Борис Мандель - Всемирная литература: Нобелевские лауреаты 1931-1956
В спальном купе проводник откинул три койки и застелил их. Американка всю ночь не спала, потому что поезд был скорый, а она боялась быстрой езды по ночам. Ее койка была у окна. Канарейку из Палермо, в закутанной шалью клетке, вынесли в коридор рядом с уборной, подальше от сквозняка. В коридоре горел синий фонарь. Всю ночь поезд шел очень быстро, и американка не спала, ожидая крушения.
Утром, когда до Парижа оставалось совсем немного, американка вышла из умывальной, очень свежая, несмотря на бессонную ночь, очень здоровая на вид, – типичная американка средних лет. Раскутав клетку и повесив ее на солнце, она отправилась в вагон-ресторан завтракать. Когда она вернулась в купе, постели были уже убраны и превращены в сиденья, канарейка отряхивала перышки в солнечном свете, лившемся в открытое окно, и поезд подходил к Парижу.
– Она любит солнце, – сказала американка. – Сейчас запоет.
Канарейка встряхнулась и начала чистить перышки.
– Я всегда любила птиц, – сказала американка. – Я везу ее домой, моей дочке… Вот она и запела.
Канарейка чирикнула, и перья у нее на шее взъерошились, потом она опустила головку и зарылась клювом в перья. Поезд пролетел через мост и шел очень чистеньким лесом. Один за другим мелькали пригороды Парижа. В пригородах были трамваи, и на стенах, обращенных к полотну, большие рекламы: Белль Жардиньер, Дюбонне и Перно. Все, мимо чего проходил поезд, выглядело словно натощак.
Сначала я не прислушивался к разговору американки с моей женой.
– Ваш муж тоже американец? – спросила она.
– Да, – отвечала моя жена. – Мы оба американцы.
– Я думала, что вы англичане.
– О нет, – сказала жена.
– Может, вам это показалось потому, что я ношу подтяжки? – сказал я.
Американка не слышала. Она была совсем глухая и понимала собеседника по движениям губ, а я не смотрел на нее. Я смотрел в окно. Она продолжала разговаривать с моей женой.
– Я так рада, что вы американцы. Из американцев выходят самые лучшие мужья, – говорила она. – Вы знаете, из-за этого нам пришлось покинуть Европу. В Веве моя дочь влюбилась в иностранца. – Она помолчала. – Они были безумно влюблены друг в друга. – Она опять замолчала. – Я ее увезла, конечно.
– Но теперь это у нее прошло? – спросила моя жена.
– Не думаю, – ответила американка. – Она ничего не ест и совсем не спит. Как я ни старалась, она ничем не интересуется. Она ко всему равнодушна. Не могла же я позволить, чтобы она вышла за иностранца. – Она помолчала. – Один из моих друзей говорил мне, что иностранец не может быть хорошим мужем для американки.
– Да, – сказала моя жена, – думаю, что не может.
Американка похвалила дорожное пальто моей жены, – оказалось, что она уже лет двадцать заказывает платья в том же самом ателье на улице Сент-Оноре. У них есть ее мерка и знакомая vendeuse, которая знает ее вкус, подбирает ей платья и посылает их в Америку. Посылки приходят в почтовое отделение недалеко от ее дома, в центре Нью-Йорка. В почтовом отделении их вскрывают для оценки, пошлина не очень высокая, потому что платья всегда простые, без золотого шитья, без отделки, и не кажутся дорогими. До теперешней vendeuse, Терезы, была другая vendeuse, Амели. Их было всего две – за все двадцать лет. Couturier оставался все время один и тот же. А вот цены повысились. Хотя при нынешнем курсе это неважно. Теперь у них есть мерка ее дочери. Она уже совсем взрослая, и мерку едва ли придется менять.
Поезд подходил к Парижу. Укрепления сровняли с землей, но трава здесь так и не выросла. На путях стояло много вагонов: коричневые деревянные вагоны-рестораны и коричневые деревянные спальные вагоны, которые в пять часов вечера отправятся в Италию, если поезд по-прежнему отходит в пять; на этих вагонах были таблички: «Париж – Рим»; и вагоны пригородного сообщения, с сиденьями на крышах, которые дважды в день бывают переполнены, если все осталось по– старому; мимо мелькали белые стены домов, и бесчисленные окна. Все было словно натощак,
– Американцы – самые лучшие мужья, – говорила американка моей жене. Я снимал чемоданы. – Только за американцев и стоит выходить замуж.
– А давно вы уехали из Веве? – спросила моя жена.
– Осенью будет два года. Вот я и везу канарейку ей в подарок.
– А этот молодой человек был швейцарец?
– Да, – ответила американка. – Из очень хорошей семьи. Будущий инженер. Они там и познакомились, в Веве. Подолгу гуляли вместе.
– Я знаю Веве, – сказала моя жена. – Мы провели там медовый месяц.
– Неужели? Надо думать, это было чудесно. Мне, конечно, и в голову не приходило, что она может в него влюбиться.
– Веве чудесное место, – сказала моя жена.
– Да, – сказала американка. – Не правда ли? Где вы там останавливались?
– Мы жили в «Трех коронах», – сказала моя жена.
– Хороший старый отель, – сказала американка.
– Да, – сказала моя жена. – У нас была очень хорошая комната, и осенью там было чудесно.
– Вы были там осенью?
– Да, – сказала моя жена.
Мы проезжали мимо трех вагонов, которые попали в крушение. Стенки вагонов были разворочены, крыши смяты.
– Посмотрите, – сказал я, – здесь было крушение. Американка взглянула в окно и увидела последний вагон.
– Именно этого я и боялась всю ночь, – сказала она. – У меня бывают иногда ужасные предчувствия. Никогда больше не поеду ночным экспрессом. Должны же быть другие удобные поезда, которые ходят не так быстро.
Тут поезд вошел под навес Лионского вокзала, остановился, и к окнам подбежали носильщики. Я передал чемоданы в окно, мы вышли на тускло освещенную длинную платформу, и американка вверила свою особу попечениям одного из трех агентов Кука, который сказал ей:
– Одну минуту, мадам, я найду вашу фамилию в списке. Подкатив тележку, носильщик нагрузил на нее багаж; и мы простились с американкой, чью фамилию агент Кука уже отыскал в ворохе отпечатанных на машинке листков и, отыскав, сунул листки в карман.
Мы пошли за носильщиком и с тележкой по длинной асфальтовой платформе вдоль поезда. В конце платформы, у выхода, контролер отбирал билеты.
Мы возвращались в Париж, чтобы начать процесс о разводе.
(«Канарейку в подарок», перевод Н.Дарузес)К главным произведениям этого периода относятся «Смерть после полудня» («Death in the Afternoon, 1932), документально выверенный рассказ об испанской корриде, «Зеленые холмы Африки» («The Green Hills of Africa», 1935), дневник первого сафари писателя, в котором описания охоты и африканских ландшафтов перемежаются экскурсами в литературу и эстетику, «Иметь и не иметь» («То Have and Have Not», 1937), повесть, действие которой происходит во Флориде, где главный герой вынужден из-за тягот Великой депрессии стать контрабандистом.
«Зеленые холмы Африки», издание 1963 г.
Признание получили лишь два мастерски написанных рассказа, действие которых происходит в Африке: «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера» («The Short and Happy Life of Francis Macomber») и «Снега Килиманджаро» («The Snows of Kilimanjaro»).
Во время гражданской войны в Испании Хемингуэй в полной мере раскрылся как художник и гражданин. В 1937 году, собрав деньги для республиканцев, писатель отправляется в Испанию в качестве военного корреспондента Североамериканской газетной ассоциации и сценариста документального фильма «Земля Испании», который снимал голландский режиссер Йорис Ивенс.
Э.Хемингуэй и Й.Ивенс
Побывав в Испании во второй раз, Хемингуэй пишет пьесу «Пятая колонна» («The Fifth Column»), где показана осада Мадрида осенью 1937 года. Тогда же у него начинается роман с Мартой Геллхорн, военным корреспондентом в Мадриде. Книга Хемингуэя «По ком звонит колокол» посвящена событиям гражданской войны в Испании и описывает последние события из жизни американского добровольца, воевавшего на стороне республиканцев. Этот роман, в заглавие которого вынесены слова английского поэта Джона Донна («…Не спрашивай никогда, по ком звонит колокол – он звонит по тебе») является призывом к братству людей. «По ком звонит колокол» имел просто потрясающий успех.
По мнению К. Бейкера, «…эта книга до сих пор остается непревзойденным шедевром среди всех произведений (как художественных, так и нехудожественных), посвященных испанской трагедии тех лет».
Обложка первого издания романа Э.Хемингуэя «За рекой в тени деревьев»
