Нора Аргунова - Не бойся, это я!
Если бы пропал лемур, хозяин улицу обшарил бы, объявления расклеил, по домам бы ходил. И этого, что мелькнул и спрятался, ищут. Тоже кто-то волнуется, останавливает прохожих, зовёт в чужих подъездах. И найдёт, наверное.
…Найдёт и вынесет на улицу. Мы, конечно, столпимся вокруг. Каждому захочется дотронуться до невиданного животного.
«Он не кусается?» — спросят из толпы.
«Ну что вы», — улыбнётся хозяин.
К зверьку потянутся руки. Какая у него мягкая шерсть! И он, оказывается, любит, когда его гладят! Он издаёт шёпотом своеобразный звук, выражающий удовольствие.
«Для чего их держат?» — спросит из толпы практичный человек.
И мы узнаем, что животное ловит мышей. Оно сильно привязывается к людям и к дому и очень чистоплотное.
«А чем его кормят?» — спросит практичный человек.
Животное любит мясо и молоко. Можно просто хлеб накрошить в молоко. И суп оно ест, и кашу, да вообще почти всё ест.
Моя мама спросит о климате, как оно переносит наш климат. Хозяин объяснит, что зверёк привыкает к любому климату.
«Мам, — скажу я, — где нам взять такого?»
«Если вам понадобится уехать, — обратится мама к хозяину зверька, — и некуда будет его деть…»
Поглаживая своего зверя, человек ответит, что его сослуживцы скоро привезут пару, и, возможно, появятся малыши. Он ничего не обещает, но свой телефон охотно даст.
Мама одолжит у кого-то голубую шариковую ручку. В толпе начнут записывать телефон, кто — на свёртке, кто — на газете. И тот, практичный, достанет толстую книжку с алфавитом. Откроет на странице с буквой «К»…
Если б зверёк был редкостью, единственным на весь город, если б никто ещё не видел такого! Полезного в доме, и неприхотливого, ласкового — и с дикими прозрачными глазами… Что мы сделали бы, увидев, что он скитается, голодный и затравленный?
Что, если б это была наша Первая Кошка?
ГОЛУБОЙ СВИТЕР
Рысь потянулась всеми четырьмя лапами и широко зевнула. Она лежала в сухой яме под еловым выворотнем и сонно выглядывала из полумрака.
Сквозь путаницу свисавших корней и сухой травы она разглядела в утреннем тумане дятла, проводила его ленивым, суженным в щёлку зрачком. Следом, звонко вскрикивая, мчалась вторая птица, и рысь слышала, как посвистывают упругие крылья.
Рысь перевела взгляд, и её блуждающие зрачки внезапно расширились. Она уставилась на зверя, неизвестно когда возникшего в низкорослом, сухом понизу ельнике. Рысь впилась в него почерневшими глазами. Одна её лапа судорожно сжалась. Она надеялась, что волчица не заметит и пройдёт своим путём, но та повернулась и загривок у неё вздыбился.
Шурша прутьями, не таясь, волчица уверенно шла прямо к месту, где лежала рысь. Лесная кошка была крупным, ловким, сильным животным, а волчица невелика, худа, неказиста, но двигалась она бесстрашно, и рысь изготовилась.
Волчица припала к земле. Кожа у неё на морде собралась в складки, открывая клыки. Губы дрожали. Рысь вскинула когтистую лапу, но волчица не двигалась, не собиралась нападать. Они застыли одна против другой выгнувшая спину, шипящая, растерянная кошка и маленькая волчица.
Рысь попятилась. Волчица встала, наблюдая, как она уходит. Рысь легко взмахнула на согнутую берёзу и оглянулась. Волчица ждала. Кошка, прижимаясь, сбежала вниз по наклонённому стволу, и лопатки у неё на спине горбатились боязливо.
1
Впервые волчица решилась отойти подальше от логова. За дни, пока ждала щенят, и потом, ухаживая за ними, она истомилась и теперь шла, жадно втягивая сырой весенний воздух.
Она шагнула с тропы, проложенной старым волком, и провалилась в рыхлом водянистом снегу. Снег холодил ей горячий живот. Она постояла, потом легла, покаталась на спине и затихла.
Она была молода и полна сил, однако с её непоседливым нравом трудно нести материнские обязанности. Волчат всего трое, но они так малы, что ещё ничего не умеют сами. Стоит отойти, улечься неподалёку, как снова пора к ним. Волчица возвращается, переворачивает щенка, вылизывает ему живот, увлекается и лижет грудь, тупое рыльце с беззубым молочным ртом. Сквозь лёгкий и плотный детский мех добирается до горячей кожи, ведёт вдоль податливых позвонков, моет, приглаживает, укладывает возле себя. Вылизывает остальных. И следит, как сосёт каждый из них: азартная маленькая волчица, крупный щенок и средний.
И так дни и ночи, и отвлекаешься только в те минуты, когда старый волк выкладывает мясо, которое ему удалось добыть.
Сегодня она оторвалась наконец от гнезда. Вышла на жировку, словила и съела двух зайчат и шла обратно. Сейчас она, со щенячьи разбросанными лапами и оттянутыми губами, с приоткрытой узкой розовой пастью, дыша часто и мелко, лежала на спине, вся обмякнув, закатив янтарные глаза, а над ней плыл туман…
Мгновение — и волчица вскочила, отряхнулась. Её уже тянуло домой. Она двинулась дальше.
Ещё раз она сошла с тропы там, где лежало бревно. Обычно она впрыгивала на это бревно, чтобы оглядеться. Но сегодня его припорошило мокрым снегом, и волчица, взобравшись, мельком посмотрев в стороны, пошла с опаской, балансируя хвостом, занятая лишь тем, чтобы не поскользнуться.
Внезапно она заметила старого волка, уловила выражение, с каким он следит за ней, и полетела к нему прыжками.
Нос к носу волчица стояла возле волка. Она обнюхивала его большую голову, засовывала нос в его заросшее ухо, и глаза её лучились. А он подставлял ей поседевший лоб, могучую мохнатую шею…
Ему было много лет. Большую часть жизни он прожил со своей первой волчицей. Когда её застрелили, старый побывал в капкане.
Он и раньше понимал, что такое капкан. Как бы ни запрятывали люди это чудовищное сооружение вместе с цепью, как бы ни старались убрать запах металла и своих рук, закопать, замаскировать, придать естественный вид месту, где насторожены смертоносные челюсти — старый волк не ошибался. Он замечал покосившуюся травинку на дёрне, по-новому лежащую валежину, накиданные листья.
Люди знают много способов, уничтожающих запах капкана, но старый всегда его чуял. Зимой, когда человек считал, что сама природа спешит на помощь, занося капкан снегом и уж вовсе ничего подозрительного не оставляя на поверхности, матёрый зверь всё-таки обходил опасные места. Потому что дикое животное — это часть природы, а волк, веками травимый людьми, стал самым напряжённым её нервом. Сжимаемый холодом капкан для него звучал.
Но в ту зиму застрелили волчицу, с которой он прожил почти шесть лет. В тоске он не находил себе места. Он присоединялся к стае, бросал её, сутками лежал, свернувшись, безразличный ко всему, разыскивал стаю снова. Охотился один, изредка вместе с другими, и еда не лезла ему в горло.
Он напоролся на капкан. Ему сдавило, искалечило переднюю ногу, и он стал бешено вырываться. Он грыз железо и дико озирался, зная, что скоро явится человек. Он обломал бы себе зубы или перегрыз онемевшую лапу, а волку лучше погибнуть сразу, чем остаться беззубым инвалидом, который беспомощно мнёт и, давясь, заглатывает целиком какую-нибудь жалкую добычу, медленно слабея от голода.
К великому счастью, дуги капкана сошлись неплотно. Волк дёргал лапу, сдвигался понемногу, и вот он высвободился и бросился бежать, вскидываясь всем корпусом, держа на весу сломанную, набрякшую ногу.
Теперь он хотел жить. Он и волчица были родоначальниками окрестных волков. За шесть лет ни одного выводка не удалось им сохранить целиком. Волчата умирали от болезней и несчастных случаев, а достигшие зрелости разбредались в поисках собственной судьбы. Но и живших поблизости хватало, чтобы образовать большую семью. Они сплачивались на зиму, потому что стае легче выжить, чем одиночке.
Старая волчица обычно двигалась впереди, старый волк замыкал шествие. Теперь другая оказалась во главе, и его место было тоже занято. Быть может, уважение, которым старый пользовался, охраняло его. Никто и не подумал тронуть раненого. Он бы погиб от голода, если б не стая. Он ковылял следом и кормился тем, что оставалось от стаи.
Лапа зажила, но в эту весну он оставался один.
Волк с волчицей сходятся навсегда; из года в год выхаживать им детей, оберегать и учить, и трудными зимами водить их, малых и полувзрослых, в поисках пропитания. Изо дня в день вместе… И волки избирают друг друга. Старый встречал и других самок, но ни одна из них не привлекла его.
Февральским солнечным, льдистым утром он напал на след незнакомой волчицы. Добежав до поляны, он мгновенно разглядел пару взъерошенных волков-трёхлеток и волчицу, лежавшую на снегу. Легко выпрямившись, подняв небольшую голову, она посматривала по сторонам, будто снисходительно охраняя двух дурней, забывших об осторожности.
