Алексей Слаповский - Пропавшие в Стране Страха
Они ожидали увидеть что угодно, только не это.
Они поняли, почему Страну Страха называют именно страной.
За дверью оказалась галерея – вдоль каменной стены огромной пещеры. Впереди, насколько хватало глаз, расстилалась долина с зелеными холмами, рощами, причудливыми скалами, посреди долины находился небольшой город, дальше виднелись какие-то однообразные строения вроде казарм. Самое удивительное, что здесь было и голубое небо, и облака, и даже солнце!
– Этого не может быть! – сказал Вик. – Это противоречит законам природы.
– Много ты знаешь, – возразил Ник. – На то она и природа, какие хочет законы, такие и установит.
– Красиво? – спросил Людофоб.
– Да, – согласился Вик. – Но это ведь все искусственное?
– Неважно. Солнце греет, трава как настоящая, какая разница? Нет, само собой, это не солнце, просто тут создали условия, близкие к натуральным. Там какой-то плазменный шар или что-то, я не интересовался. Тут даже дождь идет! Если бы не катаклизмы, – вздохнул Людофоб.
– А они тут бывают?
– Еще какие!
Братьев это не испугало. На всей земле случаются катаклизмы, что ж теперь, не жить? А пока – солнце светит, трава так и манит, чтобы пробежаться по ней. Они хотели спуститься, но шли и шли по галерее, а лестницы вниз не видели.
– Тут спуск есть вообще? – повернулся Вик к Людофобу, который шел с загадочной мечтательной улыбкой.
– Нет, здесь спускаются по-другому.
– А как?
Людофоб промолчал и посмотрел на Вика многозначительно.
– Что, опять подзатыльник?
Людофоб застенчиво кивнул.
– Ну уж нет, хватит! Сами найдем спуск!
Вик бодро пошел впереди. Но спуска нигде не было, галерея тянулась и тянулась, пока не уперлась в боковое ограждение.
– Ладно! – сказал Вик. – Но учтите, если вы больно стукнете, я… Я обижусь.
«А я его сам тогда стукну», – подумал Ник.
Людофоб приблизился к Вику, поднял руку.
– Отвернись, – попросил он Ника. – А то я стесняюсь.
Ник сделал вид, что отвернулся, а сам подсматривал краем глаза.
Людофоб размахнулся и так треснул Вика по затылку, что тот слетел с ног.
Ник тут же бросился к обманщику, чтобы тоже стукнуть его как следует.
Но тот упал, скрючился и по своему обыкновению заныл:
– Бейте меня! Убивайте!
Ник замахнулся ногой.
– Не трогай его, – сказал Вик, поднимаясь и щупая затылок. – Он же больной, что с него взять? Хватит лежать, показывайте, где спуск!
Людофоб медленно встал, опасливо посматривая на братьев и нажал на что-то, что было под перилами. Часть галереи, где они стояли, тут же начала медленно и плавно опускаться.
Вик смотрел вверх. Он увидел, что вся галерея разделена на подобные платформы, а вдоль стены идут полозья, по которым эти платформы опускаются и поднимаются.
«Как же я не догадался, – с досадой подумал он, – я же видел эти полозья!»
Платформа опустилась вниз.
Они сошли на траву – необыкновенно яркую, сочную, густую, похожую на искусственный газон. К тому же не было ни цветов, ни пчел и шмелей, ни бабочек. Вик сорвал травинку, потер ее в пальцах, понюхал. Никакого запаха.
Тут вдали показался грузовой автомобиль с кузовом, закрытым тентом защитного цвета. Людофоб тут же сел на траву и закрыл голову руками.
– Вы чего? – спросил Ник.
– Охрана!
– Ну и что? Это нам надо бояться, мы чужие, а вы тут свой.
– Они солдаты. Они в форме. А человек в форме только наполовину человек, а наполовину он часть целого, так говорит доктор Страхов, – монотонным и безнадежным голосом произнес Людофоб. – Поэтому человек в форме действует не как человек, а как представитель целого, а целое ему разрешает быть не человеком, поэтому он часто не человек.
– Ты чего-нибудь понял? – спросил Ник Вика.
– Не очень, – честно признался Вик.
Машина подъехала на большой скорости, резко затормозила, из кабины выскочил командир с красными восьмерками на черных погонах. А из кузова высыпали солдаты. У них на погонах были четверки, двойки и вовсе единицы.
– Стоять! – крикнул командир.
– Лежать! Лицом к стене! Руки за голову! На колени! Не двигаться! – вразнобой загомонили солдаты.
– Здесь я командую! – зарычал на них командир.
– Есть! – громко ответили солдаты.
– Схватить! Обыскать! Связать! – завопил командир.
Вика и Ника схватили, обыскали и связали.
Набросились и на Людофоба, но тот вдруг взвизгнул и начал убегать от солдат. Убегал он странно: не куда-то в сторону, вдаль, а зигзагами здесь же, словно внутри невидимого круга, не выходя за его пределы. Видимо, совсем убежать он боялся, но и того, что его схватят, тоже боялся. Вот и бегал, увертываясь от солдат, при этом вскрикивал:
– Да поймайте вы меня уже наконец!
И его наконец поймали.
Людофоб расплакался, задергался в руках солдат, но, когда его связали, тут же успокоился и сказал:
– Давно бы так.
Пленников погрузили в машину и повезли.
Они сидели на полу, а солдаты расположились на скамейках.
Один из них, совсем молоденький, со светлой челкой, выбивающейся из-под шлема с поднятым пластиковым забралом, посмотрел на ребят с любопытством и приветливо – так показалось Нику.
И Ник на всякий случай ему улыбнулся.
Тут же челюсти солдата твердо сомкнулись, глаза стали колючими и жесткими, он сказал угрожающе и презрительно:
– Ну, ты! – И замахнулся дубинкой.
Тут же все остальные нахмурились, взмахнули дубинками и хором сказали:
– Ну, ты!
– Как роботы, – шепнул Ник Людофобу. – А может, они и вправду роботы?
– Нет, они живые, – прошептал Людофоб. – Но больные. Они – страхолюбы.
– Это еще что? – спросил Вик.
Вместо ответа Людофоб вдруг тоненько пропел:
– Наша сила велика…
И тут же солдаты грянули:
Наша сила велика, ка-ка, ка-ка!
Одолеем мы врага, га-га, га-га!
Сделай из живого трупа, упа-упа, упа-упа!
И получишь миску супа, упа-упа, упа-упа!
Они пели все дружнее и громче, а слова песни становились все глупее и задорнее.
– Это их марш, строевая песня, – шепотом пояснил Людофоб. И, пользуясь тем, что солдаты самозабвенно пели, вкратце рассказал братьям о страхолюбах: это те, кому доставляет наслаждение видеть страх другого человека. Таким образом они преодолевают свой собственный страх, а заодно у них растет уважение к себе. Очень часто страхолюбы становятся начальниками и наводят ужас на подчиненных. Собственно, в этом и заключается их главная цель: не возглавлять коллектив, не руководить работой, а именно наводить на подчиненных ужас и любоваться результатом. Чаще же всего страхолюбы поступают на военную службу или в милицию: там неограниченные возможности для возбуждения страха в других людях.
– И ваш доктор их лечит? – спросил Вик.
– Он всех лечит. Хотя БГ считает, что эти люди – самые здоровые. И всех надо такими делать.
– Ага, и в форму всех одеть! – хмыкнул Вик.
– Именно! – подтвердил Людофоб. – БГ считает, что форма делает сильнее. И Страхов с ним согласен, но только отчасти. Конечно, человек в форме смелее, но зато он намного трусливее, когда остается без формы. А ведь ее надо когда-нибудь снимать. Поэтому БГ заставляет солдат даже спать в форме.
Пока они так беседовали, у солдат возник конфликт. Один из поющих, надрываясь изо всех сил, косился на своего соседа, того самого солдата со светлой челкой, и вдруг, оборвав песню, заявил:
– Он не поет!
– Пою! – возразил солдат с челкой.
– Не поешь! Ты только рот разеваешь!
– Ну, разеваю, – не стал дальше спорить солдат. – А зачем, если у меня ни слуха, ни голоса? Только вам песню портить!
– Все поют – и ты должен петь! А не хочешь – получай!
И любитель хорового пения стукнул парня с челкой дубинкой по каске. То же сделали и остальные – на бедную голову безголосого солдата посыпался град ударов. И тот принял это как должное.
И солдаты вновь заорали свою песню. На этот раз парень с челкой старательно пел, как и все, страшно при этом фальшивя, хор стал ужасающе разнобойным, но звучал даже более грозно, чего и хотелось солдатам.
Бешеный Генерал
Пленников выгрузили посреди широкого заасфальтированного двора, окруженного по периметру длинными зданиями-казармами.
И тут же к ним подъехал армейский зеленый джип, а из него выскочил человек в генеральской форме, в зловещих черных очках.
– БГ, – обреченно прошептал Людофоб.
Солдаты, окружавшие троих задержанных, вытянулись и замерли.
А генерал, снимая фуражку и вытирая потный лоб, немедленно начал кричать:
– Кто допустил? Это у вас защита называется? Двое пацанов сумели пробраться! Идиоты! Разжалую всех к чертовой матери! Всем по трое суток ареста, к чертовой матери! Кормить кашей и водой, к чертовой матери! Так вас, и растак, и разэтак, и туда, и сюда! – Тут Бешеный Генерал стал просто-напросто неприлично ругаться. Как ругаются пьяные грузчики. Впрочем, трезвые интеллигенты нынче ругаются точно так же. И школьники тоже. Короче, руганью, которую называют нецензурной, у нас никого не удивишь. Но одно дело, когда на тебя ругаются, а ты можешь ответить, а другое – когда на тебя ругаются, а ты ответить не можешь. Это уже не ругань, а просто хамство. Хамства же Вик не любил, потому что мама Настя и папа Олег учили его никогда никому не позволять не только унижать твое достоинство, но и достоинство других в твоем присутствии. Впрочем, Вик давно это понимал и без их науки. Ему было жалко смотреть на солдат, которые скукожились – лицами, потому что телами они скукожиться при всем желании не могли, стояли навытяжку и терпели.
