Сергей Анисимов - Путешествия П. А. Кропоткина
берега.
Передвигались, конечно, медленно, но все-таки работали без-
устали круглые сутки. Первые дни шли благополучно. На пути
пришлось пересекать несколько довольно широких протоков
Амура. Плавание в таких местах было очень рискованным:
маленькую лодку могли затопить волны. Однажды, когда
переправлялись мимо устья протоки почти в километр шириной, лодка едва
не погибла.
Бурная погода не прекращалась, волны вставали огромными
буграми. Лодка проваливалась между ними словно в водяную
пропасть. Двое сидевших на веслах крестьян, бледные как полотно,
с посиневшими губами, в ужасе шептали молитвы. Они собирались
вот-вот бросить весла, лодку и пуститься, до берега вплавь. Но
Кропоткин ни на минуту не терял самообладания. Он подбадривал
гребцов, а сам не переставая вычерпывал ковшом воду. Его
поддерживал смелый подросток лет пятнадцати, который сидел за
кормовым веслом. Паренек ловко скользил между волнами, когда
они опускались, а когда огромная волна поднималась перед носом
лодки и грозила ее затопить, он резким движением весла
направлял лодку на гребень.
Самая тяжелая работа лежала на Кропоткине. Волны все вре-
г
мя перехлестывали через борт, а он с отчаянной быстротой
вычерпывал воду. Однако, к своему ужасу, он видел, что вода
набиралась быстрее, чем он успевал вычерпывать ее. И вот в лодку
хлестнули подряд два больших вала, все залило, и лодка вот-вот
должна была погрузиться.
Один из гребцов сделал Кропоткину знак, чтобы он отстегнул
тяжелую сумку с деньгами, которая висела у него через плечо
(всем казалось, что неминуемо придется бросаться вплавь), но
Кропоткин только отмахнулся и продолжал вычерпывать воду.
Желанный берег был уже близок, и по днищу лодки заскребла речная
галька. У всех вырвался вздох облегчения, и гребцы дружно
причалили к берегу.
Долго отдыхать не пришлось. Гребцы знали, почему торопился
Кропоткин, и сами согласились, подкрепив силы и обсохнув у
костра, продолжать путь, несмотря на опасность.
«Двум смертям не бывать, а одной не миновать», говорили они,
налегая на весла.
Так плыли они днем и ночью, еле успевая передохнуть, и
наконец, через несколько дней, добрались до места крушения барж.
Картина была тяжелая: буря разбила сорок четыре баржи. Спасти
удалось очень небольшую часть каравана. В водах Амура погибло
около ста тысяч пудов муки.
Нужно было предотвратить голод во что бы то ни стало. С этой
мыслью Кропоткин немедленно отправился в дальнейший путь.
Опять без отдыха плыл он вверх по Амуру, меняя гребцов.
Парохода решил не ждать, тем более что точных известий, когда он
придет, не было. Призрак голода в низовых станицах на Амуре стоял
в воображении Кропоткина, и он плыл и плыл... И вот, наконец,
ему посчастливилось: на водной шири Амура вдали показался
пароход. Он медленно двигался, словно полз вверх по течению,
но все-таки шел несравненно скорее весельной лодки и вскоре
нагнал ее.
Не обошлось и тут без новой беды. Когда Кропоткин причалил
к пароходу и влез на борт, то узнал, что капитан парохода
«допился до чортиков» и прыгнул через борт. Машину остановили,
спустили лодку и капитана спасли. Однако, несмотря на «купанье»,
он не вытрезвился и лежал у себя в каюте в белой горячке.
И команда и пассажиры были в растерянности и просили
Кропоткина принять на себя роль капитана. Другого выхода не было,
и он согласился.
К счастью, на пароходе был опытный лоцман, хорошо
разбиравший карту фарватера. Он отлично справлялся со своим делом.
А на капитанском мостике с раннего утра до поздней ночи проха-
живался Кропоткин и командовал в рупор. Когда надо было
приставать к берегу за дровами, неопытному капитану приходилось
решать новые задачи, но природная сметливость выручала
Кропоткина.
В то время пароходы на ночь надолго становились на якорь.
И тут Кропоткин проявил себя как хороший организатор. Он собрал
команду и объяснил ей, почему он так торопится. Кочегары
согласились трогаться в путь с первыми проблесками рассвета, как
только прояснятся очертания берегов.
Кропоткин благополучно довел пароход до Хабаровска и сдал
его Амурской компании.
От Хабаровска шел другой, более скорый пароход. Кропоткин
мог бы плыть на нем и несколько отдохнуть от усталости. Но уже
через день-два спокойного плавания мысль о голоде в низовьях
Амура начала терзать Кропоткина. Ему казалось, что и
быстроходный пароход шел вверх очень тихо, а Кропоткину надо было с
Амура добраться еще до Читы. Конечная цель его путешествия
была далеко.
И Кропоткин не выдержал: у устья реки Аргуни он сошел с
парохода и поехал верхом по горной тропе в сопровождении казака.
Ему предстояло пересечь одно из самых диких мест Восточной
Сибири. Надо было сделать триста километров по Газимурскому
хребту. Опять он ехал днем и ночью, иногда подремывая в своем
седле, и только около полуночи останавливался где придется в
лесу, чтобы развести костер, немного согреться и просушить иной
раз намокшую одежду. Он подкреплялся одним чаем с сахаром и
сухарями, запас которых всегда был в его переметной сумке за
седлом.
Едва начинался рассвет, Кропоткин и его казак-ординарец были
снова в седле.
До конца навигации оставались считанные дни, по реке уже
двигалась шуга (мелкие льдины). Важно было выиграть хоть день,
хоть два, хоть несколько часов.
Никакие разумно направленные усилия в жизни не пропадают
даром, и случилось так, что, еще не добравшись до Читы,
Кропоткин встретил на Каре забайкальского губернатора. Его
сопровождал приятель Кропоткина полковник Педашенко — умный,
энергичный человек. Он распорядился немедленно отправить в низовья
Амура новый транспорт с продовольствием. Таким образом,
низовые станицы на Амуре были обеспечены продовольствием.
Но и на Каре Кропоткин не отдыхал. Надо было торопиться с
докладом в Иркутск.
Скорость, с которой Кропоткин сделал длинный и трудный
путь до Иркутска в три тысячи километров, всех поразила.
Оказалось, что он первый привез весть о катастрофе.
Приехав в Иркутск, он отсыпался почти целую неделю, так что
по молодости лет ему даже стыдно было в этом признаться.
Кропоткину хотелось приняться снова за прерванные научные работы
и готовиться к новой экспедиции. Но дело со сплавом оказалось
незаконченным.
КУРЬЕРОМ В ПЕТЕРБУРГ
Когда через неделю Кропоткин явился к генерал-губернатору,
Корсаков спросил его:
— Вы хорошо отдохнули? Можете ли вы выехать завтра
курьером в Петербург, чтобы лично доложить о гибели барж с
провиантом?
В наше время трудно себе представить, что тогда значило
«скакать» курьером в Петербург. В осеннее бездорожье нужно было
сделать дней за двадцать около четырех тысяч восьмисот
километров на лошадях до Нижнего Новгорода (ныне Горького), а уж
оттуда ехать до Петербурга по железной дороге.
Надо было мчаться день и ночь на перекладных в кибитке или
в коробке по мерзлым выбоинам.
Кропоткин в следующую же ночь тронулся в путь, не совсем
понимая, зачем его так спешно послали.
В Барабинской степи и на Урале путешествие превратилось в
настоящую пытку. Бывали дни, когда колеса кибитки ломались на
каждом перегоне между станциями. Реки только что начали
замерзать. Переправа через Обь и Иртыш была небезопасна: густо шел
лед. Казалось, что вот-вот он затрет лодку, в которой
переправлялся Кропоткин.
Но вот он добрался до реки Томи, которая только накануне
стала. Ямщики отказались наотрез переправить Кропоткина на
западный берег, и ему пришлось настойчиво убеждать их в
необходимости немедленно двинуться. После долгих переговоров ямщики
стали требовать от Кропоткина расписку.
— Какую вам расписку? — удивился Кропоткин.
— А вот напишите нам бумагу: «Я, мол, нижеподписавшийся,
сам свидетельствую, что утонул по воле божьей, а не по вине
крестьянства».
Кропоткин поговорил с ямщиками и обещал такую расписку
вручить им на другом берегу. Ямщики рассмеялись, повеселели и
согласились его переправить. Дело было очень опасное. Шли по льду
