Татьяна Семенова - Наложница императора
Ли Ляньин опустил глаза и робко ответил:
— Старая Будда не должна волноваться.
— Как я могу не волноваться?! — почти выкрикнула Цыси с гневом. — Я почти двадцать лет не могу спокойно заснуть!
Она встала с кресла, и евнух, тут же вскочив, бросился на колени перед ней и уткнулся лбом в пол.
— Почтенная Будда гневается, — трепеща, произнёс он.
Впрочем, это был показной трепет. Ли Ляньин совсем не боялся владычицы — наоборот, императрицу иногда пугало его слишком сильное влияние при дворе. И всё же, будучи влиятельным лицом, он знал своё место. Помнил, что по законам властительница могла в любой момент казнить его. Да и характер у неё не из мягких: любая провинность или оплошность могла обернуться трагедией для евнуха. Тем более в последнее время — Цыси пребывала в дурном расположении духа, и все евнухи трепетали перед ней. Ляньин, быть может, единственный, не боялся гнева императрицы. Он был нужен ей! Особенно сейчас! И прекрасно понимал это. Но… не подавал виду, старался в нужный момент «трепетать» перед Цыси, демонстрируя преданность, покорность и страх. Ведь только намекни Цыси, насколько ты силён и независим… И думать не хотелось, что может случиться.
Императрица не умела просто казнить. Она показывала всем: перешедший ей дорогу или просто недостаточно почтительно отнесшийся к ней, должен умирать очень долго и страшно мучительно. Её любимой поговоркой было: «Тому, кто мне хоть раз испортит настроение, я испорчу настроение на всю жизнь».
Евнух молча стоял на коленях, упёршись лбом в пол. Выдержав почтительную паузу, будто собираясь с силами, он тихо произнёс:
— Ожидание всегда томительно. Надо набраться терпения. Ван Лу — надёжный и смелый человек. Он единственный, кому можно было доверить такое важное дело!
— Моё положение крайне опасно… особенно сейчас, — с волнением произнесла императрица. — Этот указ не должен существовать! Ты что не понимаешь, что Цыань может лишить меня власти! В последнее время она вообще стала слишком недоверчивой. Особенно, когда узнала о моих намерениях.
Ли Ляньин, не смея поднять глаз на императрицу, произнёс ещё более робко:
— Старая Будда не должна так беспокоиться. По моему глупому разумению, императрица Цыань не слишком мечтает о единоличной власти.
— Да что ты понимаешь в этом! — раздражённо ответила Цыси. — Цыань заодно с князем Гуном, и он внушает ей, что вполне можно справиться без меня.
Ли Ляньин, ещё немного поколебавшись, всё же решил высказаться:
— Почтенная Будда слишком отдалила от себя князя Гуна, вот он и ищет поддержки у Цыань.
Цыси гневно взглянула на него.
— Князь Гун вечно критиковал мою политику. Он хочет перемен. Он хочет, чтобы эти варвары-европейцы заполонили всю империю! Но стране не нужны все их новшества. Ты посмотри, князь Гун организовал школу иностранных языков. Зачем? Если варвары хотят общаться с нами, пусть учат наш язык. Зачем нам знать их языки? Он хочет, чтобы в академии «Лес Кистей» преподавали иностранные науки! Это значит, что учащиеся должны отвлекаться от изучения философских трудов наших великих учёных. Мы столько веков жили без этих варваров, а теперь — ты посмотри, что происходит — они повсюду!
— Да, — промолвил Ли Ляньин, — времена изменились. После событий двадцатилетней давности — захвата Пекина иностранцами, мы вынуждены считаться с ними.
Цыси недовольно посмотрела на Ли Ляньина и решила взять реванш:
— А ты не забыл, как одиннадцать лет назад казнили Ань Дэхая, моего самого доверенного евнуха? — и она строго взглянула на Ли Ляньина. — Кто был инициатором? Князь Гун и Цыань. Я тогда ничем не могла помочь Ань Дэхаю. Не сомневайся, если князь Гун и Цыань встанут у власти, тебя ждёт такая же участь.
Ли Ляньин молчал, уткнувшись лбом в пол. Он помнил казнь Ань Дэхая, и ни минуты не сомневался, что удостоится той же участи, если его покровительницу отстранят от власти. Впрочем, Ань Дэхай хоть и был приближённым Цыси и весьма влиятельным лицом при дворе, всё же не имел такой власти, как Ли Ляньин.
Цыси, походив немного и успокоившись, снова села в кресло.
— Встань! — приказала она евнуху. — Можешь сесть рядом.
— Разве раб посмеет? — прошептал Ли Ляньин и снизу вверх взглянул на госпожу.
Она смотрела на него пристальным взглядом, который для простого евнуха не сулил бы ничего хорошего. Однако Ли Ляньин принял правила игры и, соблюдая почтительность, опять упёрся лбом в пол. Цыси отвернулась и ненадолго задумалась.
— Нужно послать человека вслед Ван Лу, — через некоторое время произнесла она. — Что-то у меня тревожно на сердце.
Евнух, не отрывая головы от пола, произнёс:
— Если Ваше Величество так взволнованы, разрешите рабу вашему пойти и всё разузнать.
Императрица опять задумалась. Отпускать Ли Ляньна за пределы Императорского города ей не хотелось. А вдруг он понадобится ей здесь? Цыси охватило беспокойство. В голову всё время лезли тревожные мысли: «Что, если Ван Лу не удалось убить доверенного евнуха императрицы Цыань и отобрать у него указ Сяньфэна? Что, если указ уже у князя? И если опасения справедливы… Это самое страшное, что может случиться! Князь Гун, завладев документом, явится на рассвете во дворец и обнародует его…»
Императрица вздрогнула от такой мысли и прикрыла глаза. Никто не должен был видеть её испуганной, даже самый доверенный слуга.
«Князь Гун, князь Гун, — повторяла про себя императрица. — Ох, не надо было мне лишать его звания главы Государственного совета! Хотя, — она с сомнением покачала головой, — он вполне мог устроить государственный переворот. Он силён, очень силён… Может, прав Ли Ляньин, и надо было всё-таки перетянуть его на свою сторону? Но как? Он очень независим… А теперь ещё и заодно с императрицей Цыань, которая мешает мне, очень мешает, — Цыси поморщилась. — И зачем Сяньфэн оставил ей этот указ?… Ведь он так любил меня…»
Она открыла глаза и опять взглянула на распластавшегося Ли Ляньина. Затем отвернулась и, слегка прищурившись, с досадой подумала: «Надо же так оплошать: этот злосчастный указ был почти у меня в руках! И откуда Цыань узнала, что мне всё известно про тайник?.. Какой она оказалась сообразительной и расторопной! За ней и не замечали этого. Ладно, евнух её далеко не уйдёт. Ван Лу — человек опытный. И как только я получу указ, Цыань сразу станет не опасной. Ишь, всё время держать меня в страхе! — Цыси плотно сжала губы. — Этого я никому не прощаю!»
А Ли Ляньин всё так же стоял на коленях, упёршись лбом в пол. Императрица ещё раз поглядела на окно. Там, за восточным горизонтом, уже явственно светлело. Она решительно повернулась к евнуху:
— Иди в город, только будь осторожен. Где живёт князь Гун, ты знаешь. Возьми с собой для надёжности ещё двоих, — она встала и прошлась по комнате. — Не надо было отпускать одного Ван Лу. Хоть он и ловок, но всяко бывает… Вот уж совсем светло (это было легким преувеличением), а его всё нет. Заставляет меня волноваться. Если не выполнил приказа, — она яростно сверкнула глазами, — не будет ему пощады!
Ли Ляньин встал и, пятясь, направился к двери.
— Да, вот ещё что, — остановила его Цыси. — Усиль охрану у моих дверей… Мало ли что, — уже про себя добавила она. — И вели принести мне трубку. Да поторопи их! Вечно доводят меня своей нерасторопностью. Что за евнухи пошли! Кто их учит?
Ли Ляньин низко поклонился и, всё так же пятясь, вышел из покоев Императрицы.
Цыси, оставшись одна, стала вглядываться в полумрак за окном. Тёмные ветви деревьев слегка подрагивали в утренней дымке, словно с нетерпением ожидали первых солнечных лучей. На одной из веток, нахохлившись, сидела маленькая птичка. Она мирно дремала, покачиваясь в такт лёгкому ветерку, и казалась совершенно безмятежной. Цыси задумчиво посмотрела на эту маленькую птичку, уютно устроившуюся в густой кроне платана, и невольно вспомнила строчки давно забытых стихов:
Вы видели,
Как птицу гонит страх?
От коршуна
Спасается в силках!
Добыче рад
Жестокий птицелов,
Но юный муж,
Печален и суров.
Он разрезает сеть
Своим мечом —
Вот иволга
В просторе голубом:
Прижалась к небу,
Снова вниз летит,
Над юношей кружа,
Благодарит.[1]
У дверей раздался шум. Цыси вздрогнула и обернулась. Это был один из евнухов. Опустившись на колени, он отбил земной поклон.
— Ваш раб принёс трубку, — тихо сказал евнух и, не вставая, протянул небольшой серебряный поднос, украшенный драконами, на котором лежала трубка, набитая табаком.
Цыси подошла, взяла трубку и вернулась в своё любимое кресло. Евнух на коленях подполз к императрице, чиркнул спичкой[2], зажёг бумажку и поднёс к трубке. Цыси закурила, затем сделала евнуху знак удалиться. Тот послушно встал и попятился к двери, не забывая при этом низко кланяться.
