мне с тобой, —
Ну какого черта
Бродишь тут, как чумовой,
Беспокоишь мертвых.
Нет – чтоб вечности служить
С нами в тесной смычке, —
Все в живых охота жить.
– Дело, брат, в привычке.
– От привычек отвыкай,
Опыт расширяя.
У живых там, скажешь, – рай?
– Далеко до рая.
– То-то!
– То-то, да не то ж.
– До чего упрямый.
Может, все-таки дойдешь
В зале в этой самой?
– Не хочу.
– Хотеть – забудь.
Да и толку мало:
Все равно обратный путь
Повторять сначала.
– До поры зато в строю —
Хоть на марше, хоть в бою.
Срок придет, и мне травою
Где-то в мире прорасти.
Но живому – про живое,
Друг бывалый, ты прости.
Если он не даром прожит,
Тыловой ли, фронтовой —
День мой вечности дороже,
Бесконечности любой.
А еще, сознаться можно,
Потому спешу домой,
Чтоб задачей неотложной
Загорелся автор мой.
Пусть со слов моих подробно
Отразит он мир загробный,
Все по правде.
А приврет —
Для наглядности подсобной —
Не беда. Наоборот.
С доброй выдумкою рядом
Правда в целости жива.
Пушки к бою едут задом, —
Это верные слова…
Так что, брат, с меня довольно
До пребудущих времен.
– Посмотрю – умен ты
больно!
– А скажи, что не умен?
Прибедняться нет причины:
Власть Советская сама
С малых лет уму учила —
Где тут будешь без ума!
На ходу сни
