София Михайлова-Штерн - Шопен (картины из жизни)
— Нелегкое дело успокоить их, — сомневался Фридерик, — но пойдем, я попробую.
Он отправился вниз и увидал бой в самом разгаре: подушка попала ему в голову, валик в бок.
— Эй, хлопцы, бросьте воевать, идем в гостиную, я покажу вам на фортепиано интересную штуку! — закричал Фридерик.
Мальчики, очень любившие Фридерика, прекратили возню, побросали подушки на кровати и гурьбой отправились вслед за ним в гостиную, а там удобно расселись на мягких креслах вокруг фортепиано.
Фридерик стал играть на фортепиано, рассказывая приключения шайки разбойников: как разбойники забрались в богатый замок, утащили оттуда все ценное - платье, белье, ковры, шубы, столовое серебро, забрали бы еще больше, но подъехали хозяева, а навстречу им прибежали из парка слуги, которые в отсутствие хозяев собрались в дальнем уголке на пирушку; разбойники разбежались, но многое успели унести; а затем, собравшись на сборном пункте, стали делить добычу, поссорились при дележе, но после помирились и, наконец, утомленные заснули в лесу в тихую июньскую ночь.
Все это, каждую сценку, Фридерик сопровождал подходящей музыкой. Мальчики так заслушались, так заинтересовались приключениями разбойников, что забыли о всех шалостях и вообще о целом свете.
Кончая рассказ описанием сна, охватившего разбойников в тихую летнюю ночь, Фридерик стал играть убаюкивающую колыбельную песню так нежно, так мелодично, что постепенно его слушатели один за другим, не исключая и воспитателя Барчинского, заснули.
Между тем в передней послышался звонок. Очевидно, пришли Николай Шопен с женой. Фридерик на цыпочках вышел из гостиной и, смеясь, упросил мать, отца и сестер со свечами в руках зайти в комнату и полюбоваться на спящих "разбойников".
Действительно, вид шести разоспавшихся мальчиков и Барчинского, в самых разнообразных позах, на креслах и диване, был очень забавный.
Фридерик приложил палец к губам, тихонько подошел к фортепиано и взял на басах мощный аккорд. Спящие испуганно вскочили с мест, не понимая, что творится. Конечно, общий смех был заключением всего происшествия, а больше всего смеялся виновник, усыпивший всех своей чудесной музыкой.
7. Ученик Эльснера.
Нельзя сказать, чтобы учение в консерватории совсем уже легко давалось Шопену и не требовало от него никаких усилий. С самых своих молодых лет Фридерик был и остался навсегда мастером в области игры на фортепиано. Все его произведения, за исключением немногих, написаны для фортепиано, и он признавал только один инструмент — фортепиано. Правда, он прекрасно играл на органе, но ничего не написал для него. Он любил пение, но для пения написал всего лишь 17 песенок и романсов, которым не придавал никакого значения и не хотел их печатать.
А в консерватории требовалось от учеников умение сочинять для многих других инструментов (оркестр). Вот в этих обязательных работах Шопен был сравнительно слаб, и если бы не помощь товарищей, очень любивших его и охотно выручавших его, он бы не всегда удачно справлялся с данными ему задачами.
Зато в области фортепиано он был на высоте, там он властвовал вполне. Но пока приходилось работать, приходилось не отставать и выполнять обязательные задания для игры; для сочинений же по своему вкусу и желанию оставалось мало времени. Тем более, что еще надо было выступать в концертах то в самой консерватории, то в театре, то в гостиных знатных магнатов.
В те времена человеку, посвятившему себя искусству, невозможно было обойтись без покровительства богатых и знатных аристократов. Государство не приходило на помощь людям таланта, и возможность существования музыкой вполне зависела от великих и знатных мира сего. Поэтому Фридерик должен был бывать и играть в гостиной князя Радзивилла, княгини Четвертинской, графини Замойской, графа Сапеги и т.д., чтобы по окончании консерватории иметь покровительство влиятельных людей. Это тоже отнимало не мало времени, так что писать ему приходилось урывками, тем более, что, будучи веселого характера, Фридерик любил потанцовать и повеселиться. Если нанятый музыкант для танцев где-нибудь, где было веселое, интересное общество, оказывался плох, то Фридерик усаживался сам за фортепиано и часами чудесно играл различные танцы. Он не думал о том, что поздно, что завтра надо рано вставать, что он не успеет выспаться и отдохнуть и будет усталым на уроке у Эльснера.
Этот рассеянный образ жизни вредно отражался на здоровьи Шопена. Одно время даже боялись, не ожидает, ли его судьба его младшей сестры Эмилии, умершей четырнадцати лет от чахотки. Его слабое, нежное сложение, впалая грудь и постоянное покашливание давали повод так думать, тем более, что он легко поддавался простуде.
Фридерик много и неустанно работал над новыми композициями. В 1828 г. в Варшаве вышло его новое большое произведение для фортепиано — Рондо а la Mazur. Много произведений его, крупных и мелких, имелось в рукописях среди варшавской публики. В большом ходу и очень любимы были "Вариации на тему из оперы "Дон-Жуан" Моцарта" для рояля с оркестром, которые Фридерик неоднократно играл на концертах.
Прошел еще год, и консерватория окончена. Зльснер, учитель композиции Шопена, в отчете написал о нем памятные слова: "Фридерик Шопен — музыкальный гений".
Годы учения были закончены. Надо было начинать борьбу за свое место в жизни, за свое признание, как композитора, как творца музыки.
8. Прощай, Варшава!
— Нет, Фридерик, оставаться тебе здесь в Варшаве - это значит отказаться от настоящего музыкального пути. Тебе здесь больше нечему учиться и нечего делать, — говорил Эльснер.
— Повидимому, сын мой, ты считаешь, что дошел уже до совершенства, что твое музыкальное обучение уже закончилось, — заметил Николай Шопен.
— Я не понимаю, Фридерик, почему тебя приходится уговаривать ехать заграницу. На твоем месте каждый давно бы уехал, а не тянул бы эту канитель целых два года, — удивлялся друг Фридерика и тоже ученик Эльснера, Мауриций Мохнацкий.
- Да, скоро два года исполнится, как ты окончил консерваторию. Ну, собирался первое время с силами, а затем уже давно надо было уехать. Если ты хочешь быть знаменитым и уважаемым артистом, занимать подобающее положение, то ты должен ехать заграницу, должен быть признан там, — настаивал Эльснер.
— Я уже давно приготовил для него деньги на дорогу и на первое время, пока он заработает своими концертами, но сын мой все откладывает отъезд.
— Фричек, мой дорогой, я понимаю, что тебе тяжело покинуть родной дом, расстаться с нами, с сестрами, с друзьями, с Варшавой, где тебя все любят и ласкают, но надо ехать, мой дорогой сынок, — и пани Юстина обняла сына.
— Ах, мама, ты одна меня понимаешь. Покинуть вас всех так трудно, что я, конечно, стараюсь оттянуть этот ужасный отъезд. Мауриций, и ты заодно с отцом и паном Эльснером! Ведь ты тоже уже год как кончил, а что-то я не вижу, чтобы ты собирался заграницу.
— Фридерик, как ты можешь сравнивать меня и себя? Разве у меня твой талант, твоя гениальность, разве я могу рассчитывать на славу, такую, какая ждет тебя?
— Ну, запел старые песни. Так меня и ждут в Вене и Париже. Нужен я им там, как прошлогодний снег.
— Спроси пана Эльснера, если не веришь мне! — сердито ответил Мохнацкий.
— Конечно, слов нет, Мауриций — талантливый музыкант. Он будет хорошим педагогом, но для гениального композитора и блестящего виртуоза у него нет данных. А тебе надо слышать и изучить не наш варшавский оркестр, а парижский оркестр или оркестр Миланской оперы; надо слышать тамошних мастеров, надо слышать чудесное итальянское пение, а не здешних учениц Соливы, — ответил Эльснер.
— Что ж делать. Вы так настаиваете, что мне приходится ехать. Титусь Войцеховский писал мне, что он в ноябре едет заграницу, и я поеду тогда, вдвоем будет веселее ехать; все-таки я буду не один...-согласился Фридерик.
— Значит, решено: в начале ноября ты едешь? — обрадовался Николай Шопен.
— Да, отец, я сделаю все, как ты хочешь. Мауриций, пойдем, я прочту тебе письмо Титуся. Там есть и для тебя приписка, — позвал Фридерик приятеля, уходя.
— Наконец он уедет, и я вздохну облегченно. Вы знаете, пане Юзеф, я ночи не сплю, боясь за него. Не плачь, Юстина, лучше расстаться с ним временно, чем видеть его убитым на войне или расстрелянным в крепости, — говорил Николай Шопен.
— Да, война неизбежна. Ведь сейчас все споры и пререкания идут уже не о том, будет или нет восстание, а лишь о сроке восстания. И, конечно, нам не справиться с Россией. А на эту пресловутую помощь Франции я не надеюсь. Когда будет ближе к делу, царь уступит что-нибудь и сумеет купить этого французского короля. Свой своему поневоле брат, — ответил Эльснер.
— Я очень боюсь! Я знаю, что Фричек сам не участвует в подготовка восстания. Но все его друзья, конечно, принимают самое горячее участие, и все, конечно, попадутся. Они, правда, сберегают его и отстраняют от всех дел, но лучше пусть он уедет.
