Евгений Велтистов - Приключения Электроника
Что касается электронной машины — коварного Игрека, — то она в самом деле хитрила, даже медлила с ответом в счете, стараясь сбить с толку вопрошающего.
А больше всего был доволен опытом профессор. Он заразительно смеялся, вспоминая забавные ответы Икса и Игрека, и изображал в лицах всех трех игроков. В самом деле, ему ловко удалось запрограммировать хитрость машины!
Тот вечер был особенным. Они пили крепкий чай в кабинете Геля Ивановича, и профессор вспоминал молодые годы, когда он был влюблен в море, поступил матросом на торговое судно и совершил кругосветное плавание. Гость рассказывал веселые студенческие истории. А Пумпонов после чая повел гостя в мастерскую и заказал в его честь несколько песенок собачьей голове. Она пропела их, старательно открывая пасть и вращая блестящими стеклянными глазами, и этот маленький концерт был очень трогательным — ведь всякий раз электронный мозг сочинял новую песенку.
Потом старик пустил по полу игрушки. Черепахи, два лиса — черный и красный — кружились по комнате и слушались хозяина, словно они были живые и выступали перед публикой в зооцирке. Только длинный провод, соединявший их с электросетью, напоминал о том, что это механизмы.
С одним из этих лисов, красным, немного похожим на таксу и более резвым, чем его темный собрат, была связана весьма печальная история.
Однажды Пумпонов пришел в мастерскую и стал тренировать лиса. Он командовал в микрофон и так увлекся сообразительностью механизма, что не заметил, как его ноги опутал провод. Пумпонов хотел остановить лиса, но, к своему несчастью, забыл нужную команду. Он кричал лису: «Хватит! Довольно! Не балуй! Стой!..» Лис не обращал на крики никакого внимания, продолжая бегать вокруг человека, и так крепко затянул провод, что бедняга не мог шевельнуться. Крикни Пумпонов самое простое слово «Стоп!» — и лис встал бы как вкопанный: он слушался только этой команды, а других, даже слова «стой», просто не знал. Старик слабеющим голосом просил, умолял лиса остановиться и с тоской смотрел на розетку, в которую была включена игрушка. Но, увы, дотянуться до нее не мог…
Когда Громов заглянул в мастерскую, он нашел своего помощника лежащим на полу без сознания, крепко обмотанного проводом. Профессор сказал нужное слово — лис тотчас затих. Громов с трудом привел старика в чувство, и тот, открыв глаза, пожаловался: «Как мало он еще понимает… Я работаю у вас триста пятьдесят лет и не видел еще такого глупого лиса». На что Гель Иванович ответил: «Советую впредь быть осторожнее. Вы можете таким образом или что-нибудь изобрести или погибнуть».
…Светловидов так углубился в воспоминания, что не заметил, как в комнату вошел профессор. Знакомый голос поднял гостя с кресла.
— Извините, — сказал Громов, — я вас заставил ждать.
— Наконец-то! — обрадовался Светловидов. — Вас я готов ждать хоть всю жизнь. Но что случилось?
Как родился Электроник
— Сюрприза не будет, — извиняющимся тоном произнес Громов. — Сюрприз, Александр Сергеевич, просто сбежал.
— Как — сбежал? — удивился Светловидов.
— А вот так. Прыгнул в окно — и был таков.
Только теперь Светловидов обратил внимание на вид профессора: галстук съехал набок, рукав в известке.
— Ну, не будем огорчаться, — бодро сказал Светловидов. — Для начала почистимся и умоемся.
Профессор с удовольствием отдал ему пиджак, галстук и достал из дорожного чемодана куртку.
— Сразу как дома! — сказал он, надевая куртку.
Светловидову не терпелось узнать, кто же в конце концов прыгнул в окно. Но не стоило подливать масла в огонь: Громов и так был расстроен.
— Не хотите ли позавтракать? — предложил Светловидов.
— Пока я гнался за этим сюрпризом, — крикнул Громов из ванной, — я очень проголодался и зашел в кафе! Между прочим, там работает поваром бывший корабельный кок. Еще раз приношу глубокие извинения, что заставил вас ждать, но мы с коком вспоминали каждый свои плавания… А теперь, — продолжал профессор, вернувшись в гостиную, — могу вам открыть этот небольшой секрет.
И он рассказал, что произошло утром. Светловидов, слушая Громова, смеялся и хмурился, качал головой и взволнованно ходил по комнате — верил и не верил. Электроник — кибернетический и в то же время совсем как живой мальчик; это действительно сюрприз конгрессу кибернетиков. Чутьем ученого гость понимал, сколько труда, новых идей вложено в необычное создание, и с нетерпением ждал разъяснений. Но сначала надо было что-то предпринять.
— Я позвоню в милицию, — предложил он, — попрошу найти его.
— Но как вы объясните ситуацию? Мне не хотелось бы разглашать секрет до открытия конгресса, — сказал Громов. — О, эта чудовищная моя рассеянность! Я совсем забыл о разнице напряжений в электросети. И вот печальные последствия… Как вы догадываетесь, мышцы Электроника получили усиленный сигнал биотоков и погнали его с огромной скоростью. А если он столкнулся с кем-нибудь или подрался? Он же свернет нормальному человеку шею!
— Будем надеяться на хорошее воспитание, — шутливо заметил Светловидов.
Он вызвал по видеотелефону дежурного милиции и, назвав себя, попросил срочно разыскать в городе мальчика тринадцати лет, по имени Электроник. Ученый описал его приметы, в том числе способность быстро бегать, и договорился, что, как только будут какие-то сведения, ему немедленно позвонят. Распространяться о других особенностях Электроника он не стал.
— Простите мое любопытство, — сказал он, обернувшись к Громову, — но мне не терпится услышать историю с самого начала. Время у нас есть.
— А вы разрешите мне дымить? Иначе я не умею рассказывать.
Профессор долго раскуривал трубку. Глаза его казались грустными. Но вот в них разгорелся лукавый огонек. Громов взъерошил пышную седую шевелюру и задымил с явным удовольствием.
— Так вот, — сказал он, — есть у меня давнишний приятель Николай, очень хороший хирург. Почему я с него начал, вы сейчас поймете. Все наши встречи проходят в бесконечных спорах. Представьте, коллега, что вам пришлось говорить с человеком, который считал свой разум чуть ли не совершенством природы… Вы улыбаетесь. В самом деле, вопрос почти не для спора. Но надо было видеть напыщенность моего приятеля, когда он начинал разглагольствовать о сложности человеческого организма, совершенстве мозга и прочем, прочем. Я сначала тоже улыбался, потом сердился, наконец, напоминал о том, что человек живет в определенных условиях и обычно использует лишь малую часть мощности своей памяти. В самом деле, иной школьник или студент с великим трудом переваривает некоторые предметы. А ведь школьная и институтская программы — это лишь крохи того, что мог бы усвоить обычный человек. Если бы он пускал в ход хотя бы половину резервов мозга, он играючи выучил бы сорок языков, окончил бы десяток университетов и легко бы запомнил всю Большую советскую энциклопедию.
Николай упорствовал. Он выставлял такой аргумент:
«И все-таки, что бы вы ни говорили об ограничениях разума, гений может все».
«Но он расплачивается за гениальность тяжелым трудом, — напоминал я. — Гений ломает рамки, поставленные человеку природой. Он обрабатывает большое количество информации. Вспомните: когда у Эйнштейна спрашивали, сколько часов длится его рабочий день, он принимал это за шутку. Рабочий день ученого не имеет ни конца, ни начала. А сейчас, когда на ученых нахлынула буквально лавина накопленных знаний и новых открытий, их положение стало особенно трудным. Объем и сложность задач, которые ставит перед наукой производство, год от года увеличиваются. Я знаю случай, когда один математик потратил тридцать лет напряженного труда, чтобы решить только одну проблему. А сколько интересных вопросов остается пока в стороне, потому что на их разрешение не хватит всей человеческой жизни! Так что человек давно осознал свое несовершенство и направил силу на создание устройств, которые облегчат переработку и усвоение информации».
Здесь Николай полагал, что он имеет право на иронию. Он спрашивал, заранее зная ответ:
«Может быть, вы говорите о машинах?»
Я подтверждал: «Конечно».
«Мне вас жаль, — говорил Николай. — Вы тратите месяцы труда, чтобы объяснить машине, как решить простую геометрическую задачу, или, как вы выражаетесь, запрограммировать эту задачу. Тогда как я, несведущий в математике человек, могу решить ее за полчаса. Простите, чему же может эта машина научить меня?»
Николай был прав: обучить машину всегда сложнее, чем человека. И я не скрывал от него трудностей. Я напоминал моему самовлюбленному приятелю, как он решает простую задачу. Он, конечно, полагает, что в эти самые полчаса он обрабатывает и отбирает определенное количество информации, то есть ищет путь решения, опираясь на свои знания — на программу, заложенную в него в годы учения. Николай кивал головой: «Да, именно так».
