Аслан Жаксылыков - Актуальные проблемы художественного перевода и развитие казахской литературы
Составим синонимический ряд:
1) небывалый;
2) неописуемый;
3) необыкновенный;
4) сверхъестественный;
Ни одно из этих слов не может претендовать на роль эквивалента. Близко по значению слово «неописуемый», так как представляет собой попытку выражения невыразимого. Иными словами «несказанный, неописуемый» весьма многозначные слова. Символ «неописуемый», не имеющий конкретного значения, является своего рода стимулом к многоплановому ассоциативному поиску. Пробуждение ассоциативного поиска и есть ответ, выражение невыразимого. Говоря проще, человек, который услышал от нас слова «невыразимое», «неописуемое», начинает испытывать каскад чувств, их тончайшие оттенки, которые не поддаются выражению. То, что человек начинает чувствовать, переживать – и есть выражение невыразимого. Тем не менее и слово «неописуемый» не может служить эквивалентом. В таком положении выход может подсказать только контекст.
Анализ четверостишия:
Ты жива еще, моя старушка,
Жив и я, привет тебе привет.
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет.
подсказывает необходимый оттенок чувства, а именно – нежный.
Обращение к матери, пожелание пронизано добрым светлым чувством, то есть нежностью – значит, необходимый эквивалент можно представить в виде словосочетания «неописуемонежный», которое можно перевести на казахский язык словом маздаған.
Перевод – процесс сложный, требующий больших лингвистических знаний, творческого подхода к делу.
Метод перевода, который мы приводим, вряд ли можно назвать научным. В этом методе больше ассоциативного поиска, чем действительно научной работы. Нам кажется, что субъективность неизменно находит отражение не только в переводе, но и в какой-то мере определяет метод работы. В любом случае можно считать, глубоко верными слова К. Чуковского: «Прежде чем взяться за перевод какого-нибудь иностранного автора, переводчик должен точно установить для себя стиль этого автора, систему его образов, ритмику».
Гали Орманов верно понял произведение Есенина и достиг успеха, семантически интерпретировав в переводе два раза встречающийся эпитет «несказанный». А в оригинале эпитет в начале стиха выполняет определенную смысловую роль, а в заключительных строках «ты одна мне несказанный свет» – уже другую.
Руководствуясь словами К. Чуковского, попытаемся понять поэтическое мышление С. Есенина, проникнуть в структуру его стиха.
Есенин создает великолепные, неповторимые, пахнущие, звучащие, полные света, картины. Яркий, гармоничный и своеобразный мир рельефно проступает в каждом стихотворении поэта. При этом применяется богатая художественная палитра: метафоры, эпитеты, сравнения, историзмы, авторские неологизмы, авторская символика и т. д.
Своеобразие мышления С. Есенина на этапе импрессионистских поисков – в применении столь сложных и неожиданных образов, что в свое время это стало причиной широких дискуссий. А. Воронский писал: «Все дело сводится к тому, чтоб запечатлеть, остро вбить в голову читателя сумму образов, что, в свою очередь, легко превращается в нарочитую изощренность, а от нее рукой подать до прямой извращенности и противоестественности».
Критик в этом аспекте отождествляет поэта с импрессионистами. Время вносит свои поправки. Сегодня мы уже иначе смотрим на некоторые аспекты творчества Есенина. Ключ к образному миру произведений поэта можно найти в авторской статье «Ключи Марии». Ключи эти – древние корни всего цветущего дерева, а именно – преемственная связь с устным народным творчеством. Только этой связью можно объяснить «овеществленность» образов Есенина, мышление символами, взгляд на мир с точки зрения,– полезно ли это крестьянину? Ярким примером такого воззрения на мир является стихотворение из цикла «Иония»:
О веруй, небо вспенится,
как лай сверкнет волна,
Над рощей ощетинится
златым щенком луна,
Иной травой и чащею
отенит мир вода.
Малиновкой журчащею
слетит в кусты звезда,
И выползет из колоса,
Как рой, пшеничный злак,
Чтобы пчeлиным голосом
Озлатонивить мрак.
Все метафоры конкретны, связаны с сущностным, духовным миром крестьянина. Стихотворение – неповторимый образец поэтического понимания внутреннего астрального движения мира. Смысловой стержень произведения заключен в символах, которые призваны показать необъятность, красоту мира, победу добра, духа над мраком.
Вода – символ обновления.
Звезда – малиновка, это символ вечной красоты.
Рождение злака – символ победы труда.
Попытаться перевести такое произведение – столкнуться с огромными трудностями. Неизбежно возникает вопрос: что предпочесть: перевод, требующий сносок-пояснений к символам, или перевод, в некоторой степени – вольный, с применением, если таковые есть, эквивалентных метафор и символов. Так как эквивалентов в большинстве случаев нет, невозможно избежать вольностей. В любом варианте необходимо сохранить общую идею оригинала.
В связи с этой проблемой хочется привести слова Маршака: «Настоящий художественный перевод можно сравнить не с фотографией, а с портретом, сделанным рукой художника».
Да, здесь слово за художниками. Случаи непереводимости возникают при воспроизведении неологизмов и окказионализмов, столь необычных, как, например, «озлатонивить». Калька и транслитерация вряд ли возможны в данном случае. Значение или семантику слова можно объяснить по-разному: неологизм в форме глагола представляет собой необычное единство звука и цвета, не вступающих в противоречие, а, напротив, создающих ассоциацию «озарения», выхода из состояния безмолвия и мрака. Мы ничего не добьемся и не сможем определить, какое начало, «звуковое или цветовое», преобладает в этом слове, если не исследуем его связи и отношения с другими языковыми единицами. В глаголе «озлатонивить» доминирует «голос», значит, переводу подлежит значение, подразумевающее звук. На это указывает контекст: «Чтобы пчелиным голосом…» Закономерен вопрос: может ли звуковое движение разрушить «мрак»? Это возможно на символическом плане образа, синонимичного тропам, семантизирующим такие ряды, как ментальные, духовные, астральные уровни мироздания. Вспомним библейскокоранический миф об апокалипсисе, когда ангел звуком трубы возвещает начало Страшного суда.
Анализ показывает, что подобные сложные образования нельзя переводить, предварительно не выяснив многозначность образа, оттеночные напластования, и их роль в системе стиха.
Особая манера поэтического мышления С. Есенина создает на пути переводчика препятствия, иногда непреодолимые. Гафу Кайрбеков великолепно воспроизвел есенинское:
«Храпя в испуге на свою же тень» казахским тропом:
Өзi түгiл өзi түсiрген көленкеден
қағады қамыс құлақ елен – елен.
Но «зазастить гривами они ждут новый день» он не перевел. Объяснением может быть завуалированность значения этих слов: флуктации тончайших оттеночных значений. «3азастить» может оказаться трудным для восприятия даже русского читателя. Поэтому, наверное, переводчик не дал нам свою интерпретацию оригинального тропа, а в результате перевод оказался неполноценным.
Переводчик должен быть, прежде всего, исследователем. Семантика важной строки в оригинале не должна ускользнуть от его внимания. Глагол (застилать) является производящей основой нового слова «зазастить». Теперь смысл казавшихся написанными в импрессионистском духе слов проявляется отчетливее:
Пугливые кони хотят гривами
задержать наступление дня.
Нам думается, что такой смысл переводим.
Противоположный прием мы наблюдаем в другой сцене, где переводчик счел необходимым придать «дряхлой корове» впалый живот, чего у коровы в авторском тексте нет. Такая «отсебятина», конечно, результат вольного обращения с оригиналом. В целом же, мы не можем не признать переводы стихотворений «Корова», «Табун», «Песнь о собаке» удачными, несмотря на отмеченные недостатки.
Верно переданная интонация, ритм, сохранение перекрестной рифмовки в соответствии с оригиналом, а главное – адекватность содержания дают нам право признать эти переводы творческим успехом Гафу Каирбекова. Может быть, это объясняется тем, что казахская литература, выросшая из устного народного творчества номадов, детально разработавшая тему о животных, традиционно сильна в этой области.
