Вадим Бурлак - Хождение к морям студёным
Не больше минуты видел я легендарную птицу. Но это была та минута, что остается в памяти на всю жизнь.
Любимая тема
Каких только истории не наслушаешься в северных землях на привале у костра! И наверное, стоит странствовать по «северам» хотя бы для того, чтобы послушать у ночного огня рассказы бывалых людей.
Одна из самых любимых тем костровых рассказов на севере — медведь. Конечно же, в тундре и на побережье Северного Ледовитого океана больше говорят о белом, а в тайге — о буром медведе.
Сколько сказок, легенд и песен сложено, сколько написано книг о могучих хозяевах тайги и арктических просторов — не перечесть. А небылиц и охотничьих баек о них рассказано и того больше.
Казалось бы, что нового можно услышать о медведях? Но каждая встреча с ними в тайге, в тундре, во льдах Арктики навсегда остается в памяти даже у бывалых охотников и жителей Севера.
Однажды отправились втроем на охоту старый охотник Андреич, я и Митька по прозвищу Хочешь Верь, Хочешь — Нет.
Митька получил такое странное деревенское прозвище за то, что любил сочинять лесные небылицы и каждый свой новый рассказ начинал словами: хочешь верь, хочешь — нет.
В один из вечеров мы выбрали для стоянки место на берегу безымянной речки. Как водится, развели костер.
Тишь лесную нарушали только наши голоса и дятел, что усердно долбил сушину.
— Без ружья не вздумай здесь шастать и даже от костра не отходи, — предупредил меня Андреич.
— Почему?
— На зверя можешь нарваться. Вон-ка следы его на берегу. Видать, приходил сюда на водопой и поплескаться…
Мы с Митькой подошли к речке и увидели на влажной земле медвежьи следы. Они отпечатались так ясно, что были видны глубокие вмятины от каждого его когтя.
— Ну и громадина! Черта с два такого топором свалишь или рогатиной остановишь, — покачал головой Митька.
— Да, этот шутить не будет, — поддержал Андреич. — А что зверь поблизости — головой ручаюсь.
Летом он далеко от реки не ходит — жарко ему в своей шубе, и комарье допекает. От всяких кровососов в воде спасается…
Потрескивал костер. Голубой дым поднимался к верхушкам деревьев. Только мы расположились пить чай, как за рекой вдруг послышался голосок рябчика. И тут же раздался выстрел. Мы вздрогнули от неожиданности.
— Небось, кто-то из наших охотников, — пояснил Андреич.
— А это мы сейчас поглядим, — проворчал Митька и потянулся за ружьем. — Всяких приходилось в тайге встречать.
— Эго-гей!.. — Раскатисто закричал Андреич в сторону реки.
И словно ему в ответ, снова раздался выстрел.
— Сейчас придет… Надо воды в котелок подлить, — сообщил Андреич.
Дедушка Тит
А через некоторое время вышел из лесу высокий старик. На нем было странное одеяние из волчьей шкуры, похожее на тулуп, только без рукавов. На голове — рваная беличья шапка. А у пояса болтались рябчики и один глухарь. За плечом виднелась берданка с грубым, самодельным, почерневшим от времени прикладом.
Увидев нас, охотник на мгновение замер.
— Здорово, дедушка Тит! — крикнул Андреич. — Иди к нам, не бойся… Аль не узнал меня?
— А че мне бояться? — буркнул старик.
— Это самый старый охотник в наших местах, — тихо пояснил мне Митька. — Поди, уже девяносто годков стукнуло…
Тем временем гость поприветствовал нас, уселся у огня и достал из холщового мешочка прокуренную трубочку. Молча, с наслаждением, он принялся попыхивать ею. Запахло крепкой махоркой. Лишь после этого старик снова заговорил.
— Уморился…
— Заманки осматривал? — деловито осведомился Митька.
— Осматривал… А ну-ка, возьми глухарчика на ужин… — Старик отвязал от ремня птицу.
— Дедушка Тит, не нарвался на медведя сегодня? — снова поинтересовался Митька.
— Как не нарваться, коли их в округе тьма-тьмущая! В других местах повыбивали, а у нас, слава Богу, еще сохранились косолапые. Вот только что видел развороченный муравейник. Видать, зверь почуял меня и убежал. Даже полакомиться муравьиными яйцами не успел.
Старик махнул рукой.
— Бедокурят иногда косолапые вовсю. Не только муравейники ломают, а валят столбы телеграфные и рвут линии.
— Зачем же медведям валить столбы? — удивился я.
— Телеграфные линии им вовсе не нужны, — ответил дедушка Тит. — Просто идет косолапый и вдруг слышит гудение, вроде бы как пчелиное. Глядь — столб с проводами стоит. И кажется зверю, что там пчелы прячутся. Вот зверь и начинает раскачивать столб, пока не свалит…
— Приходилось один на один выходить на медведя? — спросил я.
— А вот стяни с меня рубаху — и увидишь! — ответил старик, будто вспомнил что-то радостное. — Спина у меня хозяином драная да ребра его лапами переломаны.
— Как же ты ему разрешил? — с ехидцей проговорил Митька.
— Он разрешения не спрашивает, когда сзади наваливается да по шапке бьет, — все так же добродушно ответил гость. — Как от него оборонишься, коли ружье не успел сорвать с плеча и в руках только нож?.. А у него, лешего, и зубы, и когти. Да и сам он — эдакая глыба… Помню, повалил меня на спину и пасть разинул такую, что и шапкой не заткнуть…
— Ну и как из-под него живым выполз? — удивился Андреич.
— Не выполз бы, если бы кобель мой Баргай не подсобил. Пес всегда при мне, вот только теперь куда-то запропастился. Утром погнал оленя и до сих пор нет. И чего погнал? Я ведь на оленя теперь не ходок… — старик снова усмехнулся. — Да Бог с ним, найдется. Не раз уже такое вытворял.
«Угрюмый слепень»
Вот и ночь наступила. Хоть все мы устали от дневных переходов и забот, а спать никому не хотелось.
Дедушка Тит после чая разговорчивым оказался. Видно, медвежья тема ему по душе пришлась:
— И все ж не так страшен косолапый, что по земле да по льдам хаживает…
Старик не успел договорить. Митька прервал его на полуслове:
— А какие ж еще бывают? Летающие или подземные?..
Андреич укоризненно взглянул на него.
— Бурмоли да знай меру!..
Но дедушка Тит не обиделся, лишь снисходительно улыбнулся:
— Случилось однажды повстречать и подземельного зверя… Давно это было. Еще перед первой… германской… Занесла меня судьбинушка на Урал, на речку Сертынья…
Митька снова раскрыл рот, наверное, опять хотел брякнуть свое очередное ехидство, но сдержался. Однако шепнул мне украдкой:
— А вечный-то дедок наш кандальником был в молодости… Шавырил купцов по калганам на дорогах.
За то и в браслеты одели. Потом деру дал с кичей и стал таежным ветром…
Дедушка Тит скользнул взглядом по Митьке, будто чирканул бритвой. Тот и замолк сразу. А старик все так же невозмутимо продолжал:
— Дознались господа начальники, где я обитаю, и нет, чтобы сразу мне волю сгасить, нашли иной подход. Нашептал им залетный иностранец — то ли большой ученый, то ли ярый прохвост, — что обитают в подземельях среднего и заполярного Урала до потопные звери. Называл он их «пещерны львы и медведи»…
Митька от этих слов аж глаза вытаращил и толкнул меня локтем:
— Ты видал?! Во как загибали в старину!.. А тут приврешь маленько, так тебя балаболом и брехуном на всю жизнь окрестят…
Не обращая внимания на недоверчивые взгляды слушателей, дедушка Тит спокойно продолжал:
— И сказали мне господа-начальнички: добудешь
кого-либо из этих пещерных зверюг — дадим уйти на все четыре стороны. Еще и паспорт новый получишь… Видно, хорошо иностранец заплатил господам начальничкам, раз такое пообещали. Снарядили меня как положено, и одежонку новую справили, и харчами не обошли, и мосинскую винтовку и револьвер выдали. Два месяца блуждал я по уральским пещерам. И верил и не верил в эту затею. Косолапый в пещере — это еще куда ни шло. Но львов на Урале отродясь не было. Но вот повстречал я за горой Неройка двух старичков. До того оба махонькие, что в котомку уместить можно. Глянулся я им. Поделился махоркой да кисет новый подарил. Они мне за то монеткой серебряной наградили. Только монетка та была размером с чайное блюдце и чистой — без всяких знаков. Оказалось, старички добывали серебро. Отливали из него всякие всячины, а потом прятали. Зачем так делали — до сей поры не могу понять.
— А эти горные старички, случаем, не из племени чуди-белоглазой? — поинтересовался Андреич.
— Из них самых, — кивнул дедушка Тит. — Рассказал я своим новым приятелям, зачем наведался в их места. Они подтвердили, что имеются пещеры, где обитают «угрюмые слепни». Так старички называли подземных зверей. По описаниям одни «угрюмые слепни» походили на рысь — только раза в два покрупнее, другие — на матерых белых медведей. И те и другие не переносили солнечный свет и сразу лишались зрения, если выходили из пещер.
