Илона Волынская - Князь оборотней
Шорох, топот, неуклюжее спотыкание… Хадамахины родители и Золотая тигрица — уже в человеческом облике и даже в кой-какой одежде, ввалились в коридор.
— Да как же это… — растерянно забормотал отец, оглядываясь на сожженные тела. — Это ж… Они сами виноватые, верно? — жалобно спросил он, точно надеялся на подтверждение. — Нас сгубить хотели, сами в свою ловушку и попались, так?
— Эгулэ! — вдруг с силой сказала мама. — Замолчи. — Она привалилась к стене, будто у нее вынули позвоночник и нечему стало держать спину и плечи. И тихо, безнадежно прошептала: — Мой сын… маленький… медвежонок мой… — и сразу стала такой же нездешней, неощутимой, мертвой, как Донгар.
Черный шаман вдруг вздрогнул — точно рябь пробежала по тени — и окликнул:
— Хадамаха…
Далекий, едва слышный удар — бум! Показалось? Хадамаха поднял голову и вслушался — изо всех сил, не ушами, а всем телом. Далекое, словно отделенное несколькими каменными стенами — бум! Потом часто-часто — бум-бум-бум! — будто тот, кто стучал, уже отчаялся и теперь тратил последние силы и последние крохи надежды в этих частых ударах. Тишина и последний удар — бум! И тишина снова.
Хадамаха уже стоял, вытянувшись в струнку и внюхиваясь в пропахший Пламенем и смертью воздух. Будто вычуивал добычу в лесу.
«Ну давай же, давай!» — мысленно просил он.
И тот, далекий, не подвел — бум! — прозвучал слабенький удар. И опять — бум!
— Сынок, ты куда? — отчаянно и беспомощно, словно терял последнюю опору в жизни, крикнул отец, но Хадамаха не обернулся. Он мчался по слабо освещенным коридорам так, что редкие светильники сливались в сплошную Огненную полосу. Перескочил через еще одно сожженное тело. Хотел остановиться, но тут далекий стук стал частым и отчаянным, будто кто-то почуял, что подмога близка или, наоборот, гибель совсем рядом. Хадамаха наддал. Стук затих. Совсем. Намертво.
Хадамаха взвыл. Словно вихрь дохнул рядом — мимо него пробежал Хакмар.
— Я знаю, где это! Я там был! Там у них самые секретные лаборатории… и моя комната!
— Что значит твоя? — проносясь под потолком, крикнула Аякчан.
— А то и значит, что я ее придумал! — прокричал в ответ Хакмар, скрываясь за очередным поворотом.
Хадамаха с Донгаром бежали молча, не глядя друг на друга, словно слова или взгляды могли спугнуть надежду. Слева и справа мелькали распахнутые железные двери, а за ними комнаты, выгоревшие, почерневшие. Хадамаха заметил голубой халат, покрывающий кучку золы, но останавливаться не стал — сейчас помощь нужна живым. Он надеялся, что нужна. И что живым.
Они спускались все ниже и ниже… Свет, отчаянно-яркий после полумрака коридоров, хлестнул по глазам! Хадамаха остановился, хлопая веками, как слепой крот, и различая только большой зал, озаренный множеством светильников, и одну-единственную железную дверь в стене!
— Специальная комната для опытов с Пламенем! — совсем рядом прокричал Хакмар. — С Огнеупорными стенами! Они не пропускают Огонь!
— Не очень-то я люблю, когда Огонь не пропускают! — капризно сказала стоящая перед дверью унылая тощая женщина с тускло-рыжими волосами.
— Мама? — неуверенно переспросила Аякчан.
— Ох, как приятно! — великая Уот звучно шмыгнула носом. — Когда тебя мамой зовут… — Рот ее плаксиво поехал на сторону, на кончике длинного носа повисла отливающая алым капля. — Мы только повстречались, а ты такая занятая девочка, все бежишь куда-то, не то что я, бездельница… Вот и хотела поглядеть, куда это вы все побежали…
— Сюда, — только и смогла пробормотать Аякчан — взгляд у нее снова был дикий, точно вместо матери перед ней предстала невиданная на Средней земле диковина, причем не слишком приятная. — Тут… мы надеемся… еще живые люди…
— Почему они не выходят? — полюбопытствовала Уот.
— Потому что изнутри дверь открыть нельзя, только снаружи. — Хакмар оттеснил Хадамаху в сторону и склонился над замком. — По идее, здесь не прятаться от Огня, здесь его запирать надо. А то вон дяргулей не запирали…
— Деточка, тебя не смущают идеи этого юноши? Запирать Огонь, будто оленя в стойле! — громким шепотом спросила Уот, наклоняясь к уху Аякчан. — И кто такие дяргули?
Аякчан поглядела на мать крайне неодобрительно:
— Теперь я понимаю, почему у нас вечно пожары вспыхивают, Голубой огонь срывается, и албасы Огненных потопов из Нижнего мира удирает и творит, что хочет!
Губы Уот скривились страдальческой подковкой.
— Дяргули — такие животные, в них сидит Красный огонь. Твой Красный огонь! — подчеркнула Аякчан.
— Правда? Ой, как мило! — От печали не осталось и следа, Уот радостно захлопала в ладошки. — А они пушистенькие? Можно мне такого? А то у Калтащ — бобры, у Седны — тюлени, а я только возьму какую зверушку потискать… пшик, и нету! — Уот горестно развела руками. — А ведь я так горячо-горячо люблю животных!
— Нельзя! — не хуже Хадамахи рыкнула Аякчан. — Мы их утопили!
— Деточка… — умирающим голосом выдохнула Уот и поглядела на Аякчан, как оленья важенка на живодера.
Пылающий кончик меча Хакмара погрузился в оплавленный замок…
— Учитывая, что тут туда-сюда скакали Огненные звери, неплохо выдержала, — пробормотал он. — Но надо еще доработать…
Искры брызнули из замка. Хрустнул металл, и вдруг освободившаяся дверь отлетела назад на петлях… и тут же понеслась обратно с силой брошенного медвежьей лапой каменного мяча. Хадамаха прыгнул вперед, сгребая Хакмара за шиворот и отбрасывая в сторону. Железная дверь с грохотом шарахнула о косяк, опять распахнулась… и в проеме с ревом возник яростный, оскаленный, вскинувшийся на дыбы медведь. Мгновение постоял так… и с глухим, облегченным рыком рухнул на четыре лапы и ткнулся тяжелой квадратной башкой Хадамахе в живот.
Хадамаха медленно выдохнул скопившийся в груди ужас и опустился на колени, обхватывая голову медведя обеими руками.
— Брат… живой… — шептал он, запуская пальцы в лохматую колючую шерсть.
— Ох, как трогательно! — пробормотала Владычица Огня Уот и всхлипнула.
Свиток 51,
где Донгар узнает, что потерял своего отца
За распахнутой дверью началось шевеление. Хадамаха заставил себя подняться и, напоследок с силой проведя ладонью по шерсти Брата — словно хотел убедиться, что тот и в самом деле жив, — протиснулся внутрь. Аякчан уже зависла у верхней притолоки — чем обходить закупорившего проход медведя, предпочла взлететь.
Первое, что увидел Хадамаха, были прижавшиеся к самой дальней стене Тэму.
— А… вы что здесь делаете? — растерянно спросил он. Он напрочь забыл про людей-косаток!
— Как ваши орать начали, что всех поганых чужаков надо перебить, мы как-то сразу подумали, что это не только людей касается! — криво ухмыльнулся старший из Тэму. — Да и напомнили нам — очень прямо!
Под глазом у него красовался здоровенный синяк. Сзади смущенно заворчали. Хадамаха оглянулся. Отец, в человеческом облике, сидел на полу напротив непреклонно отвернувшегося от него Брата и пытался погладить шерсть на загривке своего второго сына — протягивал руку и замирал. Не решался. Рядом с Братом — и когда только успела проскользнуть! — стояла лишенная крыльев жена Канды и буравила отца таким взглядом, что тот, кажется, мечтал просочиться сквозь каменные стены. Сам Канда лежал на спине, и лицо его было неподвижно и лишено всякого выражения, как у грубо вырезанного деревянного идола, а глаза пустые и тусклые, точно старые потертые пуговицы. Рядом с ним так же неподвижно сидела дочь Эльга. Когда-то роскошный ее халат превратился в лохмотья — длинные рваные ленты, как бывает от ударов когтей.
Хадамаха вдруг ясно и отчетливо представил себе: сперва исчезают все участники камлания. Лишь сам Канда — пустая, лишенная души оболочка, будто окаменев, застывает посреди вырубки. Растерянные люди оглядываются по сторонам, гадая, куда могли все деться. Испуганная девушка бросается к отцу — трясет его, тормошит, зовет. А потом из разверзшихся небес начинают сыпаться разъяренные родовичи… и вот уже неспособная даже кричать от ужаса Эльга мечется между тиграми, злыми, болезненными ударами когтей полосующими на ней одежду. Теми самими молодыми тиграми, которым так понравилась хорошенькая дочь шамана. Снова рык… и злющая тигрица врезается одному из тигров в бок, отбрасывая его прочь от девушки.
Хадамаха поднял глаза на стоящую у стены Тасху — тигрица ответила ему вызывающим взглядом. Почему-то он точно знал, что это она отбила девчонку у родовичей. И погнала к Буровой, пока Брат волок бесчувственного Канду. А Донгаров отец держал распахнутые ворота, крича: «Сюда, бегите сюда!» Здесь были все: и уцелевшие люди, Хадамаха даже узнал ободранных и закопченных стражников — Хуту с дядькой Батой, — и выжившие жрецы. Только отца Донгара не было. Хадамаха оглянулся — не было и самого Донгара.
