С Дмитренко - Зима. Произведения русских писателей о зиме
– Да ведь ты нездоров, дяденька.
– За ночь нога отойдёт. А ты не ходи! – внушительно повторил майор. – Нечего шататься, да и заболеть по этой погоде недолго. Ты ведь у меня дохленький! – прибавил майор. – И то сегодня в своей кацавейке, небось, попрыгал… Никак уж простудился?
И с этими словами майор, одетый в какую-то обтрёпанную хламиду, заменявшую халат и покрывавшую его бурое голое тело, поднялся с табурета и приложил свою вздрагивавшую, грязную, но маленькую, видимо дворянскую руку к голове возбуждённого и раскрасневшегося мальчика.
– Ишь. горячая! – сердито проворчал майор и спросил: – Болит?
– Не болит!
– И нигде не болит? Смотри, Федя, говори правду.
– Вот-те крест, нигде не болит! Только будто жарко немного.
– А ты спать ложись. Я тебя укрою. Выспишься, и ладно будет!
Мальчик послушался и, сняв с себя навёрнутое тряпьё, лёг на постель, устроенную из пустого большого ящика, поверх которого лежал соломенный тюфяк. Майор заботливо укрыл ребенка рваным одеялом и своим так называемым «пальто», изображавшим собой нечто рыжее, неизвестно какой материи.
– Ну спи, спи теперь.
– А ты?
– И я скоро лягу.
Несколько минут в маленькой каморке, освещённой скупым светом небольшой лампочки, царила тишина. Майор сидел на своём табурете у кривоногого стола, погруженный в какие-то думы.
Товарищу его не спалось. Голова его полна была впечатлениями сегодняшнего дня, и он проговорил:
– Дяденька!
– Что тебе?
– А должно быть, такая ёлка дорого стоит?
– А ты думал дёшево? – усмехнулся майор.
– То-то я и говорю. Поди, рублей десять.
Майор вместо ответа протяжно свистнул.
– Двадцать, что ли?
– И сто платят.
– Ишь ты. Богатые покупают?
– Да, брат. Нам с тобой такой ёлки не купить. А ты спи лучше!
– Не хоцца, дяденька…
– А ты всё, спи.
Мальчуган замолк и вздохнул.
Тем временем майор стал считать небольшую кучку медных денег, лежащую на столе. Оказалось всего сорок две копейки. Майор задумчиво покачал головой и тоже вздохнул.
– А у тебя была ёлка, когда ты был маленький? – снова заговорил мальчик.
Этот неожиданный вопрос, по-видимому, возбудил в майоре кучу воспоминаний из далёкого прошлого, представлявшего такой резкий контраст с настоящим. Счастливое детство пронеслось перед ним каким-то светлым, радостным призраком и потонуло во мраке позднейших лет постепенного падения, воровства, пьянства и нищеты.
И он раздумчиво ответил:
– Была.
– Каждое Рождество была?
– Да… В сочельник всегда была…
– И хорошая?
– Чудесная. вроде той, какую ты сегодня видел.
И майор, невольно увлечённый нахлынувшими воспоминаниями, стал подробно рассказывать, какие у него бывали ёлки, и как он, одетый в шёлковую красную рубашку, танцевал и веселился вместе с другими детьми, такими же нарядными, и сколько было на ёлке игрушек, фруктов и конфет, и как их раздавала его мать, красивая, статная барыня.
Мальчик слушал, как очарованный, словно сказку, этот рассказ, наполовину правдивый, наполовину прикрашенный фантазией павшего человека, желавшего осветить лучезарным блеском хоть далёкое прошлое.
И, когда майор замолк, мальчик несколько минут спустя спросил:
– Это ты, дяденька, всё наврал? У тебя таких ёлок не было?
– Были!.. – ответил майор.
– Ну? – с сомнением протянул мальчик.
Майор понял, почему сомневался его товарищ, и пояснил:
– Прежде я, Федя, богатый был…
– Ишь ты. А теперь, значит, нищий! – недоумевал мальчик и вдруг грустно проговорил: – А у меня так никогда ёлки не было!
– А ты хотел бы ёлку?
– А то нет?
– Так, может, и у тебя будет ёлка! – решительно произнес майор, и его сиплый басок зазвучал нежностью.
В ответ на это мальчик недоверчиво усмехнулся, словно бы хотел сказать своему старому сожителю: «Ври, дяденька, больше!»
– Однако довольно-то нам языки чесать. Давай лучше, братец, спать.
И, потушив лампочку, майор улёгся на свою убогую койку, прикрывшись всем своим гардеробом.
В скором времени мальчик заснул, и громкое его дыхание раздавалось среди тишины. Но майор долго ещё кряхтел и ворочался на жёстком ложе. Мысль об ёлке для этого бездомного сироты, скрасившего печальные дни горемычной жизни майора, гвоздём засела в его голове. Недаром же он, старый пропойца, так привязался к маленькому существу и излил на него всю любовь своего сердца. Недаром же он стал менее пить с тех пор, как этот сирота был взят им от пьяной, развратной бабы, тётки мальчика, которая его била и с охотой отдала майору. И мальчик скоро полюбил своего доброго товарища и пестуна, никогда не обижавшего своего «дохленького» маленького приёмыша…
Разные планы о том, как добыть рубля два-три, чтобы устроить завтра ёлку, бродили в голове майора и казались несбыточными. Надежды на его засаленное прошение, с которым он ходил иногда по домам и в котором изъяснялись беды престарелого майора, отца многочисленного семейства, раненного на войне, казались слишком рискованными, ввиду скептицизма петербуржцев, бессердечия швейцаров, торчащих перед праздниками у дверей, и ввиду собственной его, далеко не респектабельной наружности, в особенности его сиво-багрового мясистого носа, не внушавшего большого доверия… А эти уличные подачки слишком малы, чтобы набрать такую сумму, какая требовалась.
Но чем более казались недостижимыми мечты майора об ёлке, тем сильнее загоралось желание осуществить их и доставить радостный сюрприз единственному в мире существу, привязанному к нему, давно всеми забытому и презираемому.
И майор заснул наконец неспокойным, тяжёлым сном, но полный решимости, словно Наполеон перед Бородинской битвой.
IIСобрался он в поход рано утром, когда его маленький товарищ ещё сладко спал. Перед тем майор, при свете лампочки, привёл свою физиономию в возможно приличное состояние, закрутил усы по-военному и преобразился в раненого, т. е. подогнул колено и привязал его к деревяшке. После того он осторожно снял с мальчика своё пальто, накрыв спящего халатом, натянул пальто сверх дырявой жилетки, прикрывавшей голую грудь, повязал шею большим шерстяным шарфом и надел картуз с большим козырем. В общем получался военный вид, что и дало бывшему когда-то чиновнику кличку «майора»…
Квартирная хозяйка, бойкая вдова городового, уже возилась у плиты, когда в кухне появился майор.
– Что так рано, майор? – спросила она.
– Сами знаете. праздники. – сосредоточенно ответил майор, прикладываясь к козырьку и уже входя в роль военного человека. – Да и привык на службе-то рано вставать. Служба царская, сами понимаете!
Он вручил хозяйке пятнадцать копеек и, наказав купить ситника к чаю и накормить обедом мальчугана, попросил передать ему, чтобы он не выходил никуда из дому, пока майор не вернётся, и вообще присмотреть за мальчиком, если он сделается нездоров.
– И то вчера прозяб! – прибавил он и, галантно приложившись к козырьку картуза, вышел вон.
Утро стояло морозное, такое же ветреное, как вчера, и прохватывало майора. Но он, казалось, не обращал на это внимания и твёрдыми, бодрыми шагами, серьёзный и решительный, шёл по направлению к кабаку, где был завсегдатаем. Войдя туда, он молча раскланялся с заспанным сидельцем, выпил стаканчик водки, крякнул и конфиденциально шепнул ему:
– А я к вам, Иван Филиппыч, сегодня с маленькой просьбой.
– Какая же будет ваша просьба, майор? – отвечал краснощёкий ярославец.
– Тут есть одно обстоятельство… Мне бы рублик в долг… дней на пяток. Верьте.
– Ну уж это извините, майор. Насчёт напитку, сами знаете, я вам завсегда оказываю кредит, а чтобы деньгами. Уж не прогневайтесь, майор. Небось сегодня вы и больше рубля насбираете.
Майор молча приложился к козырьку и вышел на улицу.
Сперва он обходил лавки и собирал копейки. Много обошёл он таким образом лавок и насбирал копеек сорок. А мороз крепчал, и майору становилось жутко от холода. Надо было согреться, и к полудню он зашёл в закусочную, выпил ещё стаканчик, съел порцию селянки, приготовленной бог весть из каких отбросов, и, обогревшись, снова вышел на улицу, рассчитывая «работать» теперь, обращаясь к проходящим, и при удобном случае заходить в квартиры.
Майор благоразумно избегал очень бойких улиц и шатался более по улицам глухим, где не бывало городовых. Завидя какую-нибудь даму, майор не без достоинства прикладывал руку к козырьку и тихо, словно желая сообщить какой-нибудь секрет, говорил: «Отставному военному, мадам. Не откажите?»
