Петр Кропоткин - Идеалы и действительность в русской литературе
Она просит Онегина оставить ее:
Я вас люблю (к чему лукавить?). Но я другому отдана —
Я буду век ему верна.
Сколько тысяч молодых русских женщин позднее повторяли эти стихи и говорили самим себе: «О, как охотно мы бы отдали все эти наряды, весь маскарад роскошной жизни за полку книг, за жизнь в деревне среди крестьян, вблизи могилы старухи няни в нашей деревне!» И сколько из них ушло в деревню!.. Позднее мы встретим тот же тип русской девушки в ее дальнейшем развитии в романах Тургенева и в русской жизни. Предугадавши это явление, Пушкин действительно был великим поэтом.
Лермонтов. Пушкин или Лермонтов
Рассказывают, что, когда Тургенев встречался со своим близким другом, Кавелиным, — симпатичным философом и выдающимся писателем по историко-юридическим и общественным вопросам, — они часто начинали спор: «Пушкин или Лермонтов?» Тургенев, как известно, считал Пушкина не только одним из величайших поэтов, но и одним из величайших художников, в то время как Кавелин утверждал, что Лермонтов, в его лучших произведениях, стоит как художник немногим ниже Пушкина, но что в то же время его вдохновение имеет более высокий полет. Если прибавить, что литературная карьера Лермонтова продолжалась всего восемь лет, — он был убит на дуэли, когда ему было всего двадцать шесть лет, — громадный талант юного поэта и лежавшая пред ним блестящая будущность очевидны для всякого.
В жилах Лермонтова текла шотландская кровь. Основателем фамилии был шотландец, Джордж Лермонт (George Lermonth), который, с шестьюдесятью шотландцами и ирландцами, вступил на службу, сначала Польши, а потом (в 1613 году) России. Жизнь поэта остается до сих пор, в сущности, мало исследованной. Несомненно, что его детство и юношеские годы не были счастливы. Его мать любила поэзию и, кажется, сама писала стихи; но он потерял ее, когда ему было всего три года, а ей двадцать один. Его бабушка с материнской стороны, аристократка, отняла его от отца, бедного армейского офицера, которого ребенок обожал, и дала ему образование, тщательно охраняя его от каких-либо сношений с отцом. Ребенок был очень талантлив и уже в четырнадцатилетнем возрасте начал писать стихи и поэмы — сначала по-французски (подобно Пушкину), а позднее — по-русски. Шиллер и Шекспир, а с шестнадцати лет — Байрон и Шелли были его любимыми поэтами. Шестнадцати лет Лермонтов поступил в Московский университет, оттуда, впрочем, в следующем году был исключен за участие в демонстрации против одного скучного профессора. Тогда он поступил в военную школу в Петербурге, откуда восемнадцати лет вышел в офицеры.
Молодым человеком, двадцати двух лет, Лермонтов внезапно получил широкую известность, благодаря своему стихотворению «На смерть Пушкина» (1837). Великий поэт, поклонник свободы и враг притеснения, сразу обнаружился в этом полном страстного гнева произведении молодого писателя; в нем особенно могущественны заключительные стихи:
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, гения и славы палачи!
Таитесь вы под сению закона:
Пред вами суд и правда — все молчи!
Но есть и Божий суд, наперсники разврата;
Есть грозный судия, Он ждет;
Он недоступен звону злата,
И мысли и дела Он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!
Спустя несколько дней весь Петербург, а вскоре и вся культурная Россия знали эти стихи наизусть; они расходились в тысячах рукописных копий.
За этот страстный крик оскорбленного сердца Лермонтов немедленно поплатился ссылкой. Только благодаря вмешательству могущественных друзей, он не попал в Сибирь. Его перевели из гвардейского полка, в котором он служил, в армейский полк на Кавказе.
Лермонтов уже раньше был знаком с Кавказом: он посетил его десятилетним ребенком, и это первое посещение оставило в его душе неизгладимые следы. Попав туда снова, он еще более был поражен величием кавказской природы. Надо сказать, что Кавказ — одна из самых красивых областей земного шара. От моря до моря проходит цепь гор, более высоких, чем Альпы, и их склоны покрыты и окружены бесконечными лесами, садами и степями, причем теплый южный климат, а также сухость и прозрачность воздуха—в значительной степени усиливают природную красоту гор. Покрытые снегом гиганты видны за многие десятки верст, и грандиозность горной цепи производит такое впечатление, какого невозможно получить где бы то ни было в других частях Европы. Значительно усиливает красоту хребта полутропическая растительность, одевающая горные склоны, на которых гнездятся деревушки с их каменными башнями, придающими туземным поселениям воинственный вид; все это купается в блистающих солнечных лучах Востока и населено расой, принадлежащей к красивейшим в Европе. Наконец, в то время, когда Лермонтов попал на Кавказ, горцы с поразительной храбростью боролись против русского вторжения, грудью защищая каждую долину в родных горах.
Вся красота природы Кавказа отразилась в поэзии Лермонтова, притом в такой форме, что ни в одной другой литературе не найдется описаний природы более прекрасных, производящих такое же глубокое впечатление на читателя, и вместе с тем так верных действительности. Боденштедт, немецкий переводчик и личный друг Лермонтова, хорошо знакомый с Кавказом, был вполне прав, когда заметил, что картины Лермонтова могут заменить целые тома географических описаний. Действительно, можно прочесть много томов, посвященных описанию Кавказа, и все-таки они не смогут придать новых конкретных черт к тем чертам, которые запечатлеваются в уме после чтения поэм Лермонтова. Тургенев, говоря о Пушкине, приводит сделанное Шекспиром (в «Короле Лире») описание моря со скал Дувра, указывая на это описание как на высший образец природоописательной поэзии. Я должен, однако, сказать, что на меня это описание не производит сильного впечатления. Прием, состоящий в том, чтобы сосредоточить внимание на мелких деталях, — не удовлетворяет меня, так как картина Шекспира вовсе не передает ни безбрежности моря, открывающейся с высоты Дуврских скал, ни — еще менее того — поразительного богатства цветов, переливающихся на далеких волнах в солнечный день. Понятие о высоте скал — дано, но моря нет в этой картине. Изображения природы в произведениях Лермонтова свободны от всякого подобного упрека. Боденштедт совершенно справедливо заметил, что Лермонтов своими картинами природы Кавказа удовлетворяет в одинаковой степени как натуралиста, так и художника. Описывает ли он гигантскую цепь гор, где взгляд теряется здесь — в снежных облаках, там — в неизмеримых пропастях узких расселин; упоминает ли он о какой-нибудь детали, — например, о горном потоке, о бесконечных лесах, о веселых, покрытых цветами долинах Грузии, или же о группах легких облаков, гонимых сухим ветром Северного Кавказа, — описание его всегда настолько верно природе, что перед читателем возникает картина, полная живых красок, и в то же время она окружена поэтической атмосферой, благодаря которой чувствуется свежесть этих гор, аромат их лесов и лугов, чистота горного воздуха. И все это сказано в стихах, отличающихся поразительной музыкальностью. Стихи Лермонтова, если и не отличаются «легкостью» стихов Пушкина, часто бывают более музыкальны: они звучат как чудная мелодия. Русский язык вообще мелодичен, но в стихах Лермонтова он достигает мелодичности итальянского языка.
В интеллектуальном отношении Лермонтов, пожалуй, стоит ближе всего к Шелли. Автор «Скованного Прометея» произвел на него глубокое впечатление; но тем не менее Лермонтов не пытался подражать Шелли. В самых ранних своих произведениях он подражал Пушкину и пушкинскому байронизму, но он вскоре уже вышел на собственную дорогу. Можно только сказать, что ум Лермонтова, как и ум Шелли, занимали великие проблемы Добра и Зла, борющихся между собою и в сердце человека, и во вселенной. Подобно Шелли среди поэтов и Шопенгауэру среди философов, Лермонтов чувствовал необходимость пересмотра современных начал нравственности, которая так настоятельно сказывается в настоящее время. Эта сторона его поэзии нашла выражение в двух поэмах — «Демон» и «Мцыри», дополняющих одна другую. В первой из них изображается пламенная душа, порвавшая с землей и с небом и смотрящая с презрением на всех поглощенных мелкими страстями. Изгнанник из рая, Демон ненавидит человеческие добродетели. Он знает, как мелки страсти людей, и глубоко презирает их. Любовь этого Демона к грузинской девушке, которая скрывается в монастырь и умирает там, — можно ли было выбрать более фантастический сюжет, ничего не имеющий общего с реальной жизнью? А между тем при чтении поэмы постоянно поражаешься невероятным богатством чисто реальных конкретных описаний, всегда одинаково прекрасных — как в отдельных сценах, так и в анализе многоразличных оттенков человеческих чувств. Танец девушки в ее грузинском замке перед венчанием; встреча ее жениха с разбойниками и его смерть; быстрый бег его верного коня; страдания невесты в монастыре, и даже любовь Демона и каждое его движение, — описаны с истинным реализмом, в высшем значении этого слова; с тем реализмом, который Пушкин навсегда утвердил в русской литературе.
