Сергей Анисимов - Путешествия П. А. Кропоткина
Кто бы узнал сейчас среди загорелых, закаленных
путешественников недавнего ученика аристократического пажеского корпуса,
каким был Кропоткин несколько лет назад!
Кропоткин был доволен и счастлив, пожалуй, больше всех.
Люди, которые доверили ему срои жизни, были здоровы и
закалились. Из пятидесяти лошадей сорок дошли до города Читы.
Якутские лошади были нагружены, пожалуй, не меньше, чем в день
выезда экспедиции. Правда, поклажа была другая: вместо запаса
черных сухарей и другого продовольствия в мешках лежали камни
с наклейками и другие коллекции, собранные Кропоткиным и
Поляковым в пути.
Материалы экспедиции, собранные на многих гольцах трех
горных систем — на Северо-Муйском, Южно-Муйском и Яблоновом
хребтах — и на Витнмском нагорье, имели большую ценность для
науки.
Как человек в высшей степени скромный, Кропоткин в своих
отчетах Географическому обществу почти не упоминает о всех тех
трудностях, лишениях и опасностях, которые пришлись на его долю.
Только в письмах к брату он признавался, что дошел до предцын-
готного состояния: у него вылезли волосы до половины темени.
«Моя лысина твою догоняет», шутил он. Расшатались и жестоко
болели зубы, но он надеялся, что в нормальных условиях это сразу
пройдет.
«Отвечая на вопросы удивленных обывателей, что пришли с
олекминских приисков, — писал Кропоткин, — мы замечали, что в
этом городке, живущем на Иркутско-Амурском тракте с его иркут-
ско-амурскими интересами, никто ясно даже не отдавал себе
отчета, где это олекминские прииски».
В Чите Кропоткин и его спутники сами удивлялись, как это они
одолели этот «непроходимый» путь.
Прошло немного дней. Кропоткин и его спутники быстро
отдохнули и стали забывать о перенесенных муках путешествия. Кропот-
кин радовался: он познал счастье больших теоретических
обобщений. В его уме сложились новые, смелые географические теории,
основывающиеся на большом научном материале, собранном им в
экспедициях.
* * *
Уже первый отчет об Олекминско-Витимской экспедиции вызвал
огромный интерес среди географов.
Когда в 1867 году в Петербурге Кропоткин сделал доклад в
Русском Географическом обществе, все тогдашние географы и
путешественники — члены общества — слушали его с захватывающим
интересом. Географическое общество присудило ему золотую
медаль за Олекминско-Витимскую экспедицию и избрало его
секретарем отделения физической географии.
Кропоткин позже опубликовал свои труды «О ледниковом
периоде» и «Об орографии Восточной Сибири», и они принесли ему
мировую славу.
Больше всего радовало Кропоткина, что он привлек внимание
ученых -- географов, геологов — и путешественников к далекому
сибирскому краю — к исследованию и изучению малоизвестной
окраины своей великой родины.
После Кропоткина основные черты рельефа Забайкалья
исследовали академик В. А. Обручев, профессор А. П. Герасимов и др.
По предложению академика В. А. Обручева, в честь первого ее
исследователя полоса гольцов, проходящих по Ленско-Витимской
горной стране, была названа хребтом Кропоткина. Это
название осталось в географической литературе и на картах.
Работа Кропоткина «Об орографии Восточной Сибири» была
долгое время настольной книгой для геологов и географов»
изучавших этот край.
Известный ученый Вознесенский, изучая Восточную Сибирь,
назвал именем Кропоткина голец в Становом хребте.
По ценности научных открытий и важности практических
результатов, по трудности и опасности, по проявленной Кропоткиным
предприимчивости и бесстрашию Олекминско-Вйтимская
экспедиция была самым значительным из всех его сибирских путешествий.
Кропоткин всегда был необычайно скромен в оценке своих
научных подвигов. В отчете об Олекминско-Витимской экспедиции
Географическому обществу он писал:
«Впрочем, кое-что, не лишенное интереса, удалось-таки собрать:
важно уже то, что нам удалось заглянуть в неведомый край и
пересечь это нагорье во всю его ширину».
Дальше он дал отчет на шестистах восьмидесяти страницах, к
своему отчету присоединяя и отчет своего друга И. С. Полякова.
«Читатель заметит, — писал Кропоткин, — что мы оба вовсе не
говорим о человеке. Самая главная причина этого та, что мы
людей почти вовсе не видали...
2—3 полуголодные семьи тунгусов попались нам на Витиме при
устье Нерчи, то-есть в самом начале похода; 5—6 якутских и
тунгусских семей попались лотом при устье Муи; 2—3 бурятских
семьи — на Енгандине».
Огромный край, по которому путешествовал Кропоткин, был
почти ненаселен.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПЕТЕРБУРГ
Кропоткин ясно понимал, что у него нет достаточных
теоретических знаний, чтобы обосновать свои смелые географические
гипотезы.
Военная служба связывала его: он оставался чиновником
особых поручений по казачьим делам при иркутском
генерал-губернаторе. Это отнимало много времени и отвлекало его от науки. Но
расстаться со службой было не так просто: все-таки она давала
средсгва к жизни. От доходов с имений своего отца Кропоткин
сам давно отказался.
Еще в Сибири он начал литературную работу, посылал
корреспонденции в газеты, перевел английскую книгу «Философия
геологии» Педжа. Литературная работа давала небольшой заработок,
но на нее тоже требовалось свободное время. Все же Кропоткин
решил отказаться от офицерской службы, выйти в отставку,
вернуться в Петербург и жить исключительно на литературный
заработок. Петербург манил его как научный центр, где были универ-
ситет, библиотеки и Географическое общество, в которое он уже
не раз посылал свои доклады.
Что более всего его смущало и мучило — это недостаток
систематического образования.
В письмах к брату он с тоской говорил, что ничего не знает и
поэтому ничего не сможет сделать в науке. Это, конечно, было
преувеличением.
Кропоткин подал в отставку и весной 1867 года был уже в
Петербурге.
Он решил поступить «на старости лет», как он говорил (ему
шел двадцать шестой год), в университет, для того чтобы получить
систематическое математическое образование. Он чувствовал, что
только оно может дать ему положительные знания для обоснования
волновавших его географических проблем. И Кропоткин стал
студентом математического отделения физико-математического
факультета.
Известный путешественник, человек с большим жизненным
опытом, с бородой во всю грудь и уже начинающий лысеть сел на
студенческую скамью, среди молодых, безусых первокурсников. Но это
нисколько не смущало Кропоткина, да и некогда было думать об
этом.
Кропоткин начал усердно заниматься математикой.
Жил он в это время на свой литературный заработок: писал
статьи в газеты и журналы о своих путешествиях и делал
переводы для научных изданий. Свободное время он отдавал своей
излюбленной науке — географии, осмысливанию собранных в
экспедициях материалов.
Радость научного творчества Кропоткин ощутил впервые, когда
готовил отчет об Олекминско-Витимской экспедиции.
Еще во время путешествий по Восточной Сибири он убедился,
что горные цепи, как они значились тогда на картах, нанесены
совсем неверно.
Во время путешествия в Саянах, по Маньчжурии и особенно во
время Олекминско-Витимской экспедиции Кропоткина поразило это
несоответствие карт тому, что он видел в действительности.
Тогда же у него невольно возникло стремление во что бы то ни
стало разъяснить основные черты в строении рельефа этой
обширной страны.
«Так например, чертежники, — писал Кропоткин, — изобразили
восточную часть Станового хребта в виде громадного червя,
ползущего по карте на восток. Этого хребта в действительности не
существует».
Таких примеров он знал немало.
Кропоткин видел, что истоки рек, текущих с одной стороны в
Ледовитый океан, а с другой — в Тихий океан, зарождаются в
одних и тех же болотах.
«В воображении европейских топографов, — писал
Кропоткин, — самые высокие горные хребты должны находиться на
