Яков Вилькин - Необыкновенные приключения Геннадия Диогенова
На лист ползучего папоротника в нескольких шагах от него опустилась гигантская стрекоза. Полуметровой длины крылья плавно покачивались в воздухе. Генка поднялся. Стрекоза взмахнула крыльями и, жужжа, как игрушечный самолет, отлетела подальше.
Генка спустился к воде. Из-под ног врассыпную метнулись ящерицы. Такие же ящерицы быстро сновали в воде, проскакивали под затопленными стволами, раздвигая бледные водоросли, и гонялись за водяными жуками.
После всего увиденного прежде Генке здесь было неинтересно. Он опять взобрался на камень и стал обдумывать свое положение. Первым делом он призвал на помощь память и попытался разобраться в продолжительности периодов развития жизни на земле.
Итак, он находился в каменноугольном периоде. До появления людей,- кажется, это время называлось антропозоем, последним периодом кайнозойской эры,- оставалось около трехсот миллионов лет.
Насколько помнил Генка, философ Диоген говорил, что каждое деление на циферблате машины времени означает ровно миллион лет. Он пересчитал деления на внешнем кругу. Их было сто. Значит, чтобы опять попасть к людям, нужно перевести стрелку на три полных оборота вперед. Оставалось только угадать, какая из четырех головок ее двигает.
Назначение одной из головок Генка уже знал. Если повернуть часы циферблатом к себе, то крайней правой будет головка, переводящая стрелку в прошедшее время. А остальные?
Генка решил на этот раз довести дело до конца и изучить весь механизм управления машиной времени. Застегнув на все пуговицы рубаху и зажмурив глаза, он взялся за вторую справа головку и тихонько повернул.
Кругом было тихо. Генка нерешительно открыл глаза. Перед ним по-прежнему простирались каменноугольные болота. Пестрая, как шахматная доска, ящерица пробежала по Генкиной ноге и слизнула с колена зеленую муху.
Холодный пот выступил на Генкином лбу. «Машина времени испортилась!» — в ужасе подумал он и еще раз крутнул рубчатую головку. Однако все осталось по-старому.
Генка потряс коварные часы, зачем-то приложил их к уху и бросил недоуменный взгляд на все еще сидевшую на ноге ящерицу. Ящерица смотрела на Генку круглыми рыбьими глазами и хитро подмигивала.
В отчаянии Генка схватился за третью головку и стал ее крутить.
Что-то оглушительно зазвенело, горячее дыхание опалило кожу, в глазах потемнело. Упругая волна ударила в лицо, и, застонав, Генка упал без чувств.
Когда он очнулся, над ним опять голубело небо. Пестрая ящерица с рыбьими глазами по-прежнему висела на штанине, судорожно вцепившись в материю. Генка вскочил, поднял сучок и брезгливо стряхнул ее. Шлепнувшись на землю, ящерица подрыгала лапками, перевернулась на брюшко и неловко забарахталась в густой траве.
Пошатываясь от слабости, чувствуя ноющую боль в суставах, Генка сделал несколько шагов и остановился на краю каменистого склона. Внизу под лучами солнца зеленел лиственный лес. Генка узнал могучие шапки дубов, резную листву кленов. В темных кронах каштанов белели свечи цветов.
Генка окинул взглядом скалистую гряду, на которой стоял. Что-то знакомое мелькнуло в беспорядочном нагромождении камней. Заинтересованный, он поднялся на вершину.
На плоском камне виднелись выцарапанные буквы. «ГАД МИОЦЕНА»,- прочитал Генка и рассмеялся. Когда-то он выцарапал здесь надпись: «Геннадий Алексеевич Диогенов. Сентябрь миоцена». Теперь надпись стерлась. Сохранились только более глубоко вырезанные заглавные буквы и слово «миоцена». Да, это была та самая гряда, с которой два дня назад Генка отправился в мезозойскую эру. Он возвратился почти в то же время. Судя по сохранившимся буквам, всего лишь на несколько десятков лет вперед.
Маленький динотерий, которого Генка видел вон на том пологом холме, должно быть, давно уже превратился в огромного зверя. А может, жив еще и тот динотерий, которого Генка встретил первым и благодаря которому поверил в чудесную силу «Диогеновых часов»?
Где-то недалеко, у подножья пологого холма, должен протекать ручей, в котором Генка ловил рубахой рыбу.
Приготовив машину времени, чтобы в случае опасности спастись бегством, Генка спустился с гряды и вошел в лес.
В лесу было значительно суше, чем прежде. Лианы почти исчезли, зато кусты разрослись буйной порослью. Генка шагал, решительно раздвигая кустарник, и неожиданно очутился на берегу глубокой реки. Он растерянно оглядел мутную воду.
Река петляла между сумрачных берегов и терялась в плотной стене темной зелени. Выше по течению Генка увидел отмель. Река здесь расширялась, закипала пеной и с шумом перекатывалась через камни.
Несколько стволов застряло между камнями. Вода прибила к ним другие стволы, и теперь берега соединяла плотина, сквозь которую хлестала вода.
Не долго думая, Генка продрался сквозь прибрежные кусты, благополучно миновал заросли высокой крапивы и по шатким бревнам перебрался на другой берег.
Вскоре он уже подходил к подножью холма, но ручья так и не встретил.
Ручей то ли высох, то ли превратился в реку. Там, где Генка когда-то ловил пескарей, земля поросла бурыми папоротниками.
Он взобрался на холм. Среди высокой травы пестрели цветы. Над ними порхали бабочки. Леса, начинавшегося за поляной, уже не было. В маревную даль убегала холмистая степь. Только у самого горизонта виднелась узкая голубая полоска.
Очевидно, со времени, когда здесь паслись динотерии, прошло значительно больше чем несколько десятков лет.
Генка почему-то вздохнул, и вдруг ему страстно захотелось услышать человеческий голос. Только сейчас он понял, как сильно все эти дни тосковал по живым людям. Даже диковинных ящеров было бы куда интереснее рассматривать, находись рядом кто-нибудь, с кем можно было бы поделиться впечатлениями, запросто окликнуть или хотя бы сказать: «А посмотри, какое чудовище!».
Светило солнце, о чем-то своем шептались травы. Где-то, может быть, совсем рядом, бродили неизвестные звери, но Генка вдруг потерял к ним всякий интерес. Он почувствовал невыносимую усталость от острых ощущений, тревожных снов, вечной настороженности, от которой не мог избавиться все это время, проведенное на заре развития жизни.
Пора было возвращаться в свой, привычный мир, в котором жили мать и отец, в котором были школа, товарищи, был знакомый, родной город.
Управление машиной времени Генка уже освоил. Крайняя правая головка переводила время назад; соседняя, очевидно, служила для заводки чудесного механизма; следующая, третья головка двигала стрелку на миллионы лет вперед. Оставалась четвертая головка. Насколько Генка помнил объяснения Диогена, одна из головок служила, как выразился философ, для точной наводки. По всей видимости, это и была четвертая головка. При ее вращении стрелка двигалась по внутреннему кругу, каждое деление которого означало тысячу лет.
По самым скромным Генкиным подсчетам, до появления людей оставалось еще несколько миллионов лет. Поэтому, вздохнув, он взялся за третью головку.
На миг в предчувствии боли у него защемило сердце. Сжав зубы, Генка переборол страх и, заранее съежившись, повернул рубчатый шарик.
Очнулся Генка от холода. Он лежал в снежном сугробе. Была ночь. В черном небе полыхало северное сияние. Издали доносился чей-то вой. Выбивая зубами дрожь, Генка вскочил на ноги. Свирепый мороз безжалостно колол кожу. Ноги закоченели. «Плейстоцен, ледниковый период,- догадался Генка.- Теперь до людей рукой подать!»
Вой продолжался.
В дрожащем свете северного сияния по снежной равнине в сторону Генки мчался стройный, величиной с крупную лошадь красивый олень. Над прямым лбом ветвились огромные рога.
Сзади и сбоку, обтекая оленя, неслась волчья стая.
Окоченевшими пальцами, плача от холода и боли, Генка пробовал ухватить крайнюю заветную головку точной наводки и не мог нащупать ее.
Олень приближался. Из его ноздрей вылетали частые облачка пара и оседали инеем на гордой шее. Генка уже слышал шумное дыхание загнанного животного.
Несколько волков отделились от стаи и помчались к Генке. Тогда в отчаянии Генка сжал крайнюю головку зубами и, обдирая о застывший металл губы, с усилием ее повернул.
ГЛАВА V,
в которой дожди относятся к коммунальным услугам , деньги находят себе место в коллекциях, никто не знает , что такое военная тайна , и только розы по-прежнему цветут на клумбах
Генка лежал, свернувшись калачиком и обхватив плечи руками. В ушах затихал звон, все мышцы болели. Сознание медленно, как бы неохотно возвращалось к измученному мальчишке.
Он с трудом разлепил веки и у самых глаз увидел густую шелковистую травку. Крохотные цветочки голубыми звездочками разбежались по хрупким стебелькам и безмятежно выглядывали из-под мелких нежно-зеленых листков.
