Астрид Линдгрен - Мадикен (сборник)
– Хочешь полетать? – спрашивает папа.
Ну что Аббе мог на это ответить? Он даже не мог представить себе, что папа сказал это всерьёз. Он молчит и тупо смотрит на папу. Наконец Мадикен не вытерпела:
– Не слышишь разве? Ты можешь полететь с папой. Хочешь ты или нет?
Бедный Аббе! Он точно разучился говорить! Он конечно же слышал, что ему сказали, но думает, что над ним хотят подшутить.
Он никак не мог поверить в своё счастье, пока не очутился в аэроплане, одетый в большую кожаную куртку, в кожаном шлеме. Только тут до него дошло, какое невероятное счастье ему привалило. Тут уж он заулыбался, засиял, а люди вокруг, глядя на него, засмеялись.
– Что это они смеются? – подозрительно спросила Мадикен.
– Потому что увидели по-настоящему счастливого мальчика, – говорит мама.
Мама тоже улыбается. Но в душе она боится. Мадикен это знает. Мама совсем не хотела, чтобы папа летал, но она всё равно улыбнулась и помахала ему рукой, когда он выглянул из аэроплана.
Вдруг, откуда ни возьмись, примчалась бургомистерша. Протискавшись к лётчику, который уже собирался сесть в свою машину, она сказала укоризненным тоном:
– Не кажется ли вам, что бургомистр города всё-таки имеет право лететь первым?
Мадикен видит, как испугался Аббе. Он, наверное, подумал, что его полёт тю-тю.
Но лётчик не обратил никакого внимания на слова бургомистерши. Бургомистру придётся подождать. Сам бургомистр ничего не имеет против. Этот маленький, робкий и добродушный толстячок, как видно, совсем не стремится летать. Зато его жена непременно этого хочет. Больше того, он ещё должен сделать мёртвую петлю над ратушей. Бургомистерша уже договорилась с фотографом Бакманом, чтобы тот ждал на площади и сфотографировал полёт бургомистра.
– Такая карточка украсит наш семейный альбом, – объясняет бургомистерша маме.
Но мама её не слушает. У неё сейчас другая забота: папа вот-вот полетит, и она очень волнуется. Все люди замахали и закричали «Ура». Аэроплан поднялся в воздух, полетел в сторону города и исчез из виду. Скоро он уже казался маленькой точкой.
Тут Лисабет заплакала:
– А вдруг папа свалится…
Мама стоит бледная. Должно быть, и она тоже подумала, что папа может свалиться.
– Да ну! Ничего страшного! – говорит Мадикен.
Она берёт маму за руку, чтобы успокоить. А заодно и самой успокоиться. Ведь кто его знает – может быть, летать на самолёте и правда опасно?
Но только они об этом подумали, как аэроплан прилетел обратно. И вот он делает мёртвую петлю. И вторую. Все радостно закричали «Ура», а мама рассердилась.
– Это на него похоже! Решил напугать меня до смерти!
– Нет, – говорит Мадикен. – Это, наверное, Аббе попросил.
– Сейчас я у него спрошу! – грозно пообещала мама. – Пускай он только спустится!
Но когда Аббе спустился на землю, все попытки заговорить с ним были напрасны. Он был и здесь, и как бы ещё не здесь. Телом он вернулся на землю, а душой, наверное, ещё парил высоко в небе.
– Здорово было? – нетерпеливо спрашивает Мадикен.
Аббе потряс головой:
– Здорово! Это ещё мало сказано. Это было такое… Невозможно описать, что это было! Вот полетишь сама когда-нибудь, тогда и поймёшь!
Потом он засмеялся:
– Мы же сделали мёртвую петлю! Каково? Целых два раза! Это я сам так попросил. Когда у меня будет свой аэроплан, я всё время буду крутить мёртвые петли.
Теперь настал черёд бургомистра. Ему надо лететь и делать над ратушей мёртвую петлю. Бургомистерша уже всем про этот подвиг раззвонила, и ему теперь некуда деться, хотя и страшно. Бургомистр боится, а бургомистерша до того расхрабрилась, что дальше некуда! Широко расставив ноги, стоит она на краю поля, машет своему мужу и громко кричит, чтобы всем вокруг было слышно:
– Не забудь сделать мёртвую петлю над ратушей!
И вот бедный бургомистр взлетел над полем и умчался по воздуху. Вскоре он вернулся. Мёртвую петлю над ратушей он сделал, но кроме того наделал ещё кое-что – для бургомистра довольно-таки непозволительное, а позволительное только для маленьких детишек.
Скоро об этом уже знал весь народ на лугу. Начались смешки, перешёптывания, и даже Лисабет кое-что услышала. Она спрашивает у Мадикен:
– А почему бургомистру надо прямиком ехать отсюда в баню?
Мадикен ответила ей шёпотом на ушко, и Лисабет прыснула от смеха.
– Нечего смеяться! – говорит Мадикен. – Думаю, что на месте бургомистра ты бы не очень-то смеялась.
После этого события всякий раз, когда Мадикен приходила в Люгнет, Аббе ни о чём, кроме полётов, не мог говорить. Дядя Нильсон тоже от него не отставал.
– Можно подумать, что в доме вместо людей поселилось два аэроплана, – говорит тётя Нильсон.
Дядя Нильсон гордится своим Аббе. «Мой сын – бравый летун», – называет его дядя Нильсон и то и дело вспоминает, что он не пожалел для сыночка последнюю пятёрку на билет.
– Понимаешь, Мадикен, – говорит дядя Нильсон, – я подумал и говорю себе: «А знаешь, Нильсон, стоит ли горевать? Ты привык к лишениям, так отдай сыну пятёрку, чего уж там!»
Мадикен думает, что дядя Нильсон поступил очень хорошо. К тому же он и сам смог полюбоваться, как Аббе летает высоко над городом, ведь дядя и тётя Нильсоны наблюдали за полётами с рыночной площади в толпе тех, у кого не нашлось лишних пяти крон, чтобы купить билет.
– А я-то ни сном ни духом не догадывался, что это мой сын летает в небесах, словно орёл, – говорит дядя Нильсон.
С тех пор он особенно зачастил в «Забегайку». Там всегда находились охотники послушать о том, как его сын стал бравым летуном, и про знаменитую пятёрку.
– Теперь уж, наверное, все пьянчужки в городе наизусть знают твои рассказы, – говорит тётя Нильсон. – Так что мог бы ты для разнообразия дома посидеть.
Лучше бы она этого не говорила. Дядя Нильсон тут же назвал её «чучелом». Он рассердился, надел пальто и шляпу и отправился в «Забегайку», но скоро вернулся домой совсем не сердитым.
– А, ты ещё здесь, дорогая Мадикен, – сказал дядя Нильсон. Затем он погладил по щёчке тётю Нильсон и спросил: – Скажи мне, ненаглядная лилея, не найдётся ли у тебя селёдки с картошечкой для любящего супруга?
У тёти Нильсон нашлась и селёдка, и картошка.
А осень всё больше хмурится, и дождь льёт почти не переставая. Вода в реке поднимается всё выше и выше. Девочкам уже не разрешают даже приближаться к мосткам. Но им и самим не хочется туда ходить, так страшно шумит и бурлит река.
– Уж если свалишься в воду – тут тебе и конец, сразу захлебнёшься, – объясняет Мадикен сестре.
Девочки почти совсем не гуляют. Правда, им и дома неплохо. Они играют в бумажных куколок, строят в детской домики и танцуют вальс с Альвой. Но Мадикен нет-нет да и скажет в сердцах:
– Ничего-то у нас новенького не случается.
Альва считает, что такие слова говорить опасно:
– Бывает ведь, что и плохое случится. Смотри, как бы не накликать!
И Альва оказалась права.
Однажды в воскресенье в Юнибаккен спозаранку прибежала тётя Нильсон, она так рыдала, что перебудила весь дом. Сначала от неё не могли добиться ни слова, она захлёбывалась от рыданий. Тогда папа обхватил её за плечи и потряс:
– Скажите же наконец, что случилось?
И тётя Нильсон кое-как рассказала. У неё с трудом получалось говорить связно. Глядя на неё, Мадикен почувствовала, как у неё больно защемило в груди. Отчего это так щемит, что такое говорит тётя Нильсон? Она говорит, что Аббе… Аббе утонул в реке! «Нет, – думает Мадикен, – это мне, наверное, снится!» Сумбурный и сбивчивый рассказ тёти Нильсон похож на страшный сон, этого не может быть! Мадикен крепко прикусила губу, чтобы проснуться, но по-прежнему слышатся всхлипывания тёти Нильсон.
– А я-то, господи прости, в это время спала и только сейчас узнала! Гляжу, Аббе куда-то пропал. Он даже в кровать не ложился, а мой несчастный Нильсон ничего почти не помнит. Только и помнит, что свалился ночью в реку, когда возвращался из «Забегайки», а плавать-то он не умеет…
– Но я сначала понял так, что это был Аббе, – говорит папа.
– Ну да! Аббе бросился в воду и вытащил его. Это Нильсон ещё помнит. Но представляете себе, что этот болван сделал, – он сразу пошёл домой и улёгся в кровать, с пьяных-то глаз! А про Аббе совсем забыл. И Аббе, видно, там и остался!
И тётя Нильсон бессильно упала головой на кухонный стол и снова зарыдала. Таких страшных рыданий Мадикен никогда ещё не слышала. Мама стала утешать бедную тётю Нильсон и тоже заплакала вместе с ней. Заплакала и Альва, и Лисабет. А Мадикен не заплакала, у неё только всё больней и больней щемит сердце. Плакать она не может.
– Альва пойдёт со мной, – говорит папа. – А вы все оставайтесь здесь.
