Филип Пулман - Северное сияние
Он запустил руку в карман и вынул пригоршню монет, из которых дал ей пять золотых долларов.
— Тебя не научили говорить «спасибо»? — спросил он.
— Спасибо, — пробормотала она.
— Ты слушаешься Мастера?
— О, да!
— А Мудрецов ты уважаешь?
— Да.
Деймон лорда Азраэля мягко рассмеялась. Это был первый звук, который она издала, и Лира покраснела.
— Ладно, иди, играй, — сказал лорд Азраэль.
Лира развернулась и с облегчением устремилась к двери, запоздало оглянувшись и выпалив: «До свидания!».
Такой была жизнь Лиры до того дня, когда она приняла решение спрятаться в Комнате Уединения и впервые услыхала про Пыль.
И, разумеется, Библиотекарь ошибался, говоря Мастеру, что ее это не заинтересует. Сейчас она с увлечением выслушала бы любого, кто бы мог рассказать ей что-нибудь об этой Пыли. В ближайшие месяцы ей предстояло узнать об этом гораздо больше, а, в конечном счете, о Пыли она узнает больше кого бы то ни было во всем мире; но в данный момент ее окружала насыщенная жизнь колледжа Джордан.
В любом случае, было еще кое-что, о чем стоило поразмыслить. В последние несколько недель по улицам поползли слухи — кто-то над ними посмеивался, кто-то умолкал, как некоторые люди боятся привидений, а другие — нет. По причинам, которые никто не мог объяснить, начали пропадать дети…
* * *Происходит все примерно так.
Проследуем на восток вдоль широкой магистрали реки Изис, где толпятся неповоротливые груженые камнями баржи, везущие асфальт судна и танкеры с зерном, вниз по течению мимо Хенли и Мейденхеда в Теддингтона, чьих берегов достигают приливы Германского Океана, и даже еще дальше: к Мортлейку, мимо обиталища великого колдуна — доктора Ди; мимо Фалькесхолла, прекрасные сады которого днем сверкают фонтанами и вывесками, а ночью — фонарями и фейерверками; мимо Уайт Холла, где каждую неделю король собирает правительственные совещания; мимо Стрелковой Башни, непрестанно роняющей дробинки расплавленного свинца в чаны с темной водой; и еще дальше, туда, где река, становясь широкой и мутной, делает широкий поворот на юг.
А вот и Лаймхауз, и здесь живет малыш, которому суждено исчезнуть.
Его имя Тони Макария. Мать полагает, что ему девять, но память у нее скудна и затуманена выпивкой; и ему, может быть, лет восемь, или все десять. А фамилия у него — Грек, но, также как и в случае с его возрастом, это не более, чем предположение его матери, потому что он больше смахивает на китайца, а еще от матери он унаследовал кровь ирландцев, скраелингов и ласкаров. Парень он неброский, но в нем все же есть какая-то застенчивая нежность, иногда заставляющая его крепко и грубовато обнять маму и запечатлеть на ее щеке горячий поцелуй. Несчастная женщина обычно слишком пьяна, чтобы делать такое по собственной инициативе; но подчас она отвечает довольно тепло — когда в состоянии понять, что происходит.
В данный момент Тони ошивается на Пирожковой Улице. Он голоден. Сейчас ранний вечер, а дома его не накормят. У него в кармане лежит шиллинг, который дал один солдат за доставку письма любимой девушке, но Тони не собирается тратить его на еду, когда и без этого можно многое достать бесплатно.
Поэтому он шныряет по рынку между лавками старьевщиков, ларьками с лотерейными билетами, торговками фруктами и жареной рыбой со своим деймоном на плече — воробьихой, озирающейся по сторонам; и когда хозяйка лавки и ее деймон оба куда-то засматриваются, раздается отрывистое чириканье, рука Тони быстро вытягивается и возвращается в просторный рукав рубахи с яблоком, парой орехов, и, наконец, с горячим пирожком.
Хозяйка лавки замечает это и начинает кричать, а ее кот совершает прыжок, но воробьиха Тони слишком высоко, а сам Тони уже успевает пробежать пол-улицы. Вслед ему еще некоторое время несется брань и оскорбления. Останавливается он у молельни Святой Катерины, где усаживается на ступени и вынимает свою горячую, помятую награду, оставляющую на рубашке жирные пятна.
За ним наблюдают. В дверях молельни, в полудюжине ступеней над ним, стоит дама в длинном желто-красном плаще, отделанном мехом лисицы — красивая молодая леди с ниспадающими темными волосами, нежно сияющими под отороченным мехом капюшоном. Должно быть, служба как раз заканчивается, потому что за спиной ее виден свет, и изнутри доносятся звуки органа, а дама держит украшенный камнями требник.
Тони ничего этого не замечает. Он сидит, сведя босые пятки и загнув пальцы ног, и увлечённо жуёт, а его деймон в это время превращается в мышь и принимается охорашивать свои усы.
Из-под плаща юной дамы показывается деймон. У него обличье обезьяны, но обезьяны необычной: его шерсть длинная, густая и шелковистая, и имеет глянцевито-золотистый цвет. Он осторожно спускается на крыльцо к мальчику и усаживается ступенькой выше него.
Что-то почувствовав, мышь снова превращается в воробьиху, вертя по сторонам головой, и прыгает через одну-две ступеньки.
Обезьяна внимательно смотрит на воробьиху; воробьиху — на обезьяну.
Деймон-обезьяна медленно протягивает маленькую черную руку с безупречными коготками, его движения ласковые и манящие. И воробьишка не в силах сопротивляться. Она прыгает все ближе и ближе, и, наконец, вспархивает на руку обезьяны.
Обезьяна поднимает ее и пристально рассматривает, а затем и поворачивается к хозяйке и взбирается наверх, забирая воробьишку с собой. Дама склоняет свою благоухающую голову и что-то шепчет деймону.
И тут Тони оборачивается. Ничего поделать он уже не может.
«Крысятина!» — встревожившись, восклицает он с полным ртом.
Воробей чирикает. Кажется, угрозы нет. Тони проглатывает еду и пялится на незнакомку.
— Здравствуй! — говорит красавица. — Как тебя зовут?
— Тони.
— А где ты живешь, Тони?
— На Аллее Клариссы.
— Что в твоем пироге?
— Жареная говядина.
— А хочешь шоколада?
— Хочу!
— Так получилось, что сейчас у меня больше шоколада, чем я могу выпить. Может быть, ты сходишь со мной, и мы выпьем его вместе?
Тони совсем растерян. Растерян с того самого момента, когда его тупоголовая деймонша вспрыгнула на руку обезьяне. Он идет вслед за женщиной с обезьяной по Денмарк-стрит, затем вдоль Пристани Палача, и спускается по Лестнице Короля Георга к маленькой зеленой двери в стене какого-то высокого склада. Она стучится, дверь открывается, они входят, и дверь закрывается. И больше Тони уже не выйдет отсюда — по крайней мере, этим путем; а своей мамы он не увидит уже никогда. Несчастная пропойца подумает, что он от нее сбежал, и, вспоминая его, будет со слезами себя винить.
* * *Маленький Тони Макария был не единственным ребенком, пойманным дамой с золотой обезьяной. В подвале склада он увидел еще дюжину детей, мальчиков и девочек не старше двенадцати; хотя, поскольку жизнь многих из них была такая же, как и у него, ни один не мог с уверенностью сказать о своем возрасте. О чем Тони, конечно же, не задумывался, так это о том, что объединяло всех собранных здесь детей. Ни один ребенок в этом теплом и душном подвале еще не достиг половой зрелости.
Добрая дама нашла его сидящим на скамье напротив стены и привела к нему молчаливую служанку с кружкой какао из кастрюли, стоящей на железной плите. Тони доел остаток пирога и выпил сладкий горячий напиток, не особо обращая внимание на окружающих, да и окружающие обращали мало внимания на него: он был слишком мал, чтобы представлять собой угрозу, и слишком невозмутим, чтобы стать предметом издевательств.
Неизбежный вопрос задал другой мальчик:
— Эй, дамочка! Для чего вы нас всех сюда привели?
С темным шоколадом на верхней губе и с деймоном в облике костлявой черной крысы, он смотрелся, как закоренелый хулиган. Женщина стояла у двери, разговаривая с крепким мужчиной, похожим на морского капитана, и когда она обернулась, чтобы ответить, то выглядела так ангельски в свете шипящей нафтовой лампы, что все дети умолкли.
— Нам нужна ваша помощь, — сказала она. — Вы ведь не против помочь нам, правда?
Никто не вымолвил ни слова. Взгляды их вдруг стали робкими. Они еще никогда не видели такой леди; она была настолько великодушной, милой и доброй, что они почувствовали себя так, будто им улыбнулась незаслуженная удача, и с радостью сделали бы все, что бы она ни попросила, лишь бы она оставалась с ними подольше.
Она сказала им, что им предстоит путешествие. Их будут хорошо кормить и тепло одевать, а все желающие смогут послать письмо своим родным и дать знать, что они в безопасности. Капитан Магнуссон скоро отведет их на свой корабль, и с попутным течением они выйдут в море и возьмут курс на Север.
Затем все, кто хотел отправить весточку куда-нибудь домой, расселись вокруг красавицы, которая писала под их диктовку несколько строк, и, давая им нацарапать внизу листа кривой крестик, клала его в душистый конверт и надписывала адрес, который ей говорили. Тони был не против послать своей маме какую-нибудь весточку, но у него было трезвое представление о ее способности читать. Он подергал леди за рукав, бормоча, что хотел бы, чтобы она сходила к его маме и сказала ей, куда он отправляется и все такое; чтобы расслышать, она низко наклонила свою голову к его маленькому, неприятно пахнущему телу, и, потрепав его по голове, пообещала, что передаст послание.
