Елена Анненкова - Путеводитель по поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души»
Оказывается, не все так просто в этом затерянном в глубине России городке. Его бытовой абсурд, незаметную для жителей алогичность последовательно высвечивает авторский взгляд. В гостинице, похожей на множество других, проезжающий получает «покойную комнату с тараканами, выглядывающими, как чернослив, из всех углов»; в соседнем помещении «устроивается сосед, молчаливый и спокойный человек, но чрезвычайно любопытный, интересующийся знать о всех подробностях проезжающего» (VI, 8).
Эта открывающаяся за обыденными предметами странность постепенно и неуклонно нарастает. Фантастического, которое так знакомо нам по гоголевским повестям, мы здесь не встретим, но за тем нарушением меры, которое фиксирует автор, скрывается то ли нечто комическое, нелепое, то ли необъяснимое. На одной из традиционных для гостиницы картин «изображена была нимфа с такими огромными грудями, каких читатель, верно, никогда не видывал» (VI, 9). Что стало причиной подобного изображения: неумение художника или озорство творца? — трудно сказать. Да и сам создатель «Мертвых душ» предстает то писателем-натуралистом, описывающим лишь видимое, то эпическим творцом, напоминающим нам создателя классических эпопей — Гомера: он прибегает к сравнениям, которые уводят читателя от основной сюжетной линии, зато попутно охватывают явления как будто случайные, ненужные, но, как знает автор, связанные со многими другими, составляющими разноликую панораму жизни. «Черные фраки мелькали и носились врознь и кучами там и там, как носятся мухи на белом сияющем рафинаде в пору жаркого июльского лета, когда старая клюшница рубит и делит его на сверкающие обломки перед открытым окном; дети все глядят, собравшись вокруг, следя любопытно за движениями жестких рук ее, подымающих молот, а воздушные эскадроны мух, поднятые легким воздухом, влетают смело, как полные хозяева, и, пользуясь подслеповатостию старухи и солнцем, беспокоящим глаза ее, обсыпают лакомые куски, где вразбитную, где густыми кучами» (VI, 14). Картина жаркого июльского лета возникла на мгновение, привлекла своей яркостью и исчезла. И читатель уже знает, что границами безымянного города и губернии не исчерпывается художественное пространство «Мертвых душ». Воображение или память могут вызвать и другие картины, другие эпизоды, из которых складывается разноликая жизнь. Не становясь предметом изображения, она напоминает о себе, создавая ощущение неисчерпанности жизненного бытия, несводимости его к конкретным бытовым или социальным проявлениям.
Один город как будто похож на другой, но при ближайшем рассмотрении оказывается, что тот, который представляет нам автор, несет в себе некую загадку. Герой, отправившийся на прогулку по городу, видит «магазин с картузами, фуражками и надписью „Иностранец Василий Федоров“» (позже у Ноздрева Чичиков увидит «турецкий» кинжал, на котором «по ошибке» «будет написано „мастер Савелий Сибиряков“»); другая вывеска может поразить или заинтриговать еще более — «И вот заведение» (VI, 11).
Предлагая читателю сугубо бытовой, на первый взгляд, срез жизни, автор побуждает читателя задуматься над тем, что скрывается за фасадом этого города, гостиницы, — можно сказать, за фасадом жизни. Почему он нанизывает друг на друга мелочи, бытовые детали, не торопясь посвятить нас в замыслы своего героя? Потому что предмет его внимания, его углубленного постижения, конечно, не заурядный губернский город сам по себе, но русская жизнь как таковая, тайна этой жизни, самому автору в полной мере еще не открывшаяся. А. О. Смирновой Гоголь писал в июле 1845 г.: «Вовсе не губерния и не несколько уродливых помещиков, и не то, что им приписывают, есть предмет „Мертвых душ“. Это пока еще тайна, которая должна была вдруг, к изумлению всех… раскрыться в последующих томах <…> Повторяю вам вновь, что это тайна, и ключ от нее покаместь в душе у одного только автора» (XII, 504).
Становится понятным, почему на страницах «Мертвых душ» Гоголь столь часто прибегает к определению «русский». «Два русские мужика» (казалось бы, какие же еще мужики могут быть в российском губернском городе?!), названные уже в самом начале поэмы, рассуждают о том, доедет ли колесо (от брички Чичикова) до Москвы или Казани; приехавший господин был встречен «трактирным слугою, или половым, как их называют в русских трактирах» (VI, 8); «тоненькие наследники спускают, по русскому обычаю, на курьерских все отцовское добро» (VI. 15) и т. д. Как отмечено Ю. В. Манном, в гоголевском тексте постоянно встречаются «формулы обобщения», реализующие «всерусский, всероссийский масштаб»; «…крики, которыми потчевают лошадей по всей России», «…всего страннее, что может только на одной Руси случиться…», «…закусили, как закусывает вся пространная Россия по городам и деревням…» и т. д.[12]. При этом определение русский не наполняется изначально тем или иным оценочным смыслом, оно прежде всего обозначает границы (можно сказать, и безграничность) изображаемого. Именно в русской жизни как таковой автор провидит загадку и тайну, познать, раскрыть которую становится его задачей. Поэтому эпический взгляд автора все захватывает в свою орбиту; все может пригодиться, в любой вещи (в той или форме) способен проявиться дух нации; в каждом герое, будь то коллежский советник, кучер, лакей или половой, — проступят русские черты. «Угол зрения в „Мертвых душах“ характерен тем, что Россия открывается Гоголю в целом и со стороны. Со стороны — не в том смысле, что происходящее в ней не касается писателя, а в том, что он видит Россию всю, во всей ее громаде» [13].
Имя и фамилию своего героя, как мы помним, автор называет нам не сразу. Вначале это «господин», не слишком толстый и не слишком тонкий, въезжающий в ворота гостиницы. Затем «приезжий господин», который осматривает отведенный ему покой. Оказывается, вещи, которые начинают заполнять комнату, могут кое-что сказать об их хозяине. Он немало поездил, о чем свидетельствует его чемодан «из белой кожи, несколько поистасканный, показывавший, что был не в первый раз в дороге» (VI, 8). Приезжий любит красивые вещицы: вслед за чемоданом был внесен «небольшой ларчик красного дерева, с штучными выкладками из карельской березы» (там же). Он холост, автор на это намекает, но пока не раскрывает отношение самого героя к его семейному положению. И он, можно сказать, любознателен: во время обеда он задал немало вопросов половому. Читатель, уже хорошо знакомый с гоголевской поэмой, понимает, что эти вопросы (о губернаторе и чиновниках города, об окрестных помещиках и количестве принадлежащих им душ крестьян) далеко не случайны: герой намерен приобрести мертвые души. Но при самом первом чтении поэмы гоголевский герой может произвести двойственное впечатление: мы вправе предположить, что это деловой человек, знающий приличие и не забывающий о своей карьере (первый вопрос — о губернаторе); но в равной мере приезжего можно воспринять и как свободного путешественника, интересующегося местными жителями, их привычками и доходами. И только после того как не исчерпывающая, но в то же время определенная информация (социальная и бытовая) нам предоставлена, мы узнаем имя и точный чин героя — «коллежский советник Павел Иванович Чичиков, помещик, по своим надобностям» (VI, 10). Так Чичиков сам представляет себя, но мы вскоре узнаем, что указанные им сведения не вполне точны. В Табели о рангах, которая была введена в России Петром I в 1722 г., указывались 14 классов, на которые делились чиновники гражданского ведомства. Принадлежность к тому или иному классу определялась не по происхождению, а по личной выслуге. Все, получившие 8 первых рангов (или чинов), причислялись к потомственному дворянству. Не будучи дворянином, Чичиков не мог бы покупать крестьян. Согласно Табели, коллежский советник соответствовал 6-му классу и приравнивался к званию полковника в военной службе. Герой «Мертвых душ», таким образом, занимал вполне приличное положение в обществе и умел им пользоваться. Но он уже не служил, а, записывая себя помещиком, выдавал, скорее всего, желаемое за действительное, поскольку помещиком он лишь собирался стать (к тому же, лишь на бумаге: не занимающимся хозяйством, а только владеющим душами, да и то фиктивными; правда, во втором томе, созерцая процветающее имение Костанжогло, Чичиков начинает подумывать о реальном хозяйствовании, значит, не только статус помещика, но и его образ жизни потенциально привлекали гоголевского героя).
В Чичикове и далее будет отмечаться прагматичность, основательность, а вместе с тем и незаданность, случайность некоторых его поступков. Так, уже в этой главе, осматривая город, Чичиков прихватывает афишу, прибитую к столбу. Дома он ее внимательно разглядывает с двух сторон, а затем складывает «в свой ларчик, куда имел обыкновение складывать всё, что ни попадалось» (VI, 12). Не похож ли тем самым Чичиков на другого героя поэмы, Плюшкина, который также прихватывает с собой все, что попадается ему на пути? Ведь и Плюшкин был прежде крепким хозяином, практиком, деловым человеком. Различные герои Гоголя, отличаясь друг от друга, все время «пересекаются». Опасность стать Плюшкиным может грозить каждому, Чичиков об этом не задумывается, но о текучести, изменчивости жизни постоянно размышляет автор. Мы же из афиши, положенной Чичиковым в ларчик, узнаем, что в городском театре давалась драма Коцебу. Случайный как будто жест Чичикова предоставляет в наше распоряжение определенную информацию о культурной жизни губернского города. Август Коцебу (1761–1819), немецкий писатель-драматург, был чрезвычайно популярен в России: зрителям нравились его мелодраматические пьесы. То, что Гоголь не указывает название пьесы, а лишь упоминает главных героев и их исполнителей («Ролла играл г. Поплёвин, Кору — девица Зяблова»), также свидетельствует о популярности этого автора. В русском переводе драма, которую давали в губернском городе NN, называлась «Гишпанцы в Перу, или Смерть Роллы». Фамилии актеров, звучащие обыденно, не позволяют видеть в них исполнителей трагических персонажей. Так же как актеры не испытывают потребности выбрать себе какой-либо эффектно звучащий псевдоним, так и герои Коцебу далеки от подлинно трагических героев. Популярность Коцебу поддерживалась доступностью его сюжетов, рассчитанных на массового зрителя. Чичиков так долго рассматривает афишу, что кажется, он хочет найти в ней что-то более достойное внимания, чем информация об очередной постановке пьесы популярного драматурга.
