Илона Волынская - Князь оборотней
Свиток 48,
рассказывающий о бесславном мордобое и скандале
Отец, ты что делаешь?! — отчаянно закричал Хадамаха.
Только что в сером туманном берегу Черной реки распахнулся лаз, и Хадамаха прыгнул туда вместе с ребятами. Мир привычно перевернулся перед глазами — к чему только не привыкнешь, если дружишь с черным шаманом! — и Хадамаха грянулся об землю. Об среднюю Сивир-землю. Поднялся, с усилием подбирая под себя руки-ноги, и понял, что шарахнулся даже сильнее, чем думал. До цветных маячек перед глазами. Маячилось ему несусветное — вырубка перед Буровой, по которой словно прокатилась битва. Валялся знакомый Хадамахе дед, тот самый, что с ковриком. Сейчас он сам походил на свой коврик — безжалостно скомканный и отброшенный прочь.
«Пьяный, хмельной аракой напоили!» — роем болотной мошкары звенело в голове у Хадамахи, но парень уже видел, что смешной и вредный старик безнадежно мертв. Хадамахин отец в медвежьем облике драл когтями толстого младшего жреца с Буровой. Жрец орал, пытаясь вырваться из медвежьей хватки, отец торжествующе ревел. Брызги теплой крови ударили Хадамахе в лицо.
— Отпусти, отец, ты же убьешь его! — Хадамаха прыгнул вперед.
Молодой черный медведь грудью ударил старого вожака. Окровавленный жрец вылетел из свалки. Упал на колени, завывая от боли и зажимая измочаленное медвежьими когтями предплечье. Сверху спланировал крылатый — удар клюва пришелся жрецу в лоб, тот упал и замер без движения. Люди бежали к Буровой. Беглецы проскакивали в приоткрытые створки, а перед воротами отчаянно отмахивались копьями стражники, удерживая узкий проход от напирающих с двух сторон тигров и медведей. Разъяренные крылатые стаей вились над головами, оглушая стражников ударами клювов и крыльев. В просвет между копьями ринулась Белоперая и тут же взлетела, волоча в когтях дядьку Бата. За бегущей к воротам бабой молча и неумолимо гнались тигрица и медведица. Золотая и… перекинувшаяся Хадамахина мама!
Молодой медведь яростно взревел, выдираясь из хватки старого, матерого зверя. Меховым шаром откатился прочь — обхватил обеими лапами настигающую бабу-медведицу. Тигрица замешкалась на миг, пытаясь понять, что за вой и крики… Баба вильнула, уворачиваясь от кинувшегося наперерез тигра, проскочила стражникам за спину…
— Аа-а-а! — Белоперая швырнула дядьку Бату на выставленные копья. Стражники шарахнулись, пытаясь пропустить летящее тело. С диким ревом тигры и медведи смяли их и ринулись к воротам.
Пш-шш! — волна Голубого огня прокатилась перед самыми мордами бегущих впереди Амба. Тигры с воем метнулись назад, кое-кто катался по земле, сбивая Пламя с шерсти. Напирающие следом медведи врезались в тигров, два племени сбились в мохнатый клубок.
— Что встали, бегите! Скорее! — проревел молодой черный медведь.
Стражники подхватили на руки раненых и вломились в ворота Буровой. Створки с грохотом захлопнулись. Стая пронзительно вопящих крылатых перелетела острые колья забора — выставив когти, они пикировали на бегущих через двор людей.
Ручейки Рыжего огня, точно яркие змейки, побежали по решетчатой вышке Буровой, перескакивая с одной перекладины на другую. Буровая засветилась на фоне неба, будто нарисованная пылающей Огненной кистью. И вспыхнула. Огненные стрелы ударили во все стороны, раздались хриплые вопли… Стая крылатых снова просвистела над забором — в обратную сторону. Хвосты дымились, наполняя воздух смрадом жженых перьев.
Тигры и медведи ответили яростным ревом.
— Медведи, навались! Прорвемся! — проревел старый медведь Эгулэ.
И тут же рухнул — из толпы словно вылетело мохнатое ядро. С неимоверной силой врезалось в вожака, сбило с ног… Молодой черный медведь совсем по-человечески подхватил вожака обеими лапами, вскинул над головой, размахнулся… и швырнул в толпу.
— Стоять, я сказал! — Рев, накрывший толпу, заставил распластаться на брюхе, цепляясь когтями за раскисшую грязь. Просвистевший над головами яростный ветер трепал уши, вышибал слезы из глаз и полоскал в воздухе тигриные хвосты. Черный шаман вернул колотушку обратно на пояс. Вырезанный на колотушке дух недовольно кривился: — Я п-привык к т-тонким п-переговорам, а н-не глоткой брать!
— Иногда глоткой понятнее, однако! — шепнул в ответ шаман, становясь бок о бок с медведем.
Сверху мелькнул голубой росчерк, и рядом опустилась Аякчан. В несколько прыжков Хакмар прорвался сквозь ошеломленную толпу. Четверка замерла перед воротами.
Хадамаха аккуратно перетек из медвежьего облика обратно в человеческий. Из толпы выбрался встрепанный Эгулэ — измазанная грязью шерсть старого вожака стояла дыбом.
— Р-родителем кидаешься? Не пр-робросайся! В медвежье бешенство впал — на отца лапу поднял?
— Я уверена, он ничего плохого не имел в виду! — Маме, как всем медвежьим женкам, второй облик достался после свадьбы, и голос ее больше походил на человечий. — Он просто не разобрался…
— А-р-р, родню в шерсти не признал! — издевательски рыкнул старый вожак.
— Хватит дурь молоть! — рявкнул Хадамаха, и в голосе его и без медвежьего облика, и без духа-помощника с шаманской колотушки клокотала такая громовая ярость, что над толпой ворчащих и порыкивающих сородичей повисла тишина. — Чем вы тут занимаетесь, пока мы со злым духом сражались? — Теперь голос Хадамахи скрежетал, как вскрывающийся на реке лед.
— Я же говорила, что он не понял! — возрадовалась мама. — Мы тебе помогаем, сыночек!
— Дети… непонятливые! — проворчал отец. — Брат тоже не понял!
— Где Брат? — вскинулся Хадамаха.
— Там! — отец ткнул лапой в сторону Буровой. — Обшаманил сына злой шаман… не в обиду господину черному шаману! Как мы с Черной реки вывалились, так и решили с шаманской тварью расквитаться — снова не в обиду господину черному! — что нас на Реку закинул да насмерть зашаманить хотел. И уж начали, да твой Брат Канду на плечо, дочку его — под мышку… и к Буровой. Пр-редатель медвежьего народа!
— Говоришь, как братья Биату, когда он Белого тигренка спас!
— То Кандины происки были! А сейчас — справедливо! — упрямо рыкнул отец. — Кандину женку малодневную с собой прихватил, перед крылатыми неудобно!
— Моя лишенная крыльев сестра предала крылатое племя! Ей нет больше места среди нас! — проклекотала Белоперая.
— Черноперый ваш, который ее Канде продал, тоже так говорил! — напомнил Хадамаха.
— Тогда было неверно, а сейчас — верно! — вскрикнула Белоперая.
— А у тигров кто теперь там, за воротами? — искренне поинтересовался Хадамаха.
— Тасха! — рявкнула Золотая тигрица. — Она и раньше была предательница, и сейчас предательница, это и тогда было верно, и сейчас — верно! А жрец с Буровой им ворота открыл, «сюда бегите!» кричал. Тоже предатель!
— Умгум! — кивнул Хадамаха. — С Кандой ясно, чего на людей взъелись?
— Так тебя ж послушались! — изумился отец.
— Меня? — Хадамаха почувствовал, что аж злость спадает, настолько он ничего не понимал! — Пап, а давай ты перекинешься — и мы поговорим по-человечески? И остальные тоже…
— Еще чего! — возмутился отец. — Чтобы ты один в штанах с толпой голых разговаривал? Где такие штаны взял, Хадамаха? — с обыкновенным любопытством, словно и не было ничего — ни убегающих людей, ни старика со свернутой шеей, ни драки с сыном, — спросил отец.
— На Верхних небесах подарили, — буркнул Хадамаха.
— Большая честь для всего племени! — солидно объявил отец. — Мой сын — первый Мапа, что не останется голым после превращения! — И старый вожак издал торжествующий рев, который подхватили остальные Мапа, а заодно и тигры. крылатые заклекотали, хлопая крыльями.
В его честь кричат все три племени! Последний раз так кричали древнему великому Князю-Медведю, тому, что побывал в Верхнем мире и получил эти уединенные земли для Мапа. Амба уже потом по следам пришли, а крылатые прилетели. И вот теперь кричали ему… за штаны из Верхнего мира. За оградой Буровой люди глядят да трясутся — уговорит он своих сильно озверевших сородичей вернуть себе человеческий облик или пойдут Мапа с Амба ворота ломать да тела человеческие когтями рвать? Хадамаха невольно прислушался… За оградой никого не было. Никто не глядел сквозь щели забора, не потел от страха и не изнывал надеждой. Буровая, куда на его глазах забежала толпа народа, казалась пустой и мертвой.
— …не прав я был, признаю! Слушать тебя сразу надо было, чем Амба да крылатых подозревать, — давно бы всех людишек перебили!
— За что? — Хадамаха дико поглядел на отца.
— Так это ж все они! — возмутился отец.
— Это духи, — тихо сказал Донгар. — Дух Илбис завладел телом шамана Канды, когда дух приказывал, Канда большое зло творил… Даже в Верхнем мире от его камлания раздор вышел.
