Нора Аргунова - Не бойся, это я!
Мы направились к лазарету. Перед нами, тоже к загончику, шёл Федя, Дашин брат. В ясные дни Вангур нежился на солнышке, и сколько, бывало, ни зовёшь его, он и ухом не поведёт. Поэтому я удивилась, когда Вангур поднялся и проворно заковылял к калитке, едва парнишка его окликнул. Только потом я узнала, что летом, в школьные каникулы, Федя от лосёнка не отходил.
Мы с Дашей остановились у калитки. Лосёнок теснил мальчика, чуть не наступая ему на ноги, а Федя доставал хлеб. Даша спросила брата с усмешкой:
— Всё растишь?..
Тот ничего не отвечал.
— Знаешь, сколько весит? — продолжала Даша. — Шестьдесят шесть! Умница вдвое против него весила!
— Ну и что? — пробурчал Федя.
— А то! Зима на носу! Зимовать как будет? Пьёт — отстаёт, идёт отстаёт. Лентяй, и попадёт в беду. Я таких не жалею!
— Он не лентяй… Послабже других, верно.
— А нам таких не надо!
Мальчик больше не спорил. Он поглаживал лосёнка, нащупал и что-то извлёк заботливо, какую-то колючку из шерсти, и мне запомнилась его рука. С короткими пальцами и широкой ладонью, тёмная, огрубевшая детская рука прочёсывает рассыпчатую холку Вангура…
После я спросила Дашу:
— Зачем вы с ним так?
Она ответила:
— Чтобы слюнтяем не рос! Больно жалостливый!
— Так хорошо ведь, что он жалеет.
— Я сама жалею, — сказала Даша, — так чего делать? Ферма лучших должна отбирать. Мать у Вангура не молочная, отец неизвестно какой, он от дикого. Мелкий, вялый, бесхарактерный! Не жить ему у нас! Чтобы Федька не ревел тогда!
Множество раз я наблюдала, как Даша нянчится с Вангуром, и, думаю, нелегко теперь ей давалась рассудочность.
Но он в самом деле был особенным, этот Вангур! Я не забуду, как он держался в тот вечер, когда не вернулась Умница. Оля с Алексеем Алексеевичем ушли искать Умницу. Лосят покормили, завели во двор, и они там отдыхали. Одни переминались с ноги на ногу, другие разлеглись, жевали задумчиво. Только Вангур тревожно ходил у ограды с той стороны, откуда должна была появиться Умница. Он отрывисто, тонко постанывал: «М… м… м…»
Смолкал затаив дыхание, наставив к лесу уши. И продолжал шагать, огибая лежащую Бирюсину и вскрикивая жалобно: «М-а! М-а! А!»
Один из всех он чувствовал неладное.
Я сказала Даше:
— Мне тоже нравится Вангур. Алексей Алексеевич вытаскивал у него занозу — его режут, а он молчит.
— Лоси вообще терпеливы, — возразила Даша, — покричи-ка в тайге, раненный! Съедят!
Она была права. Работники лосефермы — звероводы, селекционеры — были правы. И о Вангуре Даша знала больше моего. Она лучше понимала зверей. Может быть, и жизнь понимала лучше. Да и что я стала бы объяснять? Что из восьми лосят именно этот — самый… ну, тонкий? Что не один человек — и животное может обладать душевной прелестью?
Это не имело значения для фермы и не могло помочь Вангуру.
4
Не знаю, судьба ли мне ещё побывать в Сожве. Очень уж она далека. На самом краю света. За ней — тайга, тайга да одинокие избы-кордоны в тайге.
Чаще других я переписываюсь с Елизаветой Николаевной, старой учительницей, которая приехала на Печору, когда не было самолётов и добирались до Сожвы почти месяц. У крыльца Елизаветы Николаевны кого только не увидишь! Она подкармливает птиц, собак, лошадей — обе сожвинские лошади, бывало, топчутся у её дома.
Недавно пришло письмо от Алексея Алексеевича: «В Сожве без перемен. Зима только что наступила, морозов ниже -23° ещё не было. Река не стала. У нас откололи и повернули поперёк реки льдину от забереги, тем самым установили пешеходную связь с противоположным берегом…»
Два года время от времени я получаю такие спокойные письма. И вдруг в один день приходят сразу два письма, в обоих одна и та же вырезка из местной газеты. Заметка озаглавлена:
ЛОСЬ СПАС ЧЕЛОВЕКАИ я узнаю, что бесхарактерный, лентяй, самый слабый, «уши длинные, а толку нет», в самом деле спас человека…
* * *На ферме не случайно одомашнивают лосей. Лосиху можно доить, у неё хорошее молоко. По захламлённой тайге и болоту, где лошадь увязнет, лось пройдёт. Когда надо подлезть под зависшее дерево, лось пригибается, не хуже лошади оберегая вьюки на спине.
Вангура, когда он вырос, отдали в геологическую партию носить вьюки.
Прошлый Новый год несколько молодых охотников из Сожвы, и Даша с Олей в их числе, встречали в лесу. Новогоднюю ночь они провели в охотничьей избушке, а на другой день, захватив пару зажаренных глухарок, отправились к геологам, в ту партию, где трудился Вангур. Даше и Оле, кстати, хотелось посмотреть на Вангура.
На полянке у костра возились ребята из партии, тоже жарили птицу. Сожвинские только заговорили с ними, как увидели, что идёт лось. Даша окликнула его — он так и кинулся. Он через костёр шагнул к Даше, и в воздухе запахло палёной шерстью. Я догадываюсь, что Даша была тронута, хотя в письме она сдержанна, как всегда. Она рассердилась, увидев потёртости на спине Вангура, и с начальником партии произошёл неприятный разговор. Тем не менее сожвинская компания осталась у геологов, чтобы второй раз отпраздновать Новый год.
Гуляли в бараке. Опять зашла речь о Вангуре, и начальник партии вздумал лося пустить в дом… И вот высится над столом длинная голова и с худой горбоносой морды доверчиво глядят на людей прекрасные звериные очи.
— Виноваты перед тобой, Вангур, — говорил начальник, — давай угощайся, малый. Чего тебе?
Он протягивал миску солёных огурцов, а лось нюхал и трогал огурцы своей мягкой губой.
Вскоре после того стало известно, что Вангур пропал. Он стоял, привязанный, у барака, и подходившие чужие геологи в темноте приняли его за дикого. В него стреляли. Он порвал ошейник и ушёл, оставив на земле много крови.
Лоси, выросшие на ферме, вольно живут в тайге. Ручные лоси не дичают и к зиме обычно возвращаются домой.
Вангур не вернулся ни летом, ни зимой, он остался жить среди диких. Но один раз Даша видела его.
Известно, что лоси не терпят детей. Вероятно, ребёнка из-за маленького роста лось принимает за зверя, который тоже ведь низко стоит на ногах. Когда из Сожвы отправляют лося в какой-нибудь зоопарк, в сопроводительной бумаге обычно пишут: «Строг к детям».
В Каменке, куда Даша приехала по делам, она обомлела, увидев лося-быка, возле которого вилась детвора. Четырёх-пятилетние ребятишки вопили и шныряли у его ног, а лось медленно шёл, переступая через одного, отбрасывая копыто, чтобы не задеть другого.
Они его не боялись, не потому ли он так необычно вёл себя с детьми? Хотя у этого лося могли быть на то и особенные причины…
Даша сфотографировала Вангура. Алексей Алексеевич Корышев не расстаётся с фотоаппаратом, и его ученики тоже. Даша прислала мне снимок. Этот снимок, окантованный, я повесила в комнате. Вангур стоит боком, обернувшись к аппарату. Можно понять, что он легковат для своих лет, но шерсть у него лоснится, и молодые, одетые в бархат рога венчают голову. У него худая нервная морда, а глаза смотрят доверчиво и тревожно.
На спине и на боку у Вангура светлые пятна. Одно, побольше, — след вьюков. Другие — от пуль… Как с горечью пишет Даша, «не одну втолкали ему пулю под шкуру». На Вангура люди охотятся. Раненный, он прячется, терпит и молчит, как умел терпеть и молчать ещё маленьким.
Затем вот что случилось в Сожве. Повыше Сожвы на Печоре есть Ушманский кордон — изба, где живёт лесник с семьёй. Младшему из детей четыре года. Самостоятельный, как все ребята на Севере, парнишка принёс из дому весло, сумел отвязать лодку. Родители хватились не сразу. Лесник бросился на поиски, передав по рации в ближайшие посёлки, что случилось несчастье.
Наутро и Федя Лукманов решил обследовать местность. Он, оказывается, рассудил, что мальчонка мог сойти на землю, а лодку могло затопить. Следы занесёт снегом — и мальчик замёрзнет. Федя хотел осмотреть левый берег Печоры, на котором Лукмановы живут, и засветло вернуться домой.
Когда Федя отправился в путь, ушманского беглеца уже нашли, живого и невредимого, но Федя этого не знал. Дома считали, что после школы Федя засиделся у кого-нибудь из ребят. Мне пока известны не все подробности. Я знаю, что Федя растянул ногу, а зайти успел далеко. Вечер и ночь он провёл в зимней тайге. Под утро увидел лосей, без колокольчиков, — наверное, это были дикие лоси. Федя всё-таки стал их звать, и великое счастье, что один из них оказался Вангуром.
Как Федя вскарабкался на спину Вангура и как удержался — не понимаю. Люди, которые объезжают лосей, рассказывают, что даже в седле, с уздечкой на лосе удержаться трудно. Лось нагибается сорвать листок, и как ни хватайся — летишь через его голову с клоком шерсти в кулаке.
Для меня загадка ещё и то, почему Вангур, которого ни раны, ни голод не пригнали к людям, в этот раз пришёл домой. Я показывала знакомым газетную вырезку. Описывала им характер Вангура. Зоологи утверждают, что ничего невероятного в этой истории нет.
