Валентин Томин - Избранные труды
Теперешний культурный и деловой уровень развития следователей органов внутренних дел и сотрудников милиции позволяет им не только снабжать информацией профессиональных журналистов, но многим из них и самим выступать в печати. Некоторые из офицеров милиции имеют на своем счету по нескольку десятков самых различных материалов: хроникерских заметок, корреспонденций, статей и фельетонов. Систематически выступали и выступают в печати Мартинсон (Рига), Дюкарев (Нальчик), Коновалов (Воронеж), Дружков (Киров), Клушин (Кострома), Максимов (Свердловск), Матвеев (Целиноград), Ефремова (Нижний Тагил), Кулагин (Куйбышев), Дьяков (Москва) и другие. Ряд офицеров являются членами Союза журналистов СССР.
В наши намерения не входит анализировать все материалы, помещаемые в печати сотрудниками органов внутренних дел. Нас интересуют лишь те из них, которые имеют своей основной целью способствование расследованию конкретного уголовного дела.
Весьма распространенным в этом плане является помещение в областных и районных газетах кратких хроникерских заметок под рубрикой «Происшествия». Эти материалы привлекают к себе внимание и обычно оказываются прочитанными даже теми читателями, которые лишь просматривают газеты[179]. Но, как показывает изучение периодической печати, такого рода хроникерские заметки чаще всего бывают посвящены автодорожным происшествиям.
Короткие сообщения в печати могут быть использованы для выявления потерпевших. В практике нередко имеют место случаи, когда у преступника изымаются явно краденые вещи, владелец которых пока неизвестен. Подчас изобличенный в одном преступлении, обвиняемый рассказывает о других, однако не называя при этом потерпевших. Нередко случается так, что в органах внутренних дел по тем или иным причинам нет ни заявлений потерпевших, ни вообще каких-либо сведений об этих преступлениях. Ряд следователей в таких случаях обращаются к помощи печати[180]. Можно отметить две тенденции написания заметок, имеющих целью выявить потерпевших. Одни следователи пишут лишь о факте наличия у них вещей и других ценностей и призывают граждан, «утративших» (кое-кто пишет «утерявших») эти вещи, явиться по указанному в заметке адресу для их опознания. Другие сообщают в общих словах о тех обстоятельствах, при которых вещи были утрачены.
Конечно, нельзя дать один рецепт на все случаи жизни, но нам представляется, что в подавляющем большинстве случаев правильней второй путь. В первом случае к следователю приглашаются и граждане, которым опознаваемые вещи заведомо не принадлежат: они были утрачены при других обстоятельствах. Это приводит к отрицательным последствиям. Во-первых, следователю приходится затрачивать лишние силы и время на разговоры с этими людьми, а, во-вторых, у трудящихся, напрасно сходивших в милицию, может появиться разочарование, и в следующий раз они не только сами не придут, но и своих знакомых будут отговаривать. Кроме того, термин «утерянные» по отношению к похищенным вещам насквозь фальшив и поэтому не может быть рекомендован. Мы уже не говорим о том, что неискушенные в эзоповом языке потерпевшие могут вовсе не прийти к следователю, полагая, что речь идет о каких-то других, а не об украденных у них вещах.
Может возникнуть вопрос: нет ли у автора противоречия? Выше он рекомендовал широкие формулировки, а тут восстает против них. Думается, что никакого противоречия здесь нет. Широкие формулировки рекомендовались для привлечения лиц, могущих быть источником сведений по делу. В такой ситуации, даже если гражданин приносил ненужные сведения, то следователь мог, не разочаровывая его, поблагодарить за добрые побуждения. В случае с поисками потерпевших такая возможность исключена.
Выступления в печати по уголовным делам не ограничиваются обычно материалами чисто информационного плана. В коротких заметках изложение поневоле сжато: факторы, влияющие на активность населения, не развернуты. Поэтому, когда факторы активности скрыты в глубине обстоятельств дела и при чисто информационном изложении они пройдут мимо внимания читателя, когда желательно создание устойчивого общественного мнения по делу и получение помощи от населения по многим, а не по одному только каналу, надлежит прибегать к более крупным формам печатной продукции – статьям и фельетонам. Статья и фельетон нужны и тогда, когда получение помощи от населения по конкретному делу весьма желательно, а определенная часть населения неверно оценивает общественную опасность преступления, личность преступника и потерпевшего.
В связи с таким методом привлечения населения, как помещение в периодической печати статей и фельетонов, возникает группа заслуживающих исследования вопросов. Во-первых, в статье или фельетоне в большинстве случаев, помимо более развернутого, чем в коротком информационном сообщении, освещения фактических обстоятельств дела, следователь в той или иной форме высказывает свое отношение к лицам, прикосновенным к криминальному событию, свое мнение о виновности проходящих по делу лиц. Не является ли публичное высказывание таких суждений следователем нарушением требования ст. 14 Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик (ст. 20 УПК РСФСР и соответствующих статей УПК других союзных республик)? Во-вторых, в статье или фельетоне, написанных по материалам уголовного дела, находящегося в стадии расследования, следователь сообщает читателям о совершении преступления гражданином, чья виновность еще не установлена вошедшим в законную силу приговором суда. Допустимо ли это? И, наконец, в-третьих, опубликование статьи в ходе предварительного следствия может создать у будущих участников процесса, еще не знакомых с уголовным делом, например у судей, известные предубеждения, которые могут сказаться при изучении материалов дела и разрешении его. Такое предубеждение может сказаться на объективности названных участников процесса. В связи с этим также высказываются сомнения в целесообразности публикации статей и фельетонов по материалам неоконченного уголовного дела[181].
Т. Н. Добровольская пишет: «С… демократическими и гуманными традициями советского уголовного процесса едва ли совместимо опубликование на страницах некоторых газет сообщений о задержании и привлечении отдельных граждан к уголовной ответственности, в которых они именуются преступниками еще до того, как суд признает их виновными в совершении преступления»[182].
Думается, что ссылка на традиции неверна фактически. В. И. Ленин полагал вполне закономерным сообщение в печати об арестах еще до того, как арестованным выносился приговор[183]. В первые годы Советской власти – при жизни В. И. Ленина и еще около десятилетия после его смерти – материалы предварительного следствия находили самое широкое отражение в печати. Известны публикации о ходе расследования с призывом к населению за подписью Ф. Э. Дзержинского[184].
Ограничение гласности предварительного следствия, в том числе и гласности для печати, хронологически и по существу связано с преобладанием исключительно административных методов борьбы с преступностью, фактическим устранением из этой области всякого общественного начала.
Предложение Т. Н. Добровольской о публикации в печати сообщений о фактах правонарушений без указаний фамилий виновников так же вряд ли приемлемо, ибо такие выступления печати почти полностью будут лишены своей мобилизующей силы. Рекомендации, даваемые Т. Н. Добровольской в анализируемой статье, по существу лишают следователя одного из эффективных средств привлечения населения к расследованию. Причем, для того чтобы быть последовательными, следовало бы запретить упоминание фамилий обвиняемых (подозреваемых) не только в печати, но и, к примеру, в выступлениях перед коллективом трудящихся, ибо по существу нет принципиальной разницы в том, каким способом было доведено до общественности имя преступника. А если так, то следователь вообще лишается почти всяких средств воздействия на активность населения по тому или иному конкретному следственному делу.
Мы никак не можем согласиться и с даваемой Т. Н. Добровольской рекомендацией предоставить право решения вопроса о публикации тех или иных сведений исключительно прокурору, надзирающему за следствием. Во-первых, такое решение вопроса находилось бы в прямом противоречии с ярко выраженными тенденциями нашего закона и практики об увеличении процессуальной самостоятельности следователя. И, во-вторых, это ослабило бы связь следователя с печатью и в результате этого с населением, вместо того чтобы усилить ее.
