Борис Емельянов - История отечественной философии XI-XX веков
Феодосий – последователь Антония, но через сопоставление их образов становится ясной развитие идеи святости на Руси. Антоний тяготился человеческим общением, не пожелал взять на себя игуменское бремя; когда число братьев увеличилось, он оставил их и затворился. Образ Феодосия, по сравнению с Антонием, ярче, самобытнее, полон индивидуальных характеристик. Для средневековой Руси образ Феодосия более характерен. Это образ активно действующего, проповедующего милосердного монаха, и главное – монаха философствующего.
Образ Феодосия показателен не только как пример служения обществу. Его почитание книг, образованности, понимание значимости осознанной веры, учительства находили отклик в последующих сочинениях Киевской Руси, например в «Житии Авраамия Смоленского». Автор «Жития» многократно подчеркивает, что «…из всех книг более всего любил он читать учение преподобного Ефрема, и великого учителя вселенной Иоанна Златоуста, и Феодосия Печерского… Изучая и вдумываясь в святые Боговдохновенные книги с их житиями и поучениями, он читал днем и ночью, непрерывно молясь Богу… просвещая свою душу и помыслы. И он кормился Словом Божьим, как трудолюбивая пчела»104. Но Авраамий не останавливался лишь на совершенствовании своей души, он считал необходимым просвещать окружающих: «…и многие из города стали приходить и слушать… чтение Божественных книг. Ибо блаженный стал искусным чтецом, так как по Божьей благодати он мог не только читать, но также толковать книги, так что многие несведущие люди, слушая его, понимали все… его уста никогда не умолкали, обращаясь ко всем, к малым и к великим, к рабам и свободным, и к ремесленникам»105. Авраамий демонстрирует какими путями человек ищет смысл своей жизни, как воля выступает средством достижения высшего счастья – единения с Богом.
Кроме высших примеров восприятия новой веры в Киевской Руси звучали рассуждения и о более традиционных формах. Например, в «Киево-Печерском патерике» показана характерная стадия духовного подъема, на которую была способна Русь, не так давно покинувшая свое язычество. Ведь сегодняшний подвижник был вчерашним членом того же общества, которое теперь необходимо было преобразовать. «Совлекши с себя ветхого Адама», ему требовалось время для нового преобразования. В большинстве своем это была сильная и крепкая физическая натура, и физические подвиги (рубить дрова, носить воду и т. п.) были для нее привычными и не трудными. Настоящие подвиги начинались тогда, когда заходила речь о лишении пищи и сна, о духовном совершенствовании.
Было и общее в жизни инока и простого мирянина, в обоих случаях трудности и искушения требовали постоянных усилий, победы давались тяжело, страдания присутствовали везде. Таким образом, смысложизненные идеалы инока и мирянина, кем бы он не был по социальному статусу, имели много общего как в целях, так и в средствах их достижения.
Смысл жизни подданного: вера и долг, что отражено, например, в таких сочинениях, как «Молитва» митрополита Илариона, «Послание отца к сыну».
Постепенно в связи с теми потрясениями, которые переживала Русь, – феодальная раздробленность, татаро-монгольское иго – в понимании человека все более начинают сказываться пессимистические и эсхатологические мотивы. Пример тому сочинения Серапиона епископа Владимирского. Серапион Владимирский отражает не только последствия испытаний, пришедших на Русь, но и определенную стадию осознания христианства. Серапион Владимирский пишет, что его современники уже были свидетелями всех обещанных мук и событий, демонстрирующих наступление конца света (затмение, землетрясение, голод), и все это является следствием того, что Бог «…грехов наших… беззакония нашего вынести не может»106. Бог через святых учителей (Василия Великого и Григория Богослова, Иоанна Златоуста) пытался наставить на путь истинный Своих сынов, но так как они не слушали слов Его, теперь Он учит людей «не устами, но делом».
Само татаро-монгольское иго послано Богом за грехи людей, и все происходящее дополняет картину приближающегося конца: «И не раскаялись мы, пока не пришел на нас немилостивый народ, как наслал его Бог; и землю нашу опустошили, и города наши полонили, и церкви святые разорили, отцов и братьев наших избили…»107. Страшного суда не избежать, но можно уменьшить вину свою через покаяние и тем самым уменьшить «ужас» Судного дня: «…раскаемся все мы сердечно – и Бог оставит свой гнев; отвратимся от всех злодеяний – и Господь Бог да вернется к нам… Придите и покайтесь со мной, и вместе умолим мы Бога, ибо я знаю: если покаемся мы – будем помилованы…»108.
К концу XIII столетия ощущение приближающейся катастрофы еще более возрастает. И все чаще и чаще звучит тема Суда и мучений, которые ждут человека за несоблюдение заповедей Бога. Христианство уже существовало несколько столетий, восприятие его становилось все более осознанным. И что же возникало перед взорами современников? Идеал оставался идеалом, внешние же проблемы только усиливали различие между желаемым и реальностью: «…мы же считаем себя православными, во имя Божье крещенными и, заповедь Божью зная, неправды всегда преисполнены, и зависти, и немилосердья…»109.
Примером развития антропологической проблематики уже в Московской Руси может служить учение нестяжателей. Идеологом этого направления отечественной средневековой мысли был Нил Сорский. В учении Нила Сорского традиции неоплатонизма тесно переплелись с воззрениями, свойственными исихазму. Нил Сорский автор «Предание ученикам», «Устав», «Малый устав», нескольких Посланий.
В «Уставе», который иногда именуется «Большой Устав», Нил Сорский развивает основные положения своего учения. В предисловии «От писании святых отець мысленем деланиеи, что ради нужно сие и како подобает тщатися о сем», опираясь на концепции Симеона Нового Богослова и Григория Синаита о «делании сердечном и мысленом блюдении, и умном хранении различными беседами», Нил Сорский пишет «…о делании сердечном, мысленном блюдении и умном хранении…» человека110. Он указывает, что «…от сердца исходят помышления зла и скверняет человека»111 и, следовательно, борьбу со злом нужно начинать с очищения своего сознания («…внутреннее сосуда научится очищати»112) и своего сердца. При этом Нил Сорский постоянно подчеркивает, что человеку необходимо достигнуть единства своего духа и ума.
Невидимая «мысленная брань» потрясает все существо человека, переворачивает его, или, точнее говоря, «выворачивает наизнанку». По сути – жизнь человека есть борьба со страстями, которые поражают и душу и ум. Поэтому, советует Нил Сорский, следует хранить ум как «око душевное», постоянно пребывать в «мудровании» и «рассуждении духовном». Автор подчеркивает, что внешние поступки (или «телесное делание») есть лишь «лист точию», а внутренние свершения (или «умное делание») подлинно плодоносно – «плод есть».
Эту же мысль мы можем видеть в его Посланиях. Например, в «Послании старца Нила к брату, въпросившему его о помыслех. 1 послание». Нил Сорский пишет: «Похвално желание подвигнул еси, о възлюбленне, еже слышати слово Божие ищеши на утвержение себе, на схранение от злых и поучение к благым»113. Нил Сорский постоянно подчеркивает необходимость поиска истины, заключенной в мудрости мыслителей, как прошлого, так и настоящего. Этот поиск направляет человека к пониманию необходимости совершенствования, к преодолению собственной ограниченности.
В первой главе «Устава» – «О различии еже на нас мысленыа брани, победы и побеждениа, а еще тщаливно противися страстем» – Нил Сорский приводит психологический анализ возникновения различных страстей в душе человека.
Нил Сорский исследовал различные «мысленные брани», которые мучают душу, вводя в нее пороки и грехи. Он пишет о стадиях формирования страсти. В этих своих рассуждениях Нил Сорский особенно близок к учению о страстях Максима Исповедника, знание византийского мыслителя прослеживается достаточно хорошо. Изначально Нил Сорский так указывает логику развития страстей: «…прежде прилог, затем сочетание, потом сложение, затем пленение, и потом страсть»114.
Причиной страстей человеческих являются «образы неции и начертания мира». «Образы неции и начертания мира» – предметы и явления действительности. Через чувства они «объявляются» уму и запечатлеваются в уме как простые идеи. Эта и есть первая ступень развития страсти, который Нил Сорский именует «прилог». Если ум не проникается им, не увлекается им, то сам по себе «прилог» безгрешен, но это требует больших усилий воли человека. Вторая ступень страсти – «сочетание», то есть соединение возникшей идеи с «произволением» человека, его волей – возникает, когда ум склоняется к «приятию помысла». Нил Сорский и в этом случает указывает на то, что человек имеет возможность справиться с заблуждениями. Средство – призвать ум и учение истинное Отцов церкви, размыслить над всем и прийти к правильным выводам. В данном случае необходимо осознать, что богоугодна только такая мысль, которая может быть направлена в сторону благих деяний. Любая другая мысль должна быть решительно отсечена, чтобы не возникло «сложение» – «…приклонение страстное души, к являющимся помыслам или образам»115, то есть согласие души с тем, что «глаголет вражеский помысл», «съластное» ощущение. В результате – на данной стадии происходит то, что человек «…приемлет помыслы вражьи волей, и собеседуя и сочетаяся с ними, побеждается ими, и уже не противостоит страсти, но сложит в себе отвержение страстям, или уже будет делом творити [то, что страсти велям ему]»116. Следствием подобного наступает «пленение» или «… невольное сердца пленение»117, когда человек уже перестает управлять волей своей и губительные помыслы проникают и в сердце и в разум. И в конечном итоге утверждается «страсть» – высшая любовь и приятие земного мира, человеческих «мечтаний». Страсть – полная зависимость человека от своих мечтаний и заблуждений. Когда «пленение» из временного, эпизодического становится постоянным, всепоглощающим, неотделимым от натуры человека, то как раз в этот момент и наступает «страсть». Она выбирает и указывает человеку, как ему вести себя и что делать, сам же человек свою свободную волю окончательно теряет. «Страсть» это то, что человека «обуревающе присно» и «аще хощет, аще не хощет, побежастеся от неа мыслене».