Сергей Афонькин - Приключения в капле воды
— Да!
— Раньше клеточек в тебе было меньше, чем сейчас, и ты была совсем маленькой.
— А ещё раньше?
— Новорождённой.
— А до рождения?
— А до рождения ты была совсем уже крошечным существом.
— А оно?
— А оно ещё раньше было одной единственной клеточкой, которая потом начала делиться. Кстати, помнишь, я хотел рассказать о близнецах, но тебе срочно пришлось удирать от проголодавшихся амёб?
Сандра кивнула.
— Они недавно разделились и были похожи друг на друга как две капли воды. Хотя для тебя это уже неудачное сравнение! Ты же видишь, что может твориться в капле обыкновенной воды! Какая уж тут схожесть. Скорее, они были похожи… — Папа на секунду задумался.
— Как две ладошки! — предложила Сандра.
— Пожалуй. Клеточка, из которой вырастает потом маленький человек, делится как и амёбы пополам. Их становится уже две. И вот тут-то иногда каждая из них решает дальше действовать на свой страх и риск, независимо от другой. Нетрудно догадаться, что в результате на свет появляются два совершенно одинаковых близнеца. Они бывают так похожи, что и родители нередко путают их между собой, а всё потому, что в своё время были одной клеткой!
— Точно! — вспомнила Сандра. — У нас в детском саду в группе были близняшки. Их всегда путали. Неужели и они были когда-то одной клеткой?
— И они, и ты! Когда ты была одной клеткой, ты была одноклеточным существом. Всё, с кем ты успела встретиться, были одноклеточными — состояли из одной-единственной клетки. А если и объединялись по несколько, помнишь, как некоторые жгутиконосцы, то всё равно им особенно дела друг до друга не было.
— А как же слизевики-амёбы? — Сандра кивнула на всё ещё возвышающуюся вдали мачту. — Ты же говорил, что многие погибли, чтобы помочь остальным!
— Да, это совсем другой случай. Пожалуй, можно сказать, что толстый слизняк, которого образуют сползающиеся амёбы, — это настоящее многоклеточное существо. Ведь оно состоит из многих клеток и ведёт себя не как амёбы, из которых состоит, а по-своему. Ползёт, вытягивается на головокружительную высоту, вытряхивает из шара споры. Разве всё это могла проделать одна единственная амёба?
— Конечно, нет! — уверенно подтвердила Сандра…
— Зато когда они объединяются! О-го-го! — воскликнул папа. — Кстати, вспомни Робинзона. Ведь и он один мог не так уж много. Построил себе хижину, обнес её частоколом, приручил коз, испёк хлеб — и всё это после многих лет упорного труда. Большой настоящий корабль ему в одиночку никогда бы не построить. А вместе люди могут всё — строить корабли, многоэтажные дома, и даже летать в космос. И всё потому, что каждый занимается своим делом, но делает его хорошо, на совесть. Клетки изобрели такое разделение труда и стали объединяться вместе давным-давно, когда большинство из них жили сами по себе. И вот в результате появились разнообразные многоклеточные существа — медузы, черви, осьминоги, дельфины, жирафы, обезьяны и, наконец, мы — люди.
— Почему же не все стали многоклеточными? — поинтересовалась Сандра.
— Трудный и хороший вопрос. Мне кажется, на заре возникновения многоклеточных существ многие решили пойти своей дорогой и не объединяться. Эти клетки рассчитывали только на свои силы; они становились всё сложнее, всё больше — ведь многие одноклеточные гораздо крупнее человеческих клеток. Но стать настоящими гигантами размером с бегемота клетки-одиночки так и не смогли. Ведь для этого надо было совсем иначе дышать, гораздо быстрее двигаться и обладать прочным скелетом. Возникни такая клетка хотя бы на минуту, и она тут же задохнулась бы и расплющилась под собственным весом, как это бывает с выброшенными на берег китами. Когда одноклеточные существа исчерпали все свои выдумки, становится многоклеточными было уже поздно. Их и так уже хватало в морях и на суше. Так они и остались одиночками.
— Бедняги! — посочувствовала Сандра.
— Не такие уж они несчастненькие, — возразил папа. — Берут не умением, так числом. Тебе даже трудно вообразить, сколько их обитает на свете. В любой луже, канаве, в каждой капле пресной или солёной воды, в каждом крошечном кусочке почвы их сотни, тысячи, миллионы! Поэтому и уничтожить любого из них почти невозможно, не то что каких-нибудь морских коров, — китов и белых медведей. Нет, одноклеточные устроились на нашей планете совсем неплохо. И всё-таки, порой мне кажется, что они завидуют своим многоклеточным собратьям и пытаются, хотя уже поздно, но всё же что-нибудь изобрести и объединиться. Хороший пример — вольвокс.
— Кто?
— Вон тот огромный зелёный шар.
Далеко впереди медленно и величаво двигалась гигантская сфера. Она была величиной с многоэтажный дом и не катилась, а плыла, вращаясь, как будто наполненная лёгким газом. Почти прозрачные и, казалось, тонкие стенки исполинского глобуса были усеяны зелёными тельцами. Они располагались не как попало, а на одинаковом расстоянии друг от друга, образуя правильный узор. Казалось, неведомый кулинар испёк колобок-гигант и аккуратно украсил сотнями зелёных цукатов. Между ними протянулись едва заметные издали штрихи — ниточки. «Как будто взялись за руки», — подумала Сандра.
— Зелёные — это жгутиконосцы? — спросила она.
— Да, целая колония! Все держатся вместе, плавают вместе, вместе строят себе студенистый шар и сидят в нём, как орехи на поверхности бисквита. Шар плывёт, вращаясь, как самостоятельное существо. И название у него соответствующее — «вольвокс», что означает «вращающийся», «катящийся».
— И делится он, как амёба, — пополам? Да?
— Нет. Всё происходит хитрее. Внутри большого родительского шара образуются шары поменьше; а в них могут возникать совсем маленькие шарики. Потом они выбираются наружу и начинают жить своей собственной жизнью.
— Похоже на матрёшек! — заметила Сандра. — Этот шар — тоже многоклеточное существо?
Но вопрос остался без ответа. Из чащи густо переплетённых труб-водорослей стремительно вылетел продолговатый дирижабль, развернулся, помедлил секунду и ринулся прямо на Сандру.
ГЛАВА 6
Пифа, задремавшая во время рассказа, стремительно вскочила и заметалась в растерянности. Сперва со страху она вильнула за камень, но тут же развернулась, кинулась к хозяйке и наконец, схватив зубами ласту, начала пятиться задом, оттаскивая её в сторону — под песчинку. Сандра подхватила другую — надевать уже не было времени — и тоже схоронилась как смогла за выступом валуна.
Дирижабль быстро приближался. Сандра видела несколько раз дирижабли в кино. Они ей казались огромными неповоротливыми огурцами, медленно проплывавшими невысоко над землёй. А этот двигался быстро, уверенно и при этом ещё и крутился, ввинчиваясь в воду. На близком расстоянии теперь было видно, что по его поверхности, словно по полю зрелой пшеницы под ветром, пробегают ряды волн. С ходу он врезался в край капли над головой у притихших исследователей и на секунду остановился. Волны исчезли, и вместо них Сандра увидела шевелящийся лес длинных тонких отростков. Ещё через мгновение все они снова заработали слаженно — начали дружно сгибаться и выпрямляться, словно отталкивали от себя воду. По телу гиганта вновь побежали волны, только в обратную сторону, и он дал задний ход. Отъехав немного назад, дирижабль опять притормозил, раскачиваясь из стороны в сторону, описал передним концом несколько кругов, вновь поплыл вперёд уже в другом направлении и быстро скрылся из виду. Несколько придя в себя, Сандра выбралась из-под камня, нашарила рукой ласту и стала поспешно натягивать её на левую ногу. У неё не было никакой уверенности, что ЭТОТ не появится снова с минуты на минуту.
— Кто это был? — поспешно выпалила она.
— Крупная инфузория, наливочное животное. Одно из первых одноклеточных существ, которые увидел человек.
— В него что-нибудь наливают, чтобы оно так быстро плавало? — удивилась Сандра.
— Ничего в него не наливают, хотя само название «инфузория» на языке древних римлян, латыни, означает «наливать», «настаивать». Почему так случилось, я сейчас объясню, а ты пока можешь попытаться поискать эту или другую инфузорию и ещё раз понаблюдать, как она двигается.
— Это опасно? — засомневалась Сандра, уже наученная горьким опытом изучения движения амёб.
— Абсолютно безопасно! Не обращай внимания на крупные размеры — она, как кит, питается разной мелюзгой. Ты для неё крупновата.
Немного успокоенная Сандра двинулась на поиски, внимательно оглядывая заросли и стараясь одновременно ничего не пропустить из папиных разъяснений.
— Помнишь, я рассказывал тебе об изобретателе и исследователе Роберте Гуке? — начал он с вопроса. — Примерно в то же время жил в голландском городе Дельфте мальчик. Звали его Антоний ван Левенгук. Дед и отец маленького Антония были пивоварами. Наверное, и он, когда подрос, тоже стал бы варить пиво, но мать послала его учиться в Амстердам. Правда, закончить учёбу Антонию не довелось — отец к тому времени умер, да и сухая зубрёжка была не по сердцу, вот и пришлось начинать самостоятельную жизнь. Он служил кассиром, потом бухгалтером, на заработанные деньги купил в конце концов в родном городке Дельфте суконную лавку и стал торговать тканями. Дела у него пошли неплохо — ведь он покупал для продажи сукно только самого лучшего качества. А чтобы проверить добротность работы, рассматривал ткань через лупу.
