Эдуард Вартаньян - Путешествие в слово
Но вот, помните, Пушкин о своем Онегине?
Я мог бы пред ученым светом Здесь описать его наряд; Конечно б это было смело, Описывать мое же дело; Но панталоны, фрак, ншлет, Всех этих слов на русском нет.
Давние «варваризмы» прекрасно остались жить в вашем лексиконе и ныне не требуют пояснений. И хвала поэту, что не попытался прибегнуть он к доморощенным аналогам или описательным красотам типа: «панталоны – это исподники»; или «они – как штаны, только теснее брюк».
В то же время вряд ли мы попрекнем Эразма Роттердамского за то, что вычитанную им у Плутарха поговорку называть корыто корытом он перевел расширительно: называть вещи своими именами. Француз Монтескье передал латинское, встречающееся у Цицерона выражение поднимать бурю в ложке для жертвенных возлияний вина в бурю в стакане воды. В наш язык это крылатое речение пришло без изменения, а вот англичане посчитали нужным стакан воды заменить чайной чашкой.
А чем не удачен русский эквивалент с глазу на глаз («быть, говорить наедине, без свидетелей») немецкого выражения, буквально переводимого между четырех глаз или под четырьмя глазами, английского – лицом к лицу, французского – голова к голове. Французы скажут: не большому кораблю большое плавание, а хорошему коту хорошую крысу, не он – вылитый отец, а это его отец, совершенно выплюнутый.
В различных языках часто может не совпадать смме-т даже таких, казалось бы, устойчивых формул, как Д рый день! Если немец, француз, итальянец, услъпи «Гутен таг!», «Бон жур!», «Бон джорно!», воспримут как вежливое приветствие, то англичанин в «Гуд деы!» усмотрит невежливое прощание.
Известный писатель С. Л. Львов, прочтя мою книгу «Рождение слова», поделился соображениями, имеющими прямое касательство к тонкостям перевода. «К очерку „Индюк“, – писал он, – могу сообщить любопытное дополнение. В одном из прозаических произведений Г. Гейне есть фраза, которую переводчики, не вполне понявшие смысл, переводили так: „Я так же не был в Калькутте, как калькуттское жаркое, которое я вчера ел на обед“. Ничего смешного в этом не было. Но „калькуттское жаркое“ – это жаркое из „калькуттенхун“ (калькуттской курицы), как называли в старину по-немецки индейку. Перевод, сохраняющий комизм гейневской фразы, должен звучать: „Я так же не был в Индии, как индейка (или „индюшка“), которую я ел вчера на обед“. Помимо комического эффекта, эта фраза – в оригинале и в переводе – показывает, что Гейне знал о происхождении этой птицы не из Индии».
Сейчас в самый раз напомнить, что индюки и индейки – выходцы вовсе не из Индии. Они самые что ни на есть чистокровные американцы. Просто на названии этих птиц отразилась великая географическая путаница, порожденная ошибкой Христофора Колумба. Ведь прославленный мореплаватель, открыв Америку, принял ее за Индию. Поэтому коренные жители этой земли стали именоваться индейцами, а высоконогие представители семейства куриных – индейскими петухами и курами, то бишь индюками и .индейками. Русский язык получил эти названия-ошибки уже в готовом виде.
Уверен, что вы читали замечательную книжку Шарля де Костера «Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке…» Издавали ее в нашей стране несколько раз.
В 1938 году перевел ее А. Горнфельд, в 1961 году – Н. Любимов.
Помните место, где Тиль Уленшпигель дразнит прохожего богомольца? Вот как по-разному читается этот отрывок:
«Ты, фонарь без свечи, путник беспутный, думаешь, ты похож на человека? Будет это тогда разве, когда людей станут делать из старых тряпок. Где это была видна такая желтая обезьяна, такая башка облезлая? – разве на виселице. Висел уж, видно, когда-нибудь?»
«Ты воображаешь, огрызок, пирог ни с чем, что ты похож на человека? Ты тогда станешь похож на человека, когда людей будут делать из тряпья. Ну, где можно увидеть такую желтую харю, такую лысую башку? Только на виселице. Ты уж, верно, когда-нибудь висел?»
А теперь скажите, какой словесный выпад вам больше по душе? Держу пари – второй. Потому, что он более естествен в устах озорного пересмешника, бойкого и храброго Тиля, потому, что эскапада его более близка к живой простонародной речи, чем в горнфельдовском переводе.
Мы не зря вспомнили Уленшпигеля, с его «пирогом ни с чем». В подобных случаях мы имеем дело не просто со словами, а с словосочетаниями, фразеологическими оборотами, к коим причисляют идиомы, а иногда пословицы, поговорки и изречения.
«…Переводить иностранные пословицы и поговорки нужно дословно, а не заменять их параллельными русскими.
Если у Гейне сказано: «Шпареная кошка боится кипящего котла!» – нельзя переводить «Пуганая ворона куста боится». Это мнение авторитета в области перевода К. И. Чуковского. Он считал, что, переводя пословицы, необходимо сохранять своеобразный колорит оригинала – не только потому, что в них отражаются реалии иноземного быта, но и потому, что они открывают для нас методы мышления другого народа, его юмор, его речевую манеру… Чуковский подтверждает свою мысль примерами.
У Диккенса некий персонаж говорит: «Если тебе суждено быть повешенным за кражу теленка, то почему бы тебе заодно не украсть и овцу!» Эта пословица, остроумная, свежая и картинная, была переводчиком переведена русским эквивалентом: двум смертям не бывать, а одной не миновать! Тан, потеряв при переводе овцу и теленка, переводчик, по мнению Чуковского, не сохранил и улыбку, которая присутствует в пословице, и ее юмористический тон, свойственный английскому фольклору.
Подобным же образом расправился с Диккенсом и другой переводчик, вложивший в уста англичан русские фразеологизмы: и мы не лыком шиты, нечего лясы точить…
А третий заставил героев Диккенса петь: «Аи люди, аи люди! Разлюляшеньки мои!», прервав и-х припевку «Иппи-дол-ли-дол…».
Требование бережно относиться к языковым формулам других языков вполне справедливо. Но как быть, если эти формулы, сохраненные в своем первозданном обличье, будут не понятны широкому читателю? Как мы воспримем такую, к примеру, английскую метафору: «дождь лил кошками и собаками»? Тут уместнее будет, видимо, выразить чужеземную поговорку смысловым равенством, но средствами русского языка: дождь лил как из ведра.
Прибегать к смысловым аналогам порою просто необходимо. В самом деле, попробуйте переложить на русский французскую идиому подождите меня под вязом. Или пусть француз переведет на свой язык русскую – после дождичка в четверг. Вряд ли получится что-то вразумительное. А между тем значат они примерно одно: «да, мол, дожидайся, как же».
Ершисты для переводчиков фразеологизмы.
В знаменитой пьесе И. С. Тургенева «Месяц в деревне» один помещик с огорчением рассказывает другому о недавних выборах предводителя дворянства. «Ну, и прокатили его, беднягу, на вороных», – сообщает он. Французы перевели эту пьесу на свой лад. И это место выглядит у них так: «Ну, и устроили ему прогулку на черных лошадях».
Вероятно, французы читатели очень удивляются, почему такая роскошная поездка в России считается страшной неприятностью. Дело в том, что по-русски прокатить на вороных означает: «не выбрать, провалить на выборах»; «забаллотировать». Выражение произошло от обычая голосовать во время торжественных выборов не бюллетенями, а белыми и черными шарами, которые опускают в урну. Белый шар – голос «за», черный (вороной) – «против». Если черных шаров больше, чем белых, значит, не избрали, прокатили на вороных.
Ошибка переводчика очень поучительна: он оказался беспомощным, встретив идиому, – выражение, присущее русскому языку.
Мне не известен окончательный текст перевода на английский язык песни М. Исаковского «На закате ходит парень». Но я помню, что строки:
И кто его знает,
Чего он моргает..,
в первоначальном варианте оказались таковки
Никто не знал,
Что у него с глазом…
Нельзя без улыбки читать в «Острове Разочарования» Б. Лагина описание тщетных потуг американца Поддла уяснить смысл дешифрованной радиограммы. В ней трижды повторялось четверостишие, судя по всему, военного происхождения;
Мы давали жизни гадам,
Бить фашистов наш закон.
Долго будет сниться гадам
Наш матросский батальон.
Безнадежной заковыкой для профессионального разведчика оказалась русская идиома дать жизни. Писатель тонко передает вполне возможный, логически обоснованный ход рассуждений незадачливого переводчика.
«Было не совсем понятно, что понималось под фразой „мы давали жизни гадам“. „Гадами“ советские люди называют нацистов, нацистские вооруженные силы. Но что значит „давать жизни“? Приводить в сознание? Лечить раненых? Щадить жизнь пленных гадов? Поднимать их силы усиленным питанием? Но тогда первая строчка находится в некотором противоречии с остальными». Словом, мистер Поддл должен был с горечью признать, что он еще далеко не тверд в живом русском языке.
