Лена (Елена) Макарова - Лето на крыше
А вот зачем — чтобы вода задерживалась в лунке, не растекалась. В Гите, как и в ее сестре Айне, есть природная четкость, обстоятельность. Работа на земле приучила обеих не делать лишних, ненужных движений. Может ли Мартин вырасти лентяем в такой семье?
Мы гости в латышской семье. Здесь свои законы, свой устав. Во всем царит порядок, заведенный как бы самой природой. Лига и Мартин не вмешиваются в разговоры взрослых, ничего не берут со стола без разрешения, не почемучкают с утра до вечера. Мне это нравится.
Возникает в связи с этим желание срочно перевоспитывать своих детей? Нет. Почему? Потому что естественное поведение Лиги и Мартина противоестественно для Ани с Петей. Дело в разнице темпераментов, непохожести сред обитания. Дети небоскребов и скоростных дорог не могут быть воспитаны так же, как дети лесов и полей. И требования к их поведению разные. Однако есть одно, общее — в любой среде, с самым невероятным темпераментом дети должны быть искренними, чуткими, любящими. Это известная аксиома.
Я за разнообразие и решительно против единообразия. Будь моя воля, я бы взяла на месяц Лигу и Мартина, а потом на месяц отдала бы своих детей в семью Гиты. Такой обмен чрезвычайно полезен детям. Он вносит коррекцию в поведение, расширяет кругозор, к тому же в таких контактах дети учатся понимать себя, оценивать свое поведение со стороны.
ДЕТИ В ЛЕСУ
Темно-зеленые гривастые кроны сосен простирают таинственные тени на светло-зеленый ковер мха. Идешь, как по пуховому одеялу. Дети тут же превращают хождение по мху в цирковое представление.
В первом классе Петя потребовал, чтобы мы отдали его в цирковое училище: «Единственное, что я умею, это всех смешить. Если понадобятся деньги (имеется в виду на обучение), возьмите мои три рубля, которые я в подъезде нашел».
После темного леса ослепительно яркое пространство вырубки со светлыми дисками пней, еще не обросших густой травой. Наверное, детям, которые сидят на корточках и объедаются земляникой, кочки кажутся высокими горами, ровные срезы на пнях — крышами домов, а стебли с ягодами — деревьями. Ведь они малы и в малом неизменно видят большое!
Идти по вырубке нелегко, мы скачем с пня на пень, с кочки на кочку. Пробковая подошва босоножки треснула пополам, и я едва поспеваю за детьми. Преодолевая очередное препятствие, шлепаюсь на пень и сталкиваюсь со змеей. Змея преспокойно греется на солнышке, уютно свернувшись в клубок. И тут же вторая змея ползет мне навстречу.
— Скорее отсюда, здесь настоящий змеюшник! — кричу детям.
— Уж или гадюка? — спокойно спрашивает Мартин. Я едва нагоняю детей — бежать на разломанной подошве невозможно, а снять босоножки страшно: змеи.
— Гадюка, точно гадюка,— уверяю я, хотя имею весьма смутное представление о различии между ужом и гадюкой.
— Я думал, что вам не страшны змеи,— пожимает Мартин плечами.— Я удивился, что вы собираете землянику на вырубке. Вырубка обычно кишит змеями — это солнечное место, а змеи любят солнце на закате.
Первый гриб находит Аня. Она приносит мне огромную шляпку от белого гриба. Откуда белые грибы в июне?
Мартин подтверждает, что это настоящий, не ложный белый,
— Где ты сорвала его? — спрашивает Мартин у Ани. — Там могут быть еще.
К моему изумлению, Аня отводит Мартина на место, но, кроме толстой ножки от Аниного гриба там больше ничего не оказывается. (Это событие Аля вспоминает по сей день. «Мам, ты помнишь, я нашла чудесный гриб, а Мартин спросил: «Где ты сорвала его?» Я показала, и там еще была ножка».)
На незатененных местах уже поспела черника. Интересно наблюдать, как собирают ее девочки и как мальчики.
Аня и Лига, увидев спелые черничины на кустиках, срывают по одной ягоде и мчатся дальше. Они не осматривают куст — а вдруг там еще есть, сорвали по ягоде и бежать. Мальчики же обирают куст до ягодки. Для восьмилетних мальчиков ягоды — это уже не предмет охоты, не грибы, которые надо выслеживать, а для малышек каждая ягода — находка, событие.
— Столько черники, ой, сколько черники! — восклицает Аня, съедая очередную ягоду. У Лиги – чистый рот, Аня же несколькими ягодами умазалась. В этом смысле она в меня. Увы, к детям переходят не только наши доблести, но и наши пороки.
Десять лет муж борется с моей привычкой раскидывать обувь по всей квартире. Всякий раз он ставит мои домашние туфли у кровати носок к носку, пятка к пятке — и они неизменно оказываются в разных углах комнаты. Вещи отражают характер своих владельцев. То же с детской обувью. Вечные поиски затерявшегося ботинка.
— Напишу папе, чтобы он прислал тебе туфли,— говорит Петя, видя, как я хромаю.— Взрослый человек, а не можешь купить себе нормальную обувь!
Мы возвращаемся из леса с грибами и ягодами. Широкая песчаная дорога выводит нас к дачному кооперативу. От «материка» его отделяет глубокий ров. Через ров к каждой даче ведет насыпная дорожка, с обеих сторон обсаженная цветами. Сады, а они все разные, заявляют о себе сразу: на мостиках через ров высокие георгины, чернильные ирисы, душистые левкои, золотые шары — каждый сад выставляет на обозрение свои цветы. Как бы дети ни устали, они не спешат домой. У каждого цветка останавливаются, разглядывают его, обнюхивают. У всех четырех носы желтые от пыльцы.
Вишневые деревья в накинутых на их кроны сетях, как дамы в вуали, высятся над низкими оградами дач. Вишня поспела, но птицам ее не видать — сеть мелкая, не проклюнешь.
— Петь, сорви вишню, одну! — просит Аня.
— Дома,— откликается Мартин,— видела у нас дома огромное дерево?
В их саду действительно растет вишня. Одно дерево, и совсем небольшое. Но Мартину оно кажется огромным. Наверняка потому, что он лазал по нему, карабкался по стволу, перебирался с ветки на ветку, он был в нем, в его кроне, и изнутри ощущал его необъятность.
Родное, близкое, любимое в воображении детей всегда огромно, каким бы маленьким оно ни было на самом деле. И это с особой наглядностью демонстрируют детские рисунки. Любимая мама — по размеру больше остальных людей, свой дом — больше других. Величина — это признак особой значимости данного предмета в жизни ребенка.
Когда дети засыпают, мы отправляемся на соседнюю дачу. Там истоплена баня. Влажный запах запаренных березовых веников, горячий пар, пробивающий поры, от чего кожа становится гладкой, пергаментной, ныряние в бассейн с холодной водой – благодать, да и только.
Солнце село, но его лучи словно из-под земли высвечивают зелень. Блестит в траве алюминиевый таз, сверкают ребра новых дощатых ящиков, бледная луна на глазах наливается желтизной.
Свет луны освещает спящие лица детей. Что снится им, четверым, рядком уложенным на огромной кровати? Наверное, грибы. Мне после походов за грибами снятся одни и те же сны — множество грибов — уже класть некуда, а я все нахожу и нахожу.
ГЛУБОКИЕ КОРНИ
«…Мы были за Саулкрастами, у Гиты, сестры Айны. Она нас пригласила. Там была русская банька, и мама очень изрядно купалась. Все обошлось хорошо, за исключением того, что мы с мамой, гуляя по лесу, зашли в настоящий змеюшник. Мама была в этих дурацких туфлях и встретила гадюку.
А еще мы ходили в лес с Валдисом, это, кажется, муж Гиты, и Мартином. Встретили неядовитую змею. Когда мы оттуда ехали, то Аня ненароком прищемила ладошку, но уже все прошло.
Я еще хотел добавить о том, что кроме мальчика Мартина моего возраста была девочка Лига Аниного возраста. Мне с Мартином было интересно. С Мартином и Валдисом мы отделились от остальных и пошли в другую сторону. За полчаса собрали большую корзину грибов. Ты поливаешь цветы? Хоть один подрос?»
Из Тишупе (мы пробыли там два дня) отправляемся на автобусе в Саулкрасты. Я бы не упоминала об этом, если бы не деревья, которые мы увидели по дороге на железнодорожную станцию.
Вдоль дороги растут липы. Их кроны, остриженные, как болонки, разрослись вширь.
— Ищите меня, где я! — слышится Анин голос откуда-то из глубины дерева. Как она туда забралась? Мы с Петей заходим по другую сторону и замираем от удивления: ствол полый, словно разрезанное по вертикали пирожное-трубочка, из которого вынули все содержимое. Древесина ствола тонкая, с сантиметр толщиной. И вот такое дерево пышно растет. Как это может быть?
— У него глубокие корни,— объясняет Петя.— Твой приятель Гриша живет же без ног, потому что у него сильная выдержка. Так и эта липа.
Пока дети прячутся поочередно в каждом дереве (их, таких, оказалась целая аллея), я думаю о мощном стимуле всего живого – жить. «И быть живым, живым и только, живым и только,— до конца». До конца.
— Не беспокойся, они прекрасно растут и так,— утешает меня Петя.— Не переживай.
— Мам, кто тебя обидел? Я тебя обидела, мам? Мам, ну не смотри таким видом…
Я улыбаюсь. Все в порядке. Мы еще поживем…
КАЧЕЛИ НА ДВОИХ
