Лена (Елена) Макарова - Записки педагога: Осовободите слона!
— Вы с ним построже,— наказывала она мне.— Вы с ним все время шутите, а мой Петя шуток не понимает. Мы дома не шутим. Стоит с ним пошутить, он тут же на голову садится. Надо будет его потом на музыку отдать, чтобы поменьше свободного времени оставалось.
Интересы Пети никак не культивируются в семье. Может, у папы не удалась хоккейная карьера, и он ни за что на свете не хочет, чтобы Петя шел по его стопам. Или, сами не обладая общей культурой, они мечтают, чтобы Петя стал всесторонне развитым? Для этого существует студия. И вот мучают ребенка! Копится в Пете разрушительная энергия, пулей вылетает он из класса и носится по фойе, пока какая-нибудь строгая преподавательница не возьмет его за руку и не внушит, что в школе так себя вести нельзя. А скажи я маме: не мучайте мальчика, успеет он еще «образоваться», нельзя насильно «привить культуру», должны быть и у ребенка предпосылки к этому — обидится. «Все ходят, все водят, что мой Петя хуже всех? А как он тогда в школе будет учиться?»
Сколько детей уже в таком раннем возрасте закомплексованы. Неуверенность, нытье, ребенок еще и не пробовал взяться за задание, а уже — в слезы: «Не умею, не получится, не буду, лучше шарик сделаю…»
Детям с гипертрофированным тщеславием страшно приступать к тому, что они не опробовали предварительно. Вдруг не выйдет, и они уронят свой авторитет в глазах остальных детей? Нормальный ребенок и думать не станет наперед, получится у него или нет. Его увлечет дело. Ведь малышей, которые роются песке, не волнует, выроют они что-нибудь или нет. Им нравится сам процесс.
Недавно к нам пришли два брата, одному пять, другому четыре года. «Вельветовые» мальчики, в «фирменных» бутсах — смотреть по одежке, должны бы быть самоуверенными, хвастливыми. Возят мальчиков на машине, одеты они «с иголочки», мама очень бойкая, с ходу рассказала мне про мужа, про мечты — совместить материальное и духовное; вполне трезво объяснила причину «запущенности» детей: очень любит она мужа, он у нее на первом месте, а дети — на втором. Мало им читает, мало бывает с ними, хотя сидит дома. (Позже выяснилось, что они ходят в детский сад — то ли для освобождения мамы на радость папе, то ли для приучения к дисциплине.) «Взрослые, я считаю, имеют право на свою личную жизнь»,— заявила мама «вельветовых братьев». Четкая, циничная, волевая дама, пора сомнений ушла в далекое прошлое. Ну, а каковы мальчики? Унаследовали они мамины черты?
А мальчики не переносят никаких трудностей. Они теряются, когда им задаешь обычный вопрос. Словно с ними никогда прежде не разговаривали. Они не могут выстроить домика из кубиков, не могут размять пластилин, они абсолютно беспомощны. Чуть что — глаза на мокром месте. Отщипнут кусочек пластилина и смотрят на меня, приоткрыв рот.
Наконец, после долгих мытарств сами, без моей помощи, слепили по козлику из сказки. Изнылись, но сделали. Я сидела между горемычными братьями, диктовала им каждое движение, мужественно не прикасаясь к их работам. Стоило отвлечься на других детей — и мальчики застывали с открытыми ртами. Как им трудно! Им уже трудно жить. Они еще не думают, как их мама, о «гармонии между материальным и духовным», они просто плачут по каждому пустяку.
А мама довольна:
— Неужели они сами слепили этих козликов? Просто не верится! Как живые! Можно оставить это у вас?
Ей, при машине, лень было брать с собой наши достижения. А ведь многие родители возят детей с другого конца города и не оставляют у меня ни пластилина, ни коробок с «готовой продукцией». Они этим дорожат. Не всегда понимая смысл работ, они ценят труд своих детей, они дорожат их любовью к занятиям.
Забитые дети, запущенные дети — это еще не плохие дети. Они-то прекрасно отличают добро от зла, красоту от уродства, любовь от нелюбви, безразличия. Но они окружены взрослыми, у которых нравственные нормы размыты, а иногда и вовсе отсутствуют. Детям помочь можно. Любовь, искренность, терпение — и они летят к тебе, как мотыльки на свет. Даже стыдно бывает за столь легко добытое расположение. Но стоит ли обольщаться? Что может дать час занятий в неделю, да притом не один на один, а в группе?
Маму «вельветовых» мне не изменить. Она человек сложившихся взглядов. А вот детям можно бы помочь. Если только маме в один прекрасный день не придет в голову, что все это ни к чему.
Как это случилось с папой Насти-молчуньи и еще с одним трудновоспитуемым» папой, папой Данека.
А КАКИМ ВЫ БЫЛИ РЕБЕНКОМ?
Данек — красавец: крупные каштановые кудри до плеч, продолговатые карие глаза с длиннющими ресницами. А в глазах этих, под дрожащими ресницами,— мировая тоска.
— А я не умею лепи-ить, а я хочу к папи-и…— повторяет мальчик на каждом занятии. Чем только я его не занимала! И куклы из кукольного театра приходили на помощь, и всяческие фокусы-мокусы с пластилином. Ничего не помогало. На другие занятия он вообще не ходил, а у меня ныл и мешал детям.
Папу Данека беспокоило только одно — его некоммуникабельность.
— А каким вы были ребенком? — спросила я папу.
— И не спрашивайте! Я был жутким занудой. Знаете, как меня в детстве кормили? Мама носила меня на руках по лестнице, а папа шел за нами с ложкой каши наготове. Я открывал рот ровно на десятой ступеньке, и счастливый папа всовывал мне в рот ложку каши. И ничего, вырос. К тому же мы возлагаем большие надежды на женины гены. Она полная противоположность мне, видите, ее сын ноет, а она улыбается.
— Второй ребенок будет похож на вашу жену,— утешила я его.
— Этого я не переживу,— сказал папа Данека, потрепав сына, за подбородок.— Если шесть человек не справляются с одним ребенком…
— Шесть человек?
— Две бабушки, два дедушки и мы с женой,— мрачно ухмыльнулся папа Данека.— Мы так загорелись, узнав о вашей студии, да, видно, зря.
Говорю с папой, а слышу голос сына: тоскливая интонация, внутренняя паника и абсолютное отсутствие терпения.
— Но ведь и месяца не прошло. Многие дети трудно привыкают к новой обстановке…
— Нет. Спасибо вам, но Данека я заберу. Зачем зря мучить мальчика.
Распрощавшись с Данеком и его родителями, я издали наблюдаю, как двое взрослых пытаются одеть одного ребенка. Данек извивается, бьет по высокой тумбе ногами. Родители специально водрузили его туда — там ему трудней увильнуть от неприятной процедуры. Это напоминает только что рассказанный Данекиным папой эпизод с кормежкой. Преемственность поколений!
— Не крутись! Ты вспотеешь и простудишься в этой чертовой| школе! — доносится голос Данекиного папы.
И я вдруг испытываю радость оттого, что этого ребенка больше не будет на моих занятиях. Мне искренне хотелось заинтересовать его лепкой, помочь ему обрести хоть малую самостоятельность, часто даже в ущерб другим детям. Это тот случай, когда я оказалась бессильной. Однако это вовсе не означает, что Данек станет копией своего отца. Жизнь иногда вытворяет с нами такие штуки…
УГОЛ ЗРЕНИЯ
— Ты с мотором?
— Да.
— Я тоже с мотором.
(Из разговора в классе)
Увы, мало кто из взрослых с детским мотором, мало кто способен смотреть на мир непредвзятым взглядом. Дети не судят, не выносят никому и ничему приговора. Вся их энергия направлена на познание мира, который для них еще не расчленен. Не расчленено время — оно отсчитывается по событиям.
— У меня бывает день рождения, когда приезжает бабушка.
Многие один день считают за два — до дневного сна и после. У них свое представление о пространстве:
— Рома, надо иметь предел. Космос и то с каким-то пределом.
Они по-своему понимают расстояние:
— Я за один километр сижу. Это близко, к вашему сведению.
— Два километра, у-у-у! Всю ночь идти.
Они думают, что, чем больше ешь, тем больше станешь.
— Был большой, а потом унизился, потому что мало каши ел.
— Если б муравьи все на свете ели, они бы были огромными.
Они надеются на то, что подрастут и смогут летать. Летают же мошки, птицы:
— А я, между прочим, как в школу пойду, так и залетаю.
Они не знают, как рождаются люди:
— Как же ты родилась без мамы? Трудно тебе было?
— Да. Я все сама делала.
Поэтому они равнодушно относятся к смерти, ведь сам цикл жизни, имеющий начало и конец, им неведом:
— А мне весело. Где музыку услышу, туда и бегу смотреть похороны.
Они еще не знают, что слова имеют переносный смысл, и все понимают буквально:
— У меня в книжке написано, что на краю земли находится север. Значит, у земли есть край.
— Ты что, не знаешь, что такое форма? Форма — это пиджак.
Потому-то они с необыкновенной легкостью и непосредственностью сыплют неологизмами, изобретают новые:
— Один раз лепну и больше не буду.
— Сколько нашло муравьев, они все в молоках лазали.
— Я так летела, так летела, только пятна сверкали.
— У нас такой неразборчивый дом, что не поймешь, кто где живет. Вот у нас есть Блинов, он пришел на день рождения, съел варенье, и зуб в варенье упал.
