Игорь Акимушкин - С вечера до утра
Но есть и у совы зрительные дефекты. Она дальнозорка и близко перед собой, по-видимому, ничего не видит.
Положите мучного червя перед совой сплюшкой. Она безуспешно много раз попытается схватить его лапой, так как заметила, когда подносили, что он тут рядом. Но где лежит, не видит. Отойдет назад на несколько шагов, обозрит червя с отдаления и тогда уверенно схватит его.
Филин, когда поймает крысу, подержит ее немного в когтях — характерная для сов пауза! — задушит и поднесет к «лицу». Но не рассмотреть хочет, где у крысы голова, чтобы с нее начать есть, как у филинов принято. Нет, он глаза даже и вовсе закрыл, а крысу, прижимая слегка к клюву, «ощупал» осязательными перьями-щетинками, которые растут у «корня» совиного клюва.
Какой тонкий у совы слух, продемонстрировал один слепой сыч. Он слышал совершенно неуловимый нашим ухом «шум» медленно сгибаемых пальцев, смещение мышц и сухожилий! Совы слышат, как ползет по стене таракан… Их ухо раз в пятьдесят более чувствительный акустический «прибор», чем наше (хотя и работает в том же диапазоне частот). Из птиц только у совы есть своего рода ушные раковины — кожные валики вокруг уха, на которых растут особые твердые перья (торчащие над головой уши филина — украшения, к акустике не имеющие отношения). Звуки «загоняют» в уши и перья, распушенные веером вокруг глаз совы — «лицевое зеркало». «Загоняют», встав вогнутым щитом на их пути не позади ушного отверстия в голове, как у зверей, а перед ним. Это значит, что сова лучше слышит звуки, которые доносятся сзади. Но подвижная более чем на пол-оборота голова позволяет ей, не сходя с места, повернуть ухо к звуку с любой стороны.
Асимметричное положение на голове правого и левого уха (это у многих сов) — не уродство, а специальное приспособление, облегчающее точную пеленгацию источника звука. Пытаясь установить, откуда слышен шорох, сова комично выворачивает голову вбок и вниз.
Бесшумная, как тень, появляется сова на фоне серого неба. Не слышно ни взмахов крыльев, ни шелеста перьев. Невольно вздрогнешь, когда она вдруг возникнет над тобой… В ее мягком оперении предусмотрены природой разные хитрые глушители звуков, и поэтому бесплотным призраком летает сова в ночи.
Когда год на корма урожайный, у сов семьи многодетные — иные по два раза в лето гнездятся (сипухи даже и зимой!). А в голодные годы не все и размножаются, яиц тоже мало в гнездах.
Из гнезд совята вылезают рано. Еще летать не умеют, а уже пошли, отправились, где скоком, где порханием осваивают окрестности. Встретит их кто большой — распластаются на земле, крылья раскинут, голову вверх вывернут, клювом щелкают. Пугают! Не встретится никто, не поймает, не убьет — заберутся в куст, забьются в кочки, меж камнями, а то и в дупло. Лезут, цепляясь когтями, крыльями, даже клювом! Сидят, притаились, иногда покрикивают — родителям сигналы. Те их не бросают. Найдут — кормят.
Совы живут долго: сычи в неволе по двадцать лет и больше, а один филин 68 лет прожил! В мире больше ста видов разных сов. Обитают во всех странах (только в Антарктиде и на некоторых островах их нет).
И во всех этих странах (кроме приполярных областей севера и юга) летают во мраке лесов и степей другие ночные птицы — козодои.
Ночные «ласточки»
Странное название «козодой» рождено недоразумением: ночами летают эти птицы среди пасущегося стада, привлекают их насекомые, а народная молва решила (еще во времена античной древности), что сосут мягкокрылые птицы молоко коров и коз. Их широкий рот как будто бы для этого годится, что, конечно, не верно.
В наши леса, степи и полупустыни самцы козодоев прилетают из Африки (в Сибирь — из Индии) раньше самок. Прилетают ночью, а днем, прижавшись к земле или к суку, сидят неподвижно, полузакрыв глаза. Увидеть их трудно. Но в вечерних сумерках они выдают себя. Протяжная мурлыкающая или, скорее, приглушенная трескучая, несколько картавая трель — «трррр» — песня самца козодоя звучит над перелесками и полями. Выкрикнув резко «кувык», он срывается с дерева, на котором ворковал, и летит неровным полетом, лавируя между деревьями. Приподняв крылья, хлопает ими над собой. Веером распускает хвост, чтобы показать белые пятна на нем. Самка отвечает криком или летит на зов. Самец за ней.
Гнезд козодои не делают. Прямо на голой земле, на опавших листьях и хвое, на мху, порой даже на лесной тропе насиживают два яйца. Жесткие стебли, которые тут лежат, самка отбрасывает в сторону, чтобы не мешали. Самец насиживает меньше самки, обычно в сумерках и ночью. Врагов отводят от кладки, притворяясь ранеными, волоча крылья и перепархивая. А затем откатывают яйца (продвигаясь задом вперед!) на несколько метров в сторону, потому что прежнее их местоположение не безопасно.
Птенцы через несколько дней уже ползают вокруг. Днем прячутся у матери под крыльями, а угаснет солнце — тормошат ее, прикасаясь к щетинкам у рта: просят есть. Мать летит на охоту.
Летают козодои с закрытым клювом. Только перед тем как схватить жука или мотылька, раскрывают свой невероятно широкий рот. Насекомых приносят в горловом мешке. Возбужденно попискивая, встречают их птенцы. Родители погружают клювы в широкие их рты и отдают добычу.
Птенцы растут быстро. Две-три недели от голого места на земле, где они вывелись, далеко не уходят (но «уборные» в стороне: узкое белое кольцо высохшего помета окружает «гнездо»!). Потом, когда научатся летать, живут с родителями до августа — сентября, до отлета на юг.
В некоторых местах Средней Европы бывает у козодоев летом вторая кладка. Тогда разделяют родительские обязанности в семье так: самец заботится о первом выводке, а самка насиживает второй.
Когда погода плохая, насекомых мало, козодои, как и стрижи, цепенеют в неподвижности, температура их тела падает, энергия экономится. Много дней и ночей может длиться подобная голодная спячка.
Козодои — птицы ночи. Днем они не летают, если не спугнуть их с гнезда или с места дневного сна. Но и тогда пролетят немного и тут же где-нибудь невдалеке снова затаятся. А затаившегося на земле или на ветке козодоя, даже у себя под ногами или прямо над головой, заметить очень трудно.
Вполне доверяя своей совершенной покровительственной окраске, которая делает их невидимками, сидят они крепко, подпускают близко, позволяют почти наступить на себя — и тогда лишь внезапно сорвутся, заставив вас вздрогнуть от неожиданности, и легким вертким полетом умчатся в чащу леса.
Австралийские козодои, лягушкороты, когда сидят, вытянувшись вертикально, на суках или изгородях (закрыв до узких щелей глаза!), так похожи на обломки суков, что, случалось, человек, подойдя, мог положить на них руку, не подозревая, что это птица, а не кусок дерева!
Когда зори встречаются…
Короткими летними ночами, когда уже с подмосковных широт и севернее отсветы вечерних и утренних зорь почти встречаются, когда на западе до утреннего посветления востока не гаснет, а холодно, блекло светится над чернотой неподвижного леса зеленоватый край неба, — в эти июньские ночи над темными лугами, по лесным полянам и опушкам, в ивняках у воды слышатся звонкие или тихие, мелодичные и резкие, отрывистые и нескончаемые трели, свисты, стрекотание и вообще ни на что не похожие странно звучащие голоса птиц, которым, казалось бы, давно уснуть пора.
Соловьи поют не умолкая. Поют камышовки в кустах по сырым низинам, у рек и озер.
В полях и лугах в белесой туманной пелене «бой» перепелиный — «пить-полоть» («спать пора!»), через размеренные интервалы, вторгаясь в звуки ночи, заглушает на время однообразные трели полевых сверчков и уханье жерлянок в ближнем пруду.
Или вдруг резкое кряканье какое-то, звучный треск разрывает тишину, словно плотное полотнище. Трудно передать словами это монотонное (как у перепела, через интервалы слышное) «дерганье» — крик дергача (он же коростель), небольшой (с крупного дрозда) бурой птицы. Живет она рядом с нашими деревнями, летними дачами, в сырых низинах у озер и болот, в молодых хлебах, но увидеть ее трудно. Редко когда полетит, свесив ноги, или выйдет из трав и осок на открытое место и никогда здесь долго не задержится. Зимуют коростели далеко — в Африке. И, говорят, почти всю дорогу (по ночам!) идут туда пешком! Возможно, что и так, но как это увидеть и доказать?
Коростеля и родичей его — погоныша, пастушка, лысуху — называют пастушковыми птицами, а в народе часто — болотными курочками. Жизнь ведут незаметную, живут с нами по соседству, но мало кто их видел. Только разве лысухи (черные птицы с белым щитком на лбу) иногда плавают на плесах заросших камышами озер, тихих заводей и рек. Другие, как коростель, таятся в гуще болотных и приозерных трав. Редко летают, но бегают, пригнув голову, меж стеблями камышей и осок прытко, ловко и, можно сказать, тайно: мелькнут — и тут же в двух шагах уже невидимы. Тело с боков у них заметно сжато, чтобы легче между травами лавировать. Позвоночник гибок, как ни у одной птицы. Для тех же целей проворного маневрирования в дебрях трав, наверное, и костяные щитки у них на лбах — белые, красные, оранжевые — оберегают головы от наколов и порезов.
