Роман Почекаев - Легитимация власти, узурпаторство и самозванство в государствах Евразии. Тюрко-монгольский мир XIII – начала ХХ в.
Можно предположить, что Хасан Бузург в конечном счете решил отказаться от практики возведения на трон подставных потомков Хулагу, в том числе и по той причине, что другие регионы отказывались их признавать. Поэтому его решение провозгласить самого себя верховным правителем в собственных владениях – Ираке и значительной части Ирана – вряд ли было рискованным и необдуманным: эти регионы и так находились под его полным контролем, а непризнание Джалаиров в ханском достоинстве другими регионами их не смущало – ведь и они сами отказывались признавать власть других правителей, в том числе и Хулагуидов, являвшихся ставленниками рода Чопана.
А вот судьба еще одного хана с сомнительным происхождением – Тоглук-Тимура, внука Дувы – сложилась гораздо более удачно. Сначала он был единодушно признан в ханском достоинстве всей знатью и населением Могулистана, восточной части Чагатайского улуса, фактически положив начало самостоятельному государству в Восточном Туркестане. Однако при поддержке влиятельного рода Дуглатов и местного духовенства, он почувствовал себя настолько уверенно, что стал задумываться о дальнейшем расширении своих владений. Пользуясь непрекращающимися междоусобицами в Мавераннахре, западной части Чагатайского улуса, Тоглук-Тимур вторгся туда и в 1360 г. был признан также и ханом Мавераннахра, объединив, пусть и на короткое время, государство Чагатаидов под властью одного хана [Караев, 1995, с. 50–51]. Обратим внимание, что своими действиями этот «сомнительный» Чингисид бросил вызов чагатайским ханам, в принадлежности которых к «золотому роду» никто не сомневался, и одержал над ними победу. Трудно сказать, насколько чагатайские эмиры, признавшие власть Тоглук-Тимура (а среди них – и Амир Тимур), верили в его чагатайское происхождение: претенденту удалось доказать свое право на трон предков не столько генеалогическими сведениями, сколько силой оружия и дипломатическими талантами, позволявшими ему устранять одних противников и привлекать на свою сторону других. Правда, сразу же после смерти Тоглук-Тимура Чагатайский улус, объединенный им в формате «личной унии», вновь распался на две части: эмиры Мавераннахра отказались признавать власть Ильяс-Ходжи – сына и наследника Тоглук-Тимура. Однако в Могулистане, основы государственности которого были заложены именно Тоглук-Тимуром, династия его потомков оставалась на троне до конца XVII в.
В отдельных случаях амбиции не зависели от воли сомнительных претендентов на трон: на что им претендовать, решали стоящие за ними влиятельные политические силы либо внутри государства, либо даже иностранные.
Узбекский хан с сомнительным происхождением – Ядгар, правивший в Восточном Дешт-и Кипчаке в середине XV в., изначально не ставил целью власть над всем государством и довольствовался владениями в Приаралье, которые затем унаследовали его прямые потомки. Однако политическая ситуация в «государстве кочевых узбеков» сложилась таким образом, что он при поддержке правителей Ногайской Орды был признан верховным правителем всей страны в целом, и его власти подчинились даже его политические противники, включая несомненных султанов-Шибанидов.
Аналогичным образом не мечтали о власти в Крымском ханстве, а уж тем более о ханском троне, представители династии Чобан-Гиреев. Однако Мустафа-чобан (Девлет-Гирей) стал нураддин-султаном по воле хана Мухаммад-Гирея III, а его сын Чул-Болад – Адил-Гирей по воле своего сюзерена и покровителя, османского султана, был возведен на престол, на котором провел пять лет (1666–1671). Выбор, таким образом, был сделан за самих претендентов, которые, хотя и обладали чингисидскими титулами, будучи нечингисидами, отнюдь не могут быть признаны авантюристами. Кроме того, ни один из Чобан-Гиреев, несмотря на титулы, реальной монаршей властью не пользовался: Девлет-Гирей очень быстро погиб в бою, а Адил-Гирей-хан все свое номинальное правление провел, стараясь не вызвать неудовольствия ни султана Османской империи, ни членов рода Гиреев.
Зато достаточно велики оказались амбиции Дукчи-ишана – предводителя Андижанского восстания 1898 г., хотя сам он отрицал, что метил в ханы. Возникает вопрос: ханом какого государства могли видеть его ферганцы? Ведь их собственное ханство было упразднено имперскими властями за 22 года до восстания. Таким образом, если не Дукчи-ишан, то стоявшие за ним политические силы ставили цель ни более, ни менее как реставрация Кокандского ханства! Духовный авторитет предводителя восстания, а также поддержка его османским султаном-халифом (пусть даже и подтвержденная всего лишь сфальсифицированным султанским фирманом), по их мнению, могли способствовать достижению этой цели. Другое дело, что в случае успеха на трон восстановленного ханства можно было возвести одного из представителей прежней династии Минг, которые в это время оставались не у дел, получив насмешливое прозвище «ханы-сироты» [Россия – Средняя Азия, 2011, с. 373].[177]
Не менее глобальные планы, как оказалось, ставил перед собой и монгольский «экзотический» самозванец Джа-лама. Хотя фактически он контролировал сначала Кобдосский район, а потом некоторые горные регионы на юго-западе Монголии, в конечном счете он видел себя восстановителем и правителем прежнего Джунгарского ханства (не будем забывать о его калмыцком, т. е. ойратском, происхождении), в которое, по его замыслу, должны были войти также земли Тибета и Восточного Туркестана [Рерих, 1982, с. 153; Юзефович, 1999, с. 332]. Как и в случае с Дукчи-ишаном, его религиозный авторитет, образ перерождения Амурсаны в сочетании с реальной военной силой и связями в Китае и Тибете делали эту цель не такой уж недостижимой в политических реалиях начала 1920-х годов. Неудивительно, что правительство МНР приняло решение о его устранении, что и претворило оперативно в жизнь.
§ 2. Авантюристы «регионального масштаба»
Некоторые самозванцы изначально ставили перед собой более скромные цели, даже не задумываясь о власти над государством в целом. Пользуясь разрушением аппарата центральной власти и управления, распадом единого государства, они старались закрепиться в каком-либо уделе, делая его самостоятельным, независимым от власти других правителей.
Так, первый (в хронологическом отношении) из упомянутых нами самозванцев, лже-Тимур-Таш, самозваный сын эмира Чопана, уже в силу происхождения не мог претендовать на власть в государстве в целом. Кроме того, не имея собственных войск, вынужденный опираться на могущественных покровителей – сначала своего «сына» Хасана Кучака, затем ойратских эмиров в Ираке, – он фактически был «привязан» к тем регионам, которые в соответствующий период находились под их контролем. А сами эмиры, собственно, даже номинально не предназначали его в правители, держа при себе лишь как представителя знатного рода, пользующегося некоторым авторитетом среди знати [Хафиз Абру, 2011, с. 158–162].
Наибольшее же число примеров «региональных» самозванцев можно наблюдать в Бухарском ханстве второй половины XVI – начала XVII в.: власть «сайид-заде», мнимого сына Шах-Бурхан-хана, ограничивалась областью Чарджуй; «чудесно спасшиеся» Шайхим-султан и потомки Баба-хана – сыновья Абд ас-Саттар-султана и Абд ал-Гаффар-султан – претендовали, соответственно, на Ташкент, принадлежавший именно семейству Баба-хана (настоящего!), и ряд прилегающих регионов [Юдин, 1988, с. 208–212]. Исфанд-султан (Абд ал-Амин-султан), вымышленный сын балхского правителя Ибадаллах-султана, в течение трех лет правил Балхом, не претендуя на расширение своих владений, хотя и был объявлен ханом [Ахмедов, 1982, с. 97–98; 1994, с. 163–164].
Точно так же вел себя и правитель Мерва в Хивинском ханстве – Нур-Мухаммад-хан, легитимированный своим предполагаемым отцом Абу-л-Мухаммад-ханом: он предпочитал отсиживаться в доставшемся ему уделе, отражая посягательства других членов хивинского ханского семейства, вовсе не думая принять участие в междоусобицах, чтобы расширить свои владения [Абуль-Гази, 1996, с. 135].
Аналогичным образом самозваные ханы Башкирии XVIII в. (Султан-Мурад и Карасакал – Султан-Гирей) также не преследовали цели распространить свою власть на соседние регионы, хотя и старались заручиться поддержкой их населения, чтобы увеличить число противников российского владычества [Акманов, 1993, с. 146–147; Садалова, 2006, с. 26–28]. В большинстве случаев такие «региональные» самозванцы, фактически были не более чем областными правителями, довольствовавшиеся формальным принятием ханского титула, хотя некоторые (как вышеупомянутые лже-Шайбаниды) обходились даже и без него.
Подобные скромные амбиции объяснялись, вероятно, тем, что чем меньше был объект притязаний того или иного самозванца, тем меньше внимания привлекали они со стороны могущественных конкурентов по борьбе за власть, включая и потомков Чингис-хана, и других представителей знати, которые и сами были готовы захватить трон, принадлежавший по закону Чингисидам – как это сделали Джалаиры, Тимуриды, Дуглаты и т. д. А кроме посягательств со стороны прямых конкурентов, была велика и опасность, что деятельностью того или иного самозваного правителя могли заинтересоваться те, кто знал настоящих членов правящих семейств, за которых выдавали себя эти самозванцы. В таком случае вероятность разоблачения, свержения и гибели была более чем вероятной.
