Михаил Ильин - Воспоминания юнги Захара Загадкина
Словно бы правильное предложение послал, а нет-нет и усомнюсь: не ошибся ли? Может быть, успокоите мои сомнения?
Море, в котором нельзя утонуть
Я много слышал, кое-что читал об этом необыкновенном море, и все же как-то не верилось ни слышанному, ни читанному: разве может быть море, в котором нельзя утонуть?.. Да при желании, а подчас вопреки желанию утонуть можно в любой речушке, в любом пруду, не говоря уж об озере или море! И вот случилось так, что мне удалось попасть к берегам этого удивительного моря.
Мы стояли в одном из средиземноморских портов, ожидая иностранное судно, чтобы передать ему часть груза из наших трюмов. Иностранец опаздывал на трое суток, и кто-то из команды предложил совершить экскурсию к берегам моря, о котором идёт речь: оно находилось недалеко от места нашей вынужденной стоянки.
Желающих повидать море нашлось много, но поехало лишь четырнадцать человек, ровно столько, сколько мог вместить нанятый нами автобус. В число счастливцев попал и я. Вечером мы сели в машину, а к рассвету были у цели экскурсии. До чего же унылыми и безрадостными оказались берега моря! Мы увидели песчаную низину, покрытую невысокими холмами. Кое-где росла чахлая трава, клонился на ветру сухой тростник. Отражая луч солнца, сверкали пятна соли, то большие, как озерки, то мелкие, точно россыпь битых стекляшек. В отдалении темнели красно-коричневые горы с голыми морщинистыми склонами.
Голубоватая морская вода блестела наподобие зеркала, казалась совершенно неподвижной и словно бы ничем не отличалась от воды любого другого моря. При взгляде на её спокойную гладь мне внезапно пришла дерзкая мысль — рискнуть собственной жизнью ради торжества науки и попытаться утонуть там, где, по заверениям всех путешественников, это было невозможно. Мне представилось, как в научных книгах и школьных учебниках будут писать, что единственным человеком, которому удалось утонуть в этом море, был юнга Захар Загадкин. И мечта о великой славе вскружила мне голову.
Притворившись сильно утомленным от ночной поездки в автобусе, я заявил товарищам, что намерен немного отдохнуть и полежу в тени одного из прибрежных холмов. Встревоженные товарищи тут же захотели оставить со мной нашего доктора, и пришлось потратить немало слов, чтобы отговорить их от такого намерения. Подождав, пока спутники скрылись за холмом, а их голоса постепенно смолкли, я начал приводить свой замысел в исполнение.
Не спеша разделся, аккуратно сложил одежду, перевязал се ремнем, а затем сел писать записку, в которой объяснял свой поступок. «Захар Загадкин погиб во имя науки», — заканчивалась записка.
Когда все было готово, а поверх свертка с одеждой укреплена форменная фуражка, я с разбегу кинулся в море. Оказавшись на достаточной глубине, лёг на спину и неожиданно почувствовал себя почти невесомым: море так хорошо поддерживало меня, что я забеспокоился — утонуть будет, пожалуй, действительно не просто...
Я попробовал поплавать и с удивлением убедился, что, несмотря на силу, с какой поддерживала тело странная, хочется сказать — густая вода, плавать было очень трудно. Каждое движение требовало усилий, будто руки и ноги ударяли не по жидкости, а по чему-то твёрдому, напоминающему доску. А резкий шлепок даже вызывал боль.
Бросив прощальный взгляд на берега, мысленно пожав руку товарищам, я окунулся в голубую глубину с намерением больше не возвращаться из нее. Однако не тут-то было: какая-то неведомая сила мгновенно вытолкнула меня из воды, как пробку!
Первая попытка окончилась неудачей. Но разве юнга отступает перед трудностями? Я сделал вторую попытку утонуть, потом третью, четвертую, пятую... Увы, неудача следовала за неудачей. Море продолжало выбрасывать меня: подвиг Захара Загадкина был ему не нужен! Борьба с густой, вязкой водой изрядно утомила меня, я запыхался и тяжело дышал. Не оставалось ничего иного, как смириться перед природой, признать себя побежденным и выйти на берег...
Так я и поступил. Но как жестоко меня наказало море за попытку опровергнуть утверждения науки! В глазах отчаянно жгло, в носу и ушах тоже. Все тело, от подошв до макушки, покрылось липким, жирным на ощупь налетом. Во рту была нестерпимая горечь. Жжение все усиливалось, и я не знал, что предпринять. К счастью, поблизости текла река, впадающая в море. Я бросился в ее мутные струи, долго смывал с себя противный налет, но смыть полностью не смог.
В каком жалком виде застали меня товарищи! Красные, воспаленные глаза, слипшиеся комками волосы...
Так печально окончились мои попытки утонуть в море, в котором нельзя утонуть.
Пресная или солёная?
Были у нас на корабле два приятеля-земляка. До флотской службы они друг друга не знали, хотя жили почти по соседству: один на юго-западном берегу озера, второй на северо-восточном.
Как примутся они говорить о родных местах, хочешь не хочешь, а заслушаешься. То помянут, другое, третье, и всё с любовью! Поверить им — нет в нашей стране уголка лучше, чем озерные берега, откуда земляки на флот явились. Я тех берегов не видел, может быть, они не так замечательны, как оба приятеля их описывали, но дело понятное: каждому дороги места, где протекли его детские и юношеские годы.
Особенно хвалили земляки свое озеро. И большое оно, и разной рыбой и плавающей дичью богато, и вода... Вот из-за его воды как-то разгорелся у них спор, да такой яростный, что едва до ссоры не дошло. А ведь дружили так, что, казалось, водой не разольешь.
Начался спор с пустяка. Вспоминали они, как на диких уток с лодок охотились. Один и скажи:
— Вода в нашем озере хороша. Черпнёшь её ведерком, пей в свое удовольствие: правда, желтоватая, но вкусная, почти сладкая...
— Ну, насчёт сладости ты напрасно, — возражает второй. — Какая у нее сладость? В рот не возьмешь: горька, словно морская... И вовсе она не желтоватая, а бирюзовая.
Слово за слово, доспорились до хрипоты, а столковаться не могут. Каждый на своем стоит: один утверждает — желтоватая, второй — бирюзовая, один доказывает — пресная, второй — солёная!
Покраснели оба, надулись, как индюки. Я уж думал, навсегда расстроится у них дружба, да вовремя на помощь им пришел: сообразил, возле какого озера они жили. А того озера мне вовек не забыть — в пятом классе из-за него на уроке опозорился! Потому и о его воде тоже зарубка в памяти осталась. Объяснил землякам, в чём дело, они тут же помирились.
— Видишь, я был прав! — говорит один.
— Вижу, я был прав! — отвечает другой.
Странное плавание
Это плавание началось по-обычному, и ничто не предвещало, что оно окажется таким странным. Мы покинули Архангельский порт и вскоре были в холодных полярных водах. Стояла летняя пора, и солнце почти не спускалось за горизонт.
Нередко мы видели тюленей и моржей, а на берегу пустынного островка я даже заметил семью белых медведей. В трюме мы везли новенькие токарные станки. Их надо было сдать в одном из северных морских портов, а оттуда взять пиленый лес.
Плавание длилось сравнительно долго. Но вот однажды мы подошли к губе — устью широкой реки. Где-то поблизости должен был находиться порт. Я ждал, что с минуты на минуту покажутся его причалы, но время бежало, а они всё не появлялись. Тогда-то случилась первая странность. Порта на побережье не было, а капитан не задумываясь повёл корабль вверх по течению реки.
День следовал за днем, берега реки сближались, а мы продолжали уходить от моря. Вода за бортом из солёной стала пресной, изменила свой зеленоватый морской цвет на светло-желтый речной. Вдоль берегов теснились горы, росли сосны, лиственницы, ели, а порта все не было.
Изумление моё не имело границ. Да и кто бы на моем месте не изумился: большой океанский корабль плыл в глубь материка!
Наконец мы добрались до порта. Он оказался почти в семистах километрах от устья реки!
Мы выгрузили станки, взяли пиленый лес и отправились в дальнейшее плавание. Снова за кормой остались воды многих морей, в попутной чужеземной гавани мы сдали древесину, а затем, выйдя на океанский простор, подошли к самому экватору. Там в одном из портов следовало забрать натуральный каучук.
Мы находились совсем в другой части света, но надо ж было так случиться, что и на этот раз нужного порта не оказалось на берегу океана! И опять капитан повел судно вверх по течению очень широкой реки. Вдоль ее берегов тоже зеленели леса, но уже не хвойные, а тропические: в них росли пальмы, фикусы, лавры, мимозы...
