Карри - Чужого поля ягодка
…Когда Бен касался её губ, в них возникало сначало щёкотное покалывание, потом — сладостное онемение, распространявшееся тем дальше, чем дольше длилось касание — по щекам, по шее, по груди, по животу… и вглубь — закрывались сами собой глаза, всякие мысли прекращались совершенно и насовсем, а в голове начиналось позвякивание и кружение; ещё вроде бы помнилось, как слабели руки и подгибались ноги, частило и замирало сердце, сбивалось дыхание, а потом — наступало забвение… Полный наркоз достигался примерно секунд через тридцать. Так что Миль даже не могла потом сказать, как именно вела себя в такие мгновенья.
Поэтому Бен прерывался раньше, давал отдышаться жене, дожидался, когда она утвердится на ногах, и возвращал к суровой действительности.
Ибо она, действительность, чаще оказывалась именно суровой.
На сей раз «сторож» не побеспокоил хозяина — просто обозначил своё присутствие, как вредный младший братишка, подсматривавший за братом… но поцелуй таким соседством был безнадёжно испорчен, и Бен завершил его. Постоял, держа жену в объятиях, прислушался. Вроде ничего этакого не слыхать, но ехидный зверь Мурашка пробежался по позвоночнику мелкими холодными лапками, дохнул в затылок, и волосы у Бена на загривке встали дыбом…
«Говоришь, замок безопасен? Ой, что-то не верится…»
«Я сказала, что сам он не таит зла. Он просто спит. А что?»
«Да вот не нравится мне здесь…»
«А не нравится — пошли отсюда. Я уже, в общем-то, насмотрелась…»
И они пошли.
Но под открытым небом выяснилось, что погода намерена испортиться. Небо затягивалось пеленой, воздух стал тяжёл, влажен, одежда сразу прилипла к телу. Пока пробирались к палатке, поднялся ветер. Надежда на то, что вдруг этот ветер разгонит непогодь, не оправдалась — напротив, он принялся мотать деревья, обламывая ветки, поднялись тучи пыли и всякого невесть откуда взявшегося мусора, лес зашумел…
«Однако, придётся нам довериться этим стенам, — вынес решение Бен. — Сворачиваем лагерь, пока всё не унесло».
Ветер, будто задавшись целью отнять палатку, мешал им изо всех сил, но ещё не был достаточно силён, и под крышей прихожей они оказались раньше, чем во дворе упали первые тяжёлые капли. Редкие и крупные, капли принялись пятнать всё, на что попадали, разбивались кляксами, под их ударами то тут, то там вздрагивали ветки и листья… Но вот откуда-то со стороны, шурша, примчалась и заняла весь двор стена дождя… Где-то глухо громыхнуло раз, другой… В небе сверкнуло, и оно тут же с оглушительным треском разорвалось до самого горизонта, и от удара земля под ногами испуганно взрогнула. Дождь припустил, превращаясь в шумный ливень.
«Да, похоже, это надолго… — Бен без удовольствия оглядел приютившее их пространство. — И, если мы тут застряли, я хочу найти что-то более скромное по размерам. Ты успела больше осмотреть — ничего не посоветуешь?»
Миль привела его в небольшую клетушку совсем рядом с прихожей. Сквозь затянутое зелёными плетьми маленькое окошко под низким, по здешним меркам, потолком, даже свет молний не пробивался, и сразу стало заметно знакомое голубоватое свечение на руках и ногах. Взгляд на Бена подтвердил, что тот тоже опять обзавёлся признаками святости, вплоть до сияющего нимба над белобрысой головой.
«Нет худа без добра, зато хоть какое-то освещение, батарейки можно сэкономить…» — Миль прошлась вдоль стен, осматриваясь при свете своего сияния. Остатки растрескавшихся скамеек вдоль стен, небольшой очаг в углу… Пол завален обломками неясного происхождения…
«Ну как — устроит?»
«Палатка как раз поместится, — одобрил Бен. — Если немножко прибраться».
Пока прибирались, обнаружили в углу некую каменную плиту. Не иначе, столешница.
«Очень удачно, — плиту Бен привалил к дверному проёму, и она подошла почти вплотную. — Вот теперь мне здесь стало практически нравиться».
Расчистив середину комнаты, он подпёр импровизированную дверь тяжёлыми обломками, и зверь Мурашка на его загривке вроде задремал… В очаг на пробу сунули и подожгли несколько запасённых сучьев, коих предостаточно валялось у входа, и дымоход оказался не забит — заплясало, растолкав сонные тени, весёлое пламя, разбежались по стенам суматошные отсветы, повеяло теплом… Над огнём, на коротких шампурах, пристроили мясо, и скоро аппетитный запах жареной дичи напомнил древним камням, что когда-то они были жильём… Согретые временной людской суетой старые стены всё ещё стояли прочно, буйство грозы за ними не пугало — так, очередная сказка на ночь. Страшная, да — но сказка… Вот только до ночи было ещё далеко.
Да и сияние на руках и прочих участках тела не дало бы уснуть — каждый разряд за окном отзывался усилением пощипывания и потрескивания на коже и в волосах. Миль терпела, ёжилась, морщилась и с неудовольствием разглядывала свои светящиеся растопыренные пальцы. Пока Бен, обняв её сзади, не сказал, показывая и свои руки:
— Не так, девочка. Не воюй с тем, что является частью тебя. Прими. Пусть скапливаются — а ты их внутрь, как солнце… Смотри…
Его свечение было не слабее, но, померцав, впитывалось, будто таяло на коже.
— Спокойнее. У тебя внутри найдётся для этой энергии и место, и дело. А если понадобится, мы её назад — …ап! — и на широкой ладони его, в ловушке из полусогнутых пальцев, вырос синеватый шарик, и замерцал, «дыша».
«Ай! Колется же!» — соединив кисти, она встряхнула ими, голубое свечение сорвалось с пальцев, сплелось в шарик размером с вишню и повисло перед ней. Разумеется, Миль тут же попыталась поймать его — шарик отодвинулся от протянутой руки. Но из ладошек двух рук легко получилась такая же клетка, как у Бена — шарик плавал в серёдке, не касаясь пальцев, и колебался в поисках выхода. Срывавшиеся с пальцев новые искры поглощались им, и он светился всё интенсивнее…
«Держи-ка!» — вспомнив, как развлекались файерами старшекурсники в Лицее, Миль развернула «ловушку» от себя, вытолкнув шарик, и он отправился к Бену. Тот не растерялся, быстро подставил ладони и принял… но собранный и с его рук поверхностный потенциал заметно повысил мощность шарика, засиявшего совсем уж ослепительно, и в руках удержать его стало нелегко — он давил изнутри, и пальцы раздвигались фактически сами…
— Отпустить или схавать? — спросил Бен задумчиво.
«А как хочешь…» — Миль не очень нравилось носить на себе щекочущий и покалывавший кожу заряд — она продолжала время от времени встряхивать ладонями и наблюдать за бессистемно плавающими по всему помещению голубыми светлячками, звёздочками и бусинами… Вели они себя нелогично: иногда, натыкаясь на стены, вспыхивали и с треском лопались, а иногда — сворачивали и уплывали прочь, и при встречах с собратьями картина была примерно та же. Постепенно мелких зарядов не осталось — часть сгинула в столкновениях, а оставшиеся слились, и теперь в пахнущем озоном воздухе болталось не больше пяти-шести крупных, с апельсин, ярких голубых шаров, от которых стало светло, как в ясный полдень. Пока один из них не залетел в очаг…
…Очаг не разнесло, нет — только вынесло из него и разбросало по округе всё его содержимое, ослепив вспышкой присутствующих и засыпав золой, пеплом и углями. И вызвав цепную реакцию и целую серию взрывов по всей комнате…
Когда оба проморгались, прочихались, огляделись и пришли в себя, то обнаружили, что плевались, в общем-то, напрасно: ни на неё, ни на него не попало ни кусочка. Их «достали» только свет и звук. Всё прочее до сих пор опадало к ногам в виде мусора да пыли, скатываясь с поверхности окутавшего обоих с ног до головы голубого потенциала… Который, как только оба осознали себя в безопасности, немедленно всосался внутрь, как не был. А перепачкались-то они уже сами, чуть позже — как раз в машинальной попытке оттереться…
«Это что, получается — мы испугались и сразу сообразили, что надо делать со всем этим добром?!» — Миль не была бы собой, если бы первым делом не попыталась проверить границы своей власти над сиянием, и теперь вызывала его на ладонь и снова загоняла обратно…
— Получается, но не льсти себе — скорее всего, сообразительность тут ни при чём. Чистые инстинкты. Причём, не мои. Ты просто выставила вперёд руки и пожелала, чтобы всё это — тебя и меня миновало. Оно и миновало.
«О-ох…» — и она осела на пол. Прямо в кучу мусора. Что, впрочем, не сделало её намного грязнее.
— А я говорил — не воюй с этим, оно — часть тебя…
«А зато мы такое узнали!..»
Гроза опять разродилась молнией — и по угвазданным особам господ Рэгхазов тут же пробежали голубые искры.
«Не-не-не… кыш, кыш! Нафиг мне эти… спецэффекты…» — искры послушно пропали с глаз, найдя себе приют в казавшихся бездонными недрах маленькой вселенной её тела.
— Эх, плакал наш ужин… — с сожалением отковыривая от стены угольно-чёрный кусочек бывшего мяса, посокрушался Бен… — Хорошо ещё — палатку развернуть не успели…
