Геннадий Дмитрин - Леонардо да Винчи живет в твоем доме, или Быль о золотом ключике
Ничего подобного!
Даже эти сокровенные качества можно нажить, сотворить в себе осознанно, терпеливо, направленно. Как это делал, например, двадцатидвухлетний автор следующей дневниковой записи:
«…полный человек — это… человек всесторонне развитый — физически, умственно, способный глубоко чувствовать, обладающий хорошими моральными качествами: смелостью, правдивостью, чуткостью…
Я тоже хочу быть таким человеком: это трудно, но я хочу».
Хочу — значит, смогу!
Знаете, кому принадлежит эта обширная самовоспитательная программа?
Сергею Чекмареву, замечательному комсомольскому поэту тридцатых годов, юноше, который и на студенческой скамье, и с первых шагов своей подвижнической трудовой деятельности на уральской земле как бы воплощал в себе все лучшие человеческие добродетели: был честным и мужественным, непримиримым к любому злу и отзывчивым на людские беды, впечатлительным и самоотверженным, гордым и нежным. Казалось бы, чего еще надо?
А ему надо было беспредельно много — только так он и понимал свою жизненную цель. Не потому ли его стихи и деяния до сих пор — через десятилетия после трагической гибели — волнуют нас, заставляют задумываться над собственной жизнью, над своими поступками, моральными принципами и устремлениями? Но всех ли? Все ли молодые люди уже живут по законам добра?
Снова из письма в редакцию:
«У моего сына заболел товарищ, с которым он часто бывал вместе. Говорю ему: «Зайди к Саше. Узнай, как он чувствует себя». Сын отвечает: «Не могу, мама, у меня факультатив и лыжная секция. Пропускать никак нельзя». — «Тогда, — говорю, — зайди обязательно завтра, прямо с утра». И опять ответ: «Не могу с утра, у нас волейбольные соревнования».
И вечером не зашел. И на другой день тоже у него это не получилось.
«А как же с Сашей?» — спрашиваю опять. «Придется отложить до воскресенья, — отвечает сын. — Иначе не получается. Саша поймет. И не беспокойся, пожалуйста, о нем. У него есть мама, отец, сестренка, все необходимые лекарства, соки, фрукты».
— Ну, а сочувствие? — спросила я.
— Но какой смысл в сочувствии! — ответил он.
Я отступила перед упорством сына. Но чувствую, что сделала неверно. Это уступка недоброте, бессердечности.
Меня начинает беспокоить сын. Подскажите, как следовало бы поступить на моем месте?»
Мать справедливо встревожена поведением сына. А он сам, этот достаточно взрослый человек, как видим, считает, что все в порядке вещей. И, наверное, думает, что растет всесторонне развитой личностью: факультатив посещает, на спортивной площадке не последнее место занимает. Только сможем ли мы назвать его тем «полным человеком», о котором говорил и каким был Сергей Чекмарев? Состоится ли здесь личность?
Вопрос этот вовсе не риторический, а, напротив, весьма предметный и выходящий за рамки частного случая. Несколько лет назад на страницах «Комсомольской правды» разгорелась горячая полемика по поводу аналогичного вопроса, заданного семнадцатилетней Ольгой Р.: «Что такое личность и что нужно сделать, чтобы окружающие считали тебя таковой?» Сама Ольга полагала, что у личности «все черты должны быть ярче, доведены до крайности». Но коли так, то ей самой же пришлось задуматься и над проблемой: можно ли оправдать всякие проступки и нарушения во имя достижения человеком, как ему кажется, большой цели? Ольга пришла к выводу: да, можно. Ведь главное в личности, по ее разумению, — индивидуальность, сила характера.
Из множества писем-откликов, опубликованных тогда газетой, позволю привести самое пространное, но и, пожалуй, лучше других отвечающее на заданную Ольгой «загадку». Вот оно:
«В семнадцать лет я считал себя «суперменом». Во-первых, умел прилично рисовать, заканчивал художественную студию, играл в духовом оркестре, держал первое место в школе по лыжам и настольному теннису. На выпускные экзамены ездил на собственном мотоцикле. На карманные расходы всегда было. В кругу друзей — самый уважаемый человек.
Окончил десять классов, учиться дальше не стал. Зачем? Тем более, как пишет Ольга Р., что «большой личности можно оправдать всякие проступки и нарушения». Мне прощали, не возражали, все разрешали.
К чему это привело?
Захотелось стать шофером. Кожаная куртка, белая кепка и рука в перчатке из кабины на зависть всем знакомым. Захотелось — устроили. Получил направление в автохозяйство. Через два месяца мой новенький «ГАЗ-51» уже нуждался в ремонте. Дело скучное, не для «сверхчеловека». Поныл дома, родственники помогли. И вот я уже в другом автохозяйстве, у меня другая добротная автомашина, которой хватило еще на три месяца. Учиться дальше так и не собрался.
Служить попал в автороту. Как способному, мне мелочи прощали. «Ну, подумаешь, опоздал», «Мало ли что, выпил, зато как играет».
Раз простили, два простили. Полковник советовал: «Смотри, Виктор, не дури». Все мимо ушей пропускал. Считал, что если я могу и знаю несколько больше других, то мне все можно и дозволено.
Слишком долго я так считал. Не в меру разросшийся во мне эгоизм, ложное представление о своих возможностях и, главное, неправильное понятие о личности привели меня к тому, что и вспоминать тошно.
Трижды я стоял перед судом за уголовные преступления. И это, в частности, и потому, что мне все прощалось и разрешалось в мелочах.
Настоящее мое жизненное кредо ковалось долго, трудно и, как я сейчас понимаю, очень медленно.
Вот я и считаю, что если у личности и определены, как пишет Ольга Р., все черты, обозначены ярче, может быть, «доведены до крайности», то это еще не говорит о том, что ей можно все прощать и во всем ее оправдывать. Главное, надо твердо себе уяснить, что не люди живут для тебя, а ты для людей. И будь человек хоть самой большой знаменитостью, прежде всего о нем нужно судить с точки зрения его нравственной основы. Труд — это и есть бой за счастье. Делаешь ли ты стулья или космические корабли.
Что всякий труд у нас в почете, знают даже дети. Ну, а мнение о том, что «коллективный труд не позволяет развернуться и выдвинуться», просто нелепо. Мне, теперь рабочему человеку, это просто смешно слышать. Написал я это письмо еще потому, что не хочу, чтобы кто-нибудь из молодых повторил мои ошибки. Как говорят, «на горьком опыте убедился».
Живу я сейчас и работаю на Северном Урале, в маленьком поселке. Работу я люблю и берусь с охотой за любую, потому что считаю: для успеха в любом деле нужен один процент таланта, а девяносто девять процентов труда. Думаю, что и в «таланте стать человеком» — такое же соотношение.
В. В. Свердловская область».Убедительный, проверенный тяжелыми уроками вывод. Как не прислушаться к нему?!
И большинство других участников дискуссии пришло к такому же пониманию вопроса: человек ценен прежде всего не исключительностью, не достижениями в узкой специальности, а душевными качествами. Человек ценен человечностью — такой была главная мысль в основной массе откликов, размышлений.
Действительно, если спросить любого из нас, кто из встреченных на жизненном пути людей оставил наибольший след в нашей памяти, о ком хотели бы сказать благодарное слово, то это, чаще всего, будет не обязательно выдающийся по своему служебному, профессиональному положению человек, но обязательно добрый, отзывчивый, чуткий, самоотверженный, всегда и без лишних слов готовый прийти на помощь окружающим, разделить их беды, трудности, окрылить живым участием.
Молодая женщина, заводская работница, вспоминает, как о самом важном событии в своей жизни, встречу с новой учительницей в четвертом классе. Так уж вышло, что на первом же уроке — это была литература — учительница вызвала ответить домашнее задание Наташу. Та хотя и знала материал, но по своей робости, болезненной стеснительности не могла вымолвить ни слова. Учителя начальных классов уже знали эту ее особенность и, махнув рукой, перестали вызывать к доске. А Галина Георгиевна терпеливо ждала, ждала десять минут, пятнадцать, не выражая при этом ни малейшего нетерпения или удивления, напротив, спокойно подбадривая. Начал подбадривать и класс.
И тогда Наташка решилась на отчаянный шаг: начала читать наизусть стихотворение. Сначала тихо, почти шепотом. Потом распалилась и закончила громко, выразительно. Галина Георгиевна поставила Наташе «пять» в журнале и огромную «пятерку» в дневнике. На следующем же уроке русского языка учительница снова вызвала первой Наташу, и снова та ответила на отлично. С тех пор в девочке произошел перелом. Но учительница еще долго спрашивала ее каждый-каждый день. И Наташа отвечала, все больше расковываясь, все больше входя в новую прекрасную роль, становясь иным по характеру человеком — общительным, радостным, уверенным в себе.
