Борис Мандель - Всемирная литература. Искусство слова в Средневековье и эпохи Возрождения. Начало Нового времени
На этой персидской миниатюре из далекого прошлого изображен Хафиз
Первым покровителем Хафиза был Абу Исхак Инджу (правил в 1343-1353 годах), правитель он был беспечный и веселый, любитель пиров, забав и изящной словесности, покровитель наук и искусств. Во времена его правления Хафизу, как, впрочем, и другим поэтам и ученым, жилось прекрасно. В одной из своих газелей поэт посетовал на то, что этот «золотой век» был очень короток: «Воистину бирюзовый перстень Абу Исхака ярко сиял, но благо было недолгим». Во время осады Шираза легкомысленный правитель не потрудился даже мобилизовать защитников города. Легенда гласит, что когда Абу Исхак узнал об осаде, он выразил удивление, что кто-то вознамерился воевать в такой погожий весенний день, и даже экспромтом сложил стихи: «Пойдем! Нынче вечером предадимся забавам, а о завтрашнем дне подумаем, когда наступит завтра». Вскоре его свергли с престола, через три года казнили…
Наступила эпоха правления жестокого и фанатичного Мубариза ад-Дина (правил в 1353-1364 годах.), который ознаменовал свое восшествие на престол закрытием всех питейных заведений в Ширазе. Он запретил увеселения и разослал по всему городу чиновников, представлявших собой своеобразную «полицию нравов», пресекавших любое, даже малейшее публичное нарушение норм мусульманской морали. Хафиз, как утверждают историки литературы, откликнулся на введение «сухого закона» великолепной газелью, в которой, как считают, под маской чиновника-мухтасиба вывел самого Мубариза ад-Дина:
Хоть прекрасна весна и вино веселит,
Но не пейте вина – мухтасиб не велит!
Сух верховный закон этих смутных времен.
Пей тайком, пей с умом, делай ханжеский вид.
Сядь, как дервиш, в углу, спрячь в рукав пиалу.
Нынче мир не вином – алой кровью залит.
После Мубариза ад-Дина к власти пришел его сын Абу-ль-Фаварис Шах Шуджа (правил в 1364-1384 годах), который не только отменил «сухой закон», но, видимо, несколько облегчили бремя налогов для «людей базара», ремесленников и торговцев, стал оказывать покровительство «людям пера», поэтам и ученым. Хафиз приветствовал начало его правления пышными хвалебными строками, веселой газелью, начинавшейся строками: «На рассвете тайный глас небес донес до меня весть: «Настала эпоха Шаха Шуджа, – без страха пей вино!» Однако отношения Хафиза и его нового покровителя складывались далеко не просто. До нас дошло несколько легенд, свидетельствующих о том, что шах и поэт постоянно конфликтовали. Ну не любил Хафиз ханжей и лицемеров!
Явился суфий во всей красе и начал притворяться,
Дворец лукавства возвел до обманчивых небес.
Газели Хафиза изобилуют подобными словами в адрес лицемерных аскетов.
Шах Шуджа, взбешенный дерзостью поэта, искал любого повода поставить его на место – случай скоро представился. В соответствии с традицией, сложившейся в суфийской газели задолго до Хафиза, поэты часто признавались в любви представительницам иной веры, христианкам или огнепоклонницам, исповедовавшим зороастризм (речь в стихах шла о представителях религий, которым верой не запрещалось употреблять, изготовлять и продавать вино). Тем не менее, одну из таких газелей Хафиза Шах Шуджа счел оскорблением веры, поскольку в ней говорилось:
И снова Хафиз?
Если мусульманство таково, как его исповедует Хафиз (преклонение перед христианским идолом, красавицей),
Жаль, если вослед сегодня придет завтра
Хафиза ждала бы неминуемая кара, не окажись в тот момент в Ширазе прославленный ученый Маулана Зайн ад-Дин Абу Бакр, совершавший паломничество к мусульманским святыням. По его совету Хафиз предпослал крамольному двустишию следующие строки:
Пришлись по душе мне слова, что пропел на рассвете христианин на пороге питейного дома под звуки свирели и бубна:
«Если мусульманство таково…» – таким образом, поэт избежал наказания.
Натянутые отношения с властителем Шираза заставили поэта искать прибежища в других городах Ирана. В период между 1372 и 1374 годами он, видимо, предпринимает поездки в Исфахан и Йезд, но, разочаровавшись, вновь возвращается в родной город.
Если возвращусь я с чужбины домой,
Вернусь, набравшись опыта.
Если вернусь из странствий целым и невредимым,
Клянусь, прямо с дороги сверну в кабачок.
Коль сострадают мне спутники мои на путях любви,
Презрен буду я, если пойду жаловаться чужим.
У Хафиза гости
Последние годы жизни Хафиза пришлись на время правления Шаха Мансура Музаффарида (1387-1393).
Год его восшествия на престол совпал с первым нашествием монгольских войск под предводительством Тимура на Шираз, а во время второго нашествия последний представитель этой династии был убит на поле сражения. Предание гласит, что во время своего пребывания в Ширазе грозный тиран и завоеватель потребовал Хафиза к себе, посчитав начальные строки одной из знаменитейших его газелей оскорблением своей персоны. Вот как повествует об этом автор известной «Антологии поэтов» Доулатшах Самарканди (XV век): «Рассказывают, что в те времена, когда Тимур завоевал Фарс и убил Шаха Мансура, Ходжа Хафиз был еще жив. Тимур послал кого-то из своих приближенных с требованием привести его. Когда тот явился, Тимур сказал ему: «Я завоевал полмира своим блистающим мечом, я разрушил тысячи селений и областей, чтобы украсить Самарканд и Бухару, престольные города моего отечества, а ты, ничтожный человечишко, готов их продать за родинку какой-то ширазской тюрчанки, ведь сказано у тебя: «Когда ширазскую тюрчанку своим кумиром изберу, за родинку ее вручу я ей Самарканд и Бухару». Хафиз поклонился ему до земли и молвил: «О, повелитель мира! Взгляни, до чего меня довела моя расточительность» (Хафиз явился на аудиенцию в рубище дервиша. Тимуру понравился остроумный ответ, он выразил свое одобрение и, сменив гнев на милость, обласкал поэта».
Это легенда, а на самом деле, во время второго нападения Тимура на Шираз, встреча состояться уже не смогла, поскольку Хафиз умер за четыре года до этого события, в 1389 году. На точность этой даты, вероятно, все же можно положиться, поскольку существует стихотворение-хронограмма на смерть поэта:
Светоч поэтической мысли Ходжа Хафиз,
Тот, что был свечой, горящей божественным светом,
Нашел себе стоянку на земле Мусаллы,
А ты ищи его хронограмму в «земле Мусаллы».
Оформление издания «Дивана» Хафиза во Франции в 1842 году
Прекраснейшая книга, которую мы сейчас называем «Диван» Хафиза не была составлена при жизни поэта. В книгу эту входит 418 газелей23, 5 крупных касыд24, 41 рубаи и стихотворные строки, называемые кыта25 и масневи26. Первый составитель посмертного собрания стихов поэта, некий Гуландам, являвшийся, возможно, личным секретарем Хафиза, снабдил рукопись собственным предисловием, в котором дается оценка поэтического дарования Хафиза и сообщаются некоторые сведения относительно его ученых занятий. В частности, Гуландам перечисляет книги, из которых поэт черпал знания, называя среди них авторитетный комментарии к Корану, сочинения по философии, логике, грамматике арабского языка и, наконец, собрания стихов арабских поэтов. По всей видимости, во времена правления Абу Исхака Инджу, когда молодой поэт снискал расположение этого правителя, ему была предоставлена возможность общения с лучшими умами Шираза, и он активно пользовался этим в целях совершенствования образования. Высокая похвала Хафизу, вышедшая из-под пера Гуландама, была первой в бесконечной череде высказываний, превозносивших магию его таланта и неотразимое обаяние его газелей: его газели «…пробуждали волнение в высоких собраниях аристократов и в толпе простолюдинов, в местах молитвенного уединения, среди падишахов и нищих, среди ученых и невежд… Радения дервишей не удавались без его будоражащей сердце газели, дружеская пирушка теряла очарование без повторения его полных изящества слов».
Мавзолей Хафиза в Ширазе
Нам известно, что еще при жизниХафиз пользовался таким всеобщим признанием, что современники наградили его двумя почетными «титулами»: Сокровенный язык и Толкователь тайн.
Резюме: на первый взгляд, в лирике Хафиза преобладали традиционные для персидской поэзии темы вина и любви, мистического озарения, восхваления великих людей, жалобы на бренность бытия и непознаваемость мира. Однако лирический герой Хафиза – полнокровный, живой человек, одержимый кипением противоречивых страстей. Он то аскет, томистик и духовидец, то скептик, вольнодумец и мечтатель, возвещающий человечеству наступление светлого земного царства, то забулдыга и дебошир, нарушитель спокойствия, до грубости резко обличающий духовенство и власть имущих. В отличие от поэтов-суфиев, он призывал уйти от несправедливой действительности не в мистические грезы, а в поиски форм неистового эгоцентрического наслаждения, вуалирующие бунтарские и тираноборческие мотивы и высказывания.
