Сергей Богданчиков - Происхождение марксистской психологии
Обращение к работам Корнилова периода до 1922 г. и рассмотрение вопроса о том, какие взгляды были у Корнилова до появления идеи о марксистской психологии, заставляет усомниться в истинности данной логической цепочки хотя бы потому, что она подразумевает, что до знакомства с марксизмом у Корнилова не было никаких соображений о проблеме двух психологий, соотношения субъективного и объективного и т.д., что он представлял собой, образно говоря, «чистую доску» и был одним из сторонников и выразителем идей эмпирической психологии, идя вслед за Челпановым. Реальная картина, как мы только что показали выше, опираясь на конкретные работы Корнилова, выглядит по-иному. В общем виде развитие идей Корнилова – от эмпирической психологии к реактологии и марксистской психологии – можно представить в виде следующих четырех тезисов.
1. К.Н. Корнилов, проводя в дореволюционные годы экспериментальные и теоретические исследования сенсорной, моторной и натуральной реакций в рамках эмпирической психологии, приходит к мысли о необходимости учитывать как субъективную, так и объективную стороны различных реакций человека в их неразрывном единстве.
2. Развивая свою мысль далее, Корнилов приходит к идее о трактовке реакции как специфического явления, органически включающего в себя субъективную (интроспективную, выражающуюся в переживании) и объективную (рефлекторную) стороны.
3. Затем Корнилов выдвигает тезис об особом направлении в экспериментальной психологии, изучающем реакции человека с субъективной и объективной стороны в единстве этих двух сторон. Это направление Корнилов называет реактологией.
4. Последующее знакомство с марксизмом позволяет Корнилову еще выше поднять ранг своей реактологии. Теперь это уже не раздел экспериментальной психологии в рамках традиционного эмпирического направления, а особое, самостоятельное направление в психологии наряду с субъективной и объективной психологией. С помощью реактологии Корнилов стремится удержать и синтезировать все то позитивное, что есть в двух крайних направлениях – в субъективной и объективной психологии. Тем самым он стремится, противопоставляя себя этим направлениям, разработать свой, третий путь, третий вариант разрешения психологической проблемы соотношения субъективного и объективного.
На этом этапе (1922-1923) Корнилов начинает утверждать, что его идея синтеза субъективной и объективной психологий является конкретным разрешением проблемы «двух психологий» с помощью марксистского диалектического метода, описывающего разрешение противоречия как движение от тезиса через антитезис к синтезу. Все это ведет к тому, что Корнилов фактически проводит знак равенства между понятиями «марксистская психология» и «реактология»: его реактология и есть конкретный вариант, конкретная попытка построения марксистской психологии.
Таким образом, фактически К.Н. Корнилов двигался в своих теоретических исследованиях, с нашей точки зрения, не от марксизма к психологии, не от общего к частному, а наоборот, от психологии – к марксизму, от конкретных фактов – к теоретическим, методологическим и философским обобщениям, содержащимся в марксизме. Данный вывод позволяет лучше понять содержание и дальнейшую судьбу идеи К.Н. Корнилова о марксистской психологии как синтезе субъективной и объективной психологий.
Но важно не только проводить адекватную реконструкцию движения той или иной творческой мысли К.Н. Корнилова на различных этапах его научной биографии. Следует не упускать из виду картину в целом.
По большому счету, было бы несправедливо сводить всю многолетнюю и разностороннюю научную деятельность К.Н. Корнилова только к теоретическим изысканиям, сводя последние, в свою очередь, только к новшествам в области реактологии и марксистской психологии. В конце концов, свои реактологические идеи К.Н. Корнилов фактически разрабатывал в духе марксизма только в течение одного десятилетия (примерно с 1922 по 1932 г.), а ведь у него были еще и предшествующее десятилетие, и последующие двадцать пять лет научной деятельности в области психологии.
Судя по тому, что мы можем узнать о К.Н. Корнилове из работ по истории психологии и из его собственных работ (см. Приложение 1), до сих пор о К.Н. Корнилове как ученом и о его многоплановой деятельности в области психологии нет цельного и в то же время детального, эмпирически обоснованного представления. В первом приближении речь может идти по крайней мере о четырех образах К.Н. Корнилова, которые не так-то просто согласовать между собой.
Во-первых, есть К.Н. Корнилов дореволюционного периода – сначала студент Московского университета, а затем сотрудник Психологического института, ученик Г.И. Челпанова, проводящий исследования реакций с помощью интроспективного метода, но под контролем объективных показателей. Перед нами К.Н. Корнилов, творящий реактологию, но не противопоставляющий при этом свои взгляды взглядам В. Вундта и Г.И. Челпанова и ничего не знающий (во всяком случае ничего не пишущий) о марксизме.
Во-вторых, есть К.Н. Корнилов 20-х годов – директор Московского института экспериментальной психологии, выступающий с идеей построения марксистской психологии, публикующий на эту тему цикл статей и «Учебник психологии, изложенной с точки зрения диалектического материализма», критикующий всех вокруг (в том числе и эмпирическую психологию В. Вундта и Г.И. Челпанова) за немарксистские и антимарксистские взгляды и высоко оценивающий педологию и психотехнику за их практическую направленность.
В-третьих, есть К.Н. Корнилов после «реактологической дискуссии» 1931 г., уже не директор Института экспериментальной психологии, а только профессор и заведующий кафедрой психологии Московского пединститута, а затем (в 40-е годы) – действительный член и вице-президент АПН РСФСР, редактор журнала «Семья и школа», пишущий и редактирующий учебники, критикующий буржуазную психологию вообще и педологию с психотехникой в частности, но никак не проявляющий себя в качестве творца, новатора и спорщика, автора актуальных лозунгов и идей, как ранее.
Наконец, в-четвертых, есть К.Н. Корнилов 50-х годов, целенаправленно занимающийся вопросами психологии личности советского человека в духе господствующей коммунистической идеологии, но по– прежнему подчеркнуто не принимающий участия, судя по публикациям, в различных дискуссиях и обсуждениях актуальных психологических проблем государственного масштаба: фамилии К.Н. Корнилова мы не встречаем, например, в таких изданиях, как «Научная сессия, посвященная проблемам физиологического учения академика И.П. Павлова» [37], «Учение И.П. Павлова и философские вопросы психологии» [49], «Материалы совещания по психологии» [35].
Можно получить представление о каждом из этих столь резко отрицающих друг от друга «ликов» и, соответственно, этапов научной биографии Корнилова. Но представляют ли они все вместе единство? Создается впечатление, что взгляды Корнилова были очень изменчивы, но это не было постепенным уточнением и накоплением знаний подобно увеличению массы катящегося с горы снежного кома. Новое у Корнилова полностью отрицает старое. Старое перестает существовать, как будто его вовсе не было. Такова теоретическая «легкомысленность» Корнилова: вчера реактология была частью биопсихологии, сегодня она – один из вариантов разработки экспериментальных идей Вундта, Титченера или Лемана, завтра – полностью соответствует марксизму и т.п.
Эта особенность характера и стиля научной деятельности Корнилова не являлась тайной уже для его современников. Об этом писал, например, И.Н. Шпильрейн, отмечая в одной из своих статей (в параграфе с характерным названием «О талмудизме и марксизме») необоснованность и поверхностность в динамике взглядов Корнилова. Приведя слова Корнилова из предисловия к первому изданию «Реактологии» о приверженности взглядам Вундта, Титченера и Лемана, И.Н. Шпильрейн указывал: «В предисловии ко второму изданию «Учения о реакциях человека», помеченном 16 февраля 1923 г., К.Н. Корнилов (уже успевший до того выступить в № 1 журнала «Под знаменем марксизма» за 1923 г. со статьей «Психология и марксизм») опустил весь этот абзац и заменил его другим: «Ставя перед собой широкую задачу – изучения поведения человека, понимая под этим поведением совокупность реакций человека на биосоциальные раздражители, я начал изучение этих реакций не с теоретического, а с экспериментального их исследования и обоснования, ибо считал, что только на почве строго научного экспериментального изучения того объекта, который кладется в основу всех построений, возможно делать те или иные теоретические выводы». Мы видим, что здесь «теоретические выводы» делаются уже без упоминания тех авторов, которые стояли у колыбели реактологии. К.Н. Корнилов стал марксистом. Такое превращение за полтора года, прошедшие от первого предисловия до второго, теоретически возможно. Но оно обязывает к тому, чтобы пересмотреть все, что написано тогда, когда К.Н. Корнилов был еще последователем Вундта, Титченера и Лемана. К.Н. Корнилов, однако, не выполнил этого обязательства. Книга его вышла «вторым изданием с незначительными лишь изменениями и поправками», – пишет он в предисловии к тому же второму изданию. Это характерно для всей последующей деятельности К.Н. Корнилова» [63, с. 415-416]. Критиковал Шпильрейн Корнилова и в ряде других своих работ второй половины 20-х годов. Кстати говоря, мимо этой критики не могли пройти авторы партийной резолюции 1931 г., отмечая, что «выступления т. Шпильрейна против Корнилова и его учеников не были принципиальной критикой реактологии ни по существу и ни с позиций марксизма-ленинизма» [24, с. 4].
