Игорь Акимушкин - С вечера до утра
Мускусные быки живут стадами, и когда вьюжной полярной зимой атакуют их голодные волки, все стадо занимает круговую оборону: быки, встав кругом бок к боку, рогами наружу, образуют непреодолимый для хищников оборонительный вал, внутри которого прячутся коровы и телята.
В ледниковое время мускусные быки обитали в Европе и Сибири, но позднее вместе с мамонтами вымерли. Недавно их снова завезли на Шпицберген и на север Норвегии, и они, кажется, здесь прижились.
Мускусными назвали этих похожих на баранов быков за резкий запах, который издает их шерсть в августе, в период «свадеб».
Под теми льдами Белого моря, на которых среди снежных наметов у голубеющих студеной водой продухов устроились на лежбища гренландские тюлени, проплывают порой большие морские звери — нарвалы. Спереди, перед тупой головой зверя, торчит двух-трехметровая «пика». Единственный зуб зверя! Из верхней челюсти, слева из-под губы, вырос он до невероятной длины — оружие получилось отличное! Обороняются нарвалы этой рапирой от моржей и страшных косаток, которые и больших китов, нападая стаей, рвут безжалостно. Двухметровым зубом пробивают снизу и полярные льды, чтобы сделать в них отдушины и через них дышать.
Нарвалы — из семейства дельфинов. Называют их также единорогами. Живут в Арктике, в Северном Ледовитом океане. Подо льдами, по которым путешествуют белые медведи, нарвалы заплывают летом тоже почти до самого полюса: их встречали у 85-го градуса северной широты.
В прежние времена очень ценился нарвалов бивень как лучшее средство от болезней и ядов. Острым ножом скребли с него мелкую стружку и, положив ее в кубки с вином, без боязни пили напитки, даже если опасались отравы, подсыпанной недругами.
Русские называли нарвалов бивень рыбьим зубом. Стоил он в те минувшие века дорого: до ста тысяч золотых талеров!
У калитки костыль дорог рыбей зуб,
Дорог рыбей зуб да в девяносто пуд.
Взрослый нарвал пятнист, вроде как леопард, но белуха, родич его и сосед, белая с желтизной. «Морскими канарейками» называют моряки белух, наверное, за «песнопения», нередко музыкальные.
«Она может громко хрюкать, глухо стонать и свистеть, издавать звуки, напоминающие плач ребенка, удары колокола, женский пронзительный крик, отдаленный шум детской толпы, игру на музыкальных стеклах или на флейте с переливчатыми трелями, как у певчих птиц» (профессор А. Г. Томилин).
Такова белуха, жительница морского Заполярья, прославленная поговоркой «реветь белугой». Ею завершился наш круг знакомств с животными, которые зимуют подо льдами, на льдах или на заснеженной земле суровой Арктики во мгле полярной ночи.
Еще лишь несколько слов о розовой чайке.
Красивая эта птица живет на нашем Севере, в немногих местах восточно-сибирской тундры — розовая, с сизой головой и черным «ожерельем» на шее. Люди науки узнали о ней в 1823 году и с тех пор немногие, даже из орнитологов, ее видели. Розовые чайки, выкормив птенцов в тундре, улетают зимовать в конце июля не на юг, а… на север! В Ледовитый океан, в те места его окраинных морей, где нет льдов.
Здесь только пингвины!
Придет весна, потом и лето в Арктику — светлые белые ночи сменят многодневный мрак, а на другом конце земной оси, вокруг Южного полюса, в Антарктиде, вступит в свои обширные владения южная полярная ночь. Темная мгла и здесь надолго укроет оледенелый континент. И все живое уйдет с Антарктического материка. Здесь нет никого из неморских, сухопутных животных, кто, как в Арктике, смирился бы с невзгодами полярной зимы, приспособился бы к снежному, ледяному царству, именуемому «Антарктида».
Никого…
Кроме пингвинов. Императорских. Странные птицы… Кто дал им такое несуразное побуждение — растить птенцов зимой, а не летом? Как и почему это случилось?
Все другие антарктические птицы, которых летом здесь немало (и среди них пингвины, но не императорские) следуют общему в природе закону — в странах холодных и умеренных размножаться весной и летом! Немногие его нарушают: скажем, медведи и клесты. Но первые зимой укрыты в тепле берлог, для вторых зимний лес предоставляет корм в изобилии — еловые шишки. А пища — топливо жизни: поел — «словно печечку в себе затопил». Всему живому зима страшна не столько стужей, сколько голодом.
Но императорские пингвины…
В апреле, антарктической осенью, свадьбы у них. Почти месяц ухаживания, брачных криков и игр. Появление яйца встречают с ликованием: радостными криками поздравляют друг друга. Самка скоро передаст яйцо самцу — с лап на лапы. На снег нельзя даже и уронить: остынет, и искра жизни в нем погаснет. Самец не просто забирает яйцо, а с церемониями, кланяется пингвинихе, машет крыльями, хвостиком трясет — очень волнуется. От яйца восхищенный взгляд отвести не может, клювом его нежно трогает. Но вот натешился и клювом перекатил яйцо к себе на лапы. Тут оно словно в пуховый карман попало — в складку кожи между лапами и брюхом пингвина. Там лежит, не вываливается, даже если самец ходит и прыгает, выбирая в толпе товарищей место потеплее, даже если чешет лапой голову или катится вниз по склону.
Ответственный родитель месяца два нянчится с яйцом, пока птенец не проклюнется, и еще месяц — с новоявленным потомком, пока не вернется из дальнего путешествия его супруга.
А птенец месяц голодает? Растущему организму голод решительно противопоказан: отец кормит младенца… птичьим молоком. (Так что младенцем назвать императорского птенца можно и без кавычек!) Это «молоко» (тут кавычки хоть раз, да нужны) — особый сок, который производят желудок и пищевод пингвина. Весьма питательный сок: в нем жира раз в девять больше, чем в коровьем (28 процентов), а белков — раз в десять (до 60 процентов).
А где же мамаши в это время гуляют? К океану пошли, за десятки верст: где пешком, где на брюхе, как на санях, крыльями себя подталкивая, добрались, наконец, до незамерзшей воды и ловят там рыб и кальмаров.
И вот торжественной процессией возвращаются, заметно пополневшие, к детишкам и отцам, вдвое похудевшим за трех-четырехмесячный пост на ветру и морозе: отцы ели (или пили) только снег. Большой шум и крик стоит над гнездовьем, тысячи птиц волнуются, раскланиваются, скачут с птенцами на лапах. Немало случается досадных недоразумений, прежде чем все пары воссоединятся. Каждая самка находит своего законного супруга и родного птенца, им сбереженного. И каждая приносит в желудке килограммов около трех полупереваренной пищи. Птенец тут же к ней на лапы (и в пуховый карман) пересаживается и кормится две-три недели тем, что мать по частям выдает из желудка, пока не вернется из путешествия к морю отец с новыми порциями пропитания. Кормит она птенца почти каждый час, так что скоро весь запас провианта, принесенного в желудке, истощается. А птенец растет неплохо: к папиному приходу порадовать может родителя несколькими килограммами приобретенного живого веса. Значит, и самка птичьим молоком подкармливает малыша.
Пятинедельный птенец уже не маленький и не легкий, в «кармане» ему тесно, и он впервые ступает неопробованными еще лапками на снег. Ковыляя, уходит в «детский сад», в кучу, составленную из его сверстников. Сотни их стоят темной толпой, и брат брату греет бока. Взрослые пингвины со всех сторон оберегают их охранным валом от ветра и от больших чаек и буревестников, которые к этому времени уже вернулись с Севера в Антарктиду: они малых пингвинов могут насмерть забить крепкими клювами.
Родители приходят и в крике и гаме находят своих детей среди тысяч чужих. Только их кормят: самые прожорливые зараз глотают по шесть килограммов рыбы!
Пятимесячные пингвины в родительских заботах уже не нуждаются. Пришла весна, а за ней и лето, льдины подтаяли, крошатся: на них выпускники пингвиньих «детских садов» плывут на практику в море. Туда же направляются и взрослые. В конце декабря, когда скудное полярное солнце во всю возможную в этих широтах мощь круглые сутки согревает оттаявшие прибрежья, уже пусто там, где долгую полярную зиму «гнездились» пингвины.
Вечная ночь в царстве Нептуна
Мрак пучины
Царство это велико и обширно: две трети (71 %) поверхности земли залито водой. Обширно и глубоко: величайшая гора мира Джомолунгма (прежде именовавшаяся Эверестом) устремляет в небо свои снежные вершины не более чем на девять километров (точнее, лишь на 8882 метра). А дно глубочайших впадин Тихого океана отделяет от поверхности моря толща воды в десять, одиннадцать и, возможно, двенадцать километров. Средняя глубина всех океанов около 3800 метров. Под большей частью их поверхности лежат глубины, достигающие шести километров. Самые глубокие впадины океанов (6000–11 000 метров) немного места занимают в просторах океанов — 1–5 % от их общей площади.
