Екатерина Алексеевская - Законы развития судебной системы
Несмотря на то, что главой государства уделялось внимание вопросам надлежащего осуществления правосудия, принимаемые им меры не были достаточно эффективны. Они напротив, порождали еще большие трудности. Так, например, Манифестом «о всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей, и об устройстве их быта» от 18 февраля 1861 года приветствовалось создание в каждой губернии и уезде Мировых Посредников и Мировых Съездов для рассмотрения на местах споров в связи с исполнением нового Положения о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости[31]. Однако их создание на местах не было повсеместным и стремительным, что обманывало ожидания общества в сникании справедливого правосудия более быстрым и простым способом.
В 1864 году был введен институт мировых судей, что повлияло на количество судебных инстанций, которое возросло до семи: мировые судьи, съезды мировых судей, уездные суды, палаты губернского суда, Сенат в лице кассационных департаментов и общего собрания, император как высшая судебная инстанция. Принимаются процессуальные кодексы[32], регламентирующие в том числе апелляцию, кассацию и пересмотр судебных актов. При этом рассмотрение дела по существу допускалось лишь в двух инстанциях (в суде первой и апелляционной инстанций). Сенат не рассматривал дела по существу, а наблюдал «за охранением точной силы закона и за единообразным его исполнением всеми судебными установлениями Империи»[33], и осуществлял, по сути, также функции конституционного суда[34]. Уставы (гражданского и уголовного) судопроизводства предусматривали виды просьб об отмене решения суда: о кассации, пересмотре решения[35], а просьбы не участвующих в деле лиц были знакомы лишь гражданскому процессу. Основанием к отмене решения (приговора) суда в кассационном порядке являлось явное нарушение смысла закона или неправильного его толкования, несоблюдение подведомственности рассмотрения спора. Поводом для пересмотра судебного решения являлось обращение сторон по делу либо протест прокурора. Пределы проверки были ограничены доводами кассационных жалоб (протестов). Отличия реформенного суда от прежнего заключались в том, что упразднялась сословная подсудность дел вместе с соответствующими судебными инстанциями, а судебный процесс строился на демократических принципах: равенство и состязательность сторон, устность, непосредственность, гласность и право на защиту.
Однако нарастающие революционные настроения в обществе и практика мировых судей, которая складывалась не в пользу сюзеренов, обусловили проведение властями контрреформы уже через 7 лет после ее начала. В число ее мер вошли ограничение демократических институтов судопроизводства: независимости и несменяемости судей, гласности и состязательности процесса, рассмотрение уголовных дел присяжными заседателями, а также ограничение права подсудимого на защиту, изменение порядка расследования и рассмотрения политических дел, почти сведена на нет компетенция мировой юстиции[36]. Значительный рост количества политических дел привел к изменению правил их подсудности, которые теперь передавались судебным палатам губернского суда от Сената, с которыми последний не справлялся[37]. Создание специального верховного суда по уголовным делам в 1878 году окончательно нивелировало достижение реформенного суда, равного для всех.
Массовое недовольство медлительностью осуществления правосудия и его качеством, множественностью судебных инстанций снова привело к отрицанию обществом такой судебной системы. Воплощением общественных настроений того периода можно считать «Революционный катехизис русского эмигранта» М. Бакунина[38]. Критикуя новый подход к решению имеющихся проблем, В.П. Безобразов писал, что в «самых «передовых» (?) современных революционных учений, прямо и буквально заявлено, что «истинный революционер должен отказаться от всякой науки нынешнего мира, предоставить ее будущим поколениям. Он должен знать только одну науку разрушения. <…> Конечно, нельзя себе вообразить, чтоб какая бы то ни была человеческая мысль могла дойти до более крайнего самоотрицания. ужасен этот умственный хаос в понятиях, нельзя однако не радоваться, когда зло в человеческом обществе достигает последней ступени логического абсурда, когда оно доходит до подобного самоотрицания или внутреннего противоречия. Эту неизбежную логическую и историческую последовательность революционных движений, разлучившихся с успехами наших наук в самом ее существе, – можно только приветствовать как добрый признак времени, как предвестие может быть близкого криза в недугах нашего времени»[39]. Его слова как нельзя точно отражают нарождающуюся тенденцию отрицания существующей системы государственного управления, в том числе судебной системы. Учитывая то, что они были изложены за тридцать восемь лет до полного крушения государственной системы органов власти, можно утверждать, что философия разрушения самодержавного уклада управления государственными делами прочно вошла в сознание революционеров и позиционировалась ими как новая идеология.
Свидетельством этого может служить Декрет Совета Народных Комиссаров от 24 ноября 1917 года № 1 «О суде», которым упраздняются все существующие судебные установления. Вместо упраздненных судебных учреждений осуществляют правосудие выборные из народа судьи, которые разрешают правовые споры не на основе законов, а на основе «революционной совести»[40].
Здесь следует остановиться в изложении истории эволюции отечественной судебной системы, поскольку мы подошли к исходной точке – вече. Разумеется, на новом витке спирали этот орган уже именовался революционным трибуналом или местным судом, который разрешал правовые споры на основе норм морали и революционного сознания, а не формального права.
В условиях отсутствия согласованного законодательства и единой системы судов, а также в большинстве случаев отсутствия образования, в том числе юридического у судей, порождалась противоречивая судебная практика. По сути, повсеместно творился произвол, поскольку каждый судил исходил из своего представления о революционной справедливости. Отличие этих судебных решений от вечевых заключалось в том, что у населения отсутствовало единодушие с результатом рассмотрения дела. Отрицание буржуазного права и основ государственного устройства, в том числе судебной системы, привело к отрицанию вновь созданного суда, что предопределило движение по новому витку развития.
Многочисленные жалобы населения на судебный произвол привели к тому, что уже через полгода идеологами революции принимается решение об учреждении кассационных судов и органа Верховного судебного контроля, которые должны были формировать единообразную кассационную практику и предлагать законодательным органам принимать новые законы в случае «обнаружения неустранимого противоречия между действующим законом и народным правосознанием»[41]. Однако Верховный судебный контроль так и не был создан. Вновь созданные суды кассационной инстанции рассматривали дела как по доводам жалобы, так и в полном объеме. Основаниями к отмене судебных решений в кассационном порядке было нарушение закона, а также если кассационная инстанция признает, что «обжалованное решение явно несправедливо». Однако учреждение двухзвенной судебной системы не могло исправить положение повсеместного судебного произвола, поскольку кассационные суды были децентрализованы, что, в конечном счете, предопределило централизацию судебной системы. Как ни парадоксально, но революционным законодателем, по сути, частично воспроизводится прежняя правовая модель исправления судебных ошибок. Наименование вышестоящего суда кассационным также не случайно, поскольку в памяти людей еще сохранилось представление об обеспечении качества правосудия буржуазной кассационной инстанцией.
Декретом от 10 марта 1921 года в целях «установления правильного и единообразного применения всеми судебными органами законов РСФСР и соответствия их деятельности с общим направлением политики Рабоче-крестьянского Правительства» на Народный комиссариат юстиции (далее – НКЮ) возлагается право проверки вступивших в законную силу решений и право дачи руководящих разъяснений всем судебным органам «по действующему советскому праву»[42]. При этом дача «руководящих указаний судебным учреждениям по вопросам судебной практики осуществляется Народным Комиссариатом Юстиции через Верховный Суд»[43]. Возложение надзора за справедливостью судебных решений на несудебный орган власти, по сути, воспроизвело феодальную модель организации власти, сочетавшую законодательную, исполнительную и судебную власть. Этот функциональный симбиоз оказал мощное влияние на методы проверки судебных решений и ее процедуру. Наравне с НКЮ правом возбуждения надзорного производства обладали центральные и областные органы власти, губернские исполнительные комитеты Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. Допускались ходатайства от местных учреждений, организаций, должностных и частных лиц, которые подавались в губернский отдел юстиции либо непосредственно в НКЮ. Однако отдел высшего судебного контроля принимал такие обращения лишь после получения заключения коллегии соответствующего губернского отдела юстиции. Основанием к отмене судебных решений и приговоров в порядке судебного надзора служили «явные нарушения или неприменение узаконений Советской власти; принятым судебным органом к своему производству дел, не подлежащих судебному разбирательству; явное противоречие решения или приговора руководящим началам советского законодательства и общей политике рабоче-крестьянского правительства»[44]. C учреждением прокуратуры в 1922 году расширился круг лиц, обладающих правом начать проверку судебных решений в кассационном и надзорном порядке[45].
