Владислав Крапивин - Лоцман
— А я-то что! — жалобно возмутился «несовершеннолетний проводник». — Нам всего по три рубля в день платят. Ну, иногда еще премия… Только редко.
Я вспомнил о велосипеде, который «стрекочет, будто стрекоза крыльями». И понял, что язык не повернется сказать: «Не надо мне проводника»… Да и почему не надо? Может, все идет именно так, как задумано! («Кем задумано? Я никогда не думал о проводнике!») Может, не случайно свела нас судьба?..
Но с другой стороны, малыш ведь. Если что случится…
Генриетта Глебовна, видимо, поняла меня. Посоветовала:
— Да не бойтесь. Подгорье — это же недалеко.
— В Подгорье я уже был. С Костей…
Сашка чуть обиженно сказал от двери:
— Вы, наверно, только в предбаннике были, у речки. А там ведь еще столько всего… Но надо развертку знать.
Я обернулся.
— А сам-то ты не против? Идти со мной…
— Не-а, не против. — Он заулыбался.
— Со старым и скрипучим…
— Ёшкин свет! Какой же вы скрипучий!
— Ты что это так ругаешься! — строго пробасила Генриетта Глебовна. — Что за «Ёшкин свет» у тебя на языке!
— А чего… — струсил Сашка. — Это и не ругательство даже. Это поговорка. Вроде как «нечистая сила»…
— Ах, поговорка!..
— Да, приободрился он. — Это будто место такое поминается, где Баба Яга живет. Бабка Ёшка, значит. Даже песня такая есть в одном мультике! «Пой частушки, Бабка Ёшка, пой — не разговаривай»…
Я достал ручку, подмахнул контракт.
— Ладно, «Бабка Ёшка», иди расписывайся…
Сашка откровенно обрадовался, засветился весь. Водя языком по губам, старательно начертал: «Ал-др Крюк».
— Слушай-ка, Ал-др, это у тебя фамилия такая — Крюк? — заинтересовалась Генриетта Глебовна.
— Ага… А что? — Сашка насторожился.
— А маму как зовут?
— Вера Николаевна. А что?
— Да ничего, встречались, кажется… А папа — Виктор?
Сашка отвел глаза, сказал неохотно:
— Да. Только они развелись.
— Ох, ну извини… Игорь Петрович! Вы в дорогу, наверно, с утра отправитесь? А проводничок пусть перебирается к нам прямо сейчас. А то знаю я эти пилигримовские общежития. Туристы всю ночь на гитарах бренчат, да еще небось и водку пьют… А я хоть покормлю по-человечески.
Сашка опять обрадовался. Он уже не робел.
— Я только бумагу в контору отнесу и сумку там заберу…
— Игорь Петрович, а деньги вы дайте мне, я пойду на почту насчет журналов выяснять и уплачу заодно…
Сашка вернулся в сумерках. Я уже начал тревожиться. Генриетта Глебовна грозно его спросила:
— Это где же ты гулял, голубок?
Сашка не испугался. Весело объяснил, что сперва ждал в конторе диспетчера, а потом забежал на пустырь, поиграть.
— С теми ребятами, у костра, помните, Игорь Петрович?
Генриетта Глебовна погрозила толстым пальцем:
— Ты смотри у меня, проводник Александр Крюк…
Сашка полушутя надулся:
— Ну вот, опять дразнилки из-за фамилии. Всю жизнь…
— Какая же это дразнилка? Наоборот! Очень даже звучит, — утешил я его. — Просто как «Александр Блок». Блок — это ведь тоже приспособление, чтобы тяжести поднимать, а как услышишь фамилию — сплошная поэзия в душе. — И я даже процитировал подходящие для проводника строчки:
Случайно на ноже карманном
Найди пылинку дальних стран —
И мир опять предстанет странным,
Закутанным в цветной туман…
Сашка не удивился.
— Знаю.
— Читал Блока?
— Мама читала. Она этого Блока любит…
Сашка говорил, поглядывая на картину «Тетушкин секрет», и выкладывал из синей спортивной сумки на подоконник мыльницу, зубную пасту, полотенце. Потом брякнул коробком.
— А спички-то тебе зачем? — забеспокоилась Генриетта Глебовна.
— Для работы, — серьезно сказал Сашка. — Не для курения же… Мама сама положила, а то я всегда забываю…
Генриетта Глебовна вздохнула, как добрая бабушка:
— Не боится мама отпускать тебя?
Сашка засопел, заперекладывал мыльницу и зубную щетку.
— Ну да, «не боится». Каждый раз такое… «Прощание славянки»… Завтра позвонить надо, что все в порядке.
— Позвони, позвони… Идемте ужинать. А потом я постелю проводнику на раскладушке. Игорь Петрович, не возражаете, если в вашей комнате?
Я не возражал.
Когда легли, Сашка сразу начал тихо посапывать. Я тоже стал засыпать, удивившись напоследок, какой длинный и необычный был день. И вдруг услышал:
— Игорь Петрович…
— Что, Саня?
— А вы ту книжку, про мальчика из Назарета… написали?
Сон стек с меня, как темная вода.
— Нет, Саня, не написал.
— А почему?
— Честно говоря, побоялся.
— Потому что религию раньше запрещали, да?
— Нет, что ты… Во-первых, жизнь Христа — это ведь не только религия. Это история, философия и масса всяких общечеловеческих тем… А испугался я только себя. Почуял, что пороху не хватит. Начал и отложил…
— Побоялись, что будет еще один апокриф?
Эк ведь он меня! Почти в точку… Но я не обиделся.
— Понимаешь, Саня, я не сумел. Пока писал просто про его детство: про игры, про школу, про родителей и приятелей, вроде бы получалось. А как доходило до главного… Тема Великого Служения не каждому по зубам. У самого-то у меня в детстве таких мыслей, разумеется, не было…
Я теперь будто не с Сашкой, а с собой говорил. В полумгле. Вполголоса. Но он расслышал. И сказал сбивчиво, тихо:
— Но в детстве ведь… наверно, каждый про какой-нибудь подвиг думает…
— Наверно. Только тут не о подвиге речь, а о любви к людям и о желании спасти всех… Знаешь, я мог бы написать, если бы постарался. И возможно, повесть напечатали бы, поскольку времена меняются. Но это была бы еще одна средненькая книжка. И многие сказали бы, что автор спекулирует на модной теме. Сейчас это не редкость… Давай, Саня, спать.
— Ладно, — покладисто сказал он. И вдруг попросил (я даже почувствовал в темноте, как он жалобно поморщился): — Только не называйте меня Саней, хорошо? Сашка — вот и все. Я с рождения привык…
— Ну, если с рождения… А у меня тоже просьба, — начал я и прикусил язык. Потому что получилось бы слишком резко.
Но он понял:
— Больше не лезть с разговорами о книжках, да?
«Так тебе и надо, старому идиоту!» Я объяснил виновато:
— Видишь ли… как говорится, я с этим делом «завязал».
Раскладушка отчаянно заскрипела.
— Почему?!
— Как тебе сказать… Сашка. Наверное, все чернила израсходовал, которые были отпущены.
— Ох уж… — недовольно выдохнул он.
Мне вдруг стало чертовски стыдно. Зачем я ною перед мальчишкой? Разве он обязан слушать излияния, которые и самому-то мне противны?.. И все равно он не поймет, что получилось просто несовпадение сроков: «баллончик в авторучке» опустел раньше, чем кончилось календарное время. Оно протянулось усилиями мудрого Артура Яковлевича, которому честь и хвала, но о котором я сейчас не хочу вспоминать. Ни о чем не хочу. Я — человек без имени, беглец в свою последнюю сказку…
— Вы отдохнете в отпуске, а потом все равно за новую книжку засядете, — утешил меня Сашка.
«Я не сяду за книжку, если даже захочется. Потому что не успею ее закончить… Да и какой смысл? Она все равно была бы не лучше прежних… Вот если бы найти Тетрадь…»
Но Сашке я сказал:
— Все может быть… Спи.
2. Спички и волчок
Когда я проснулся, Сашкина раскладушка была застелена, сам он сидел на полу. Уже одетый, но босой. Раскладывал на половицах спички, соединял их в ромбы и звездочки. Потом провел над этими фигурками ладонью. Некоторые спички встали торчком, а две подскочили и головками прилипли к ладони.
— Ого… — удивился я.
Сашка вздрогнул, обернулся.
— Доброе утро, — сказал я.
Сашка ответил без улыбки:
— Доброе утро… Мы, кажется, рано подписали контракт.
— Что такое?
— Ну, потому, что сегодня в Подгорье не пройти. Я считал, считал, не получается развертка. Можно только завтра.
— Подумаешь, беда какая, — сказал я с облегчением. — Завтра так завтра. Сегодня по Овражкам погуляем. Найдем чем заняться…
Тогда Сашка заулыбался.
— Ага! Тут тоже много всякого, интересного…
— А над чем это ты колдуешь?
— Я же говорю: пространственную развертку смотрел…
— Это что же, способ такой? Со спичками?
— Ну, вообще-то нас по-разному учили. А это я сам придумал. Никакого компьютера не надо. Лишь бы волчок слушался.
— Что за волчок?
— А вот! — Сашка показал картонный кружок, проткнутый заостренной спичкой. — Смотрите! Я в какую сторону его запускаю? Запомните… — И он крутнул спичку двумя пальцами. Легонький волчок затанцевал на половице. Конечно, он вертелся по часовой стрелке. Я так и сказал.
