Диана Джонс - Непостижимая тайна
Я загнал одного из птенцов в номер Руперта и сказал: «Да, конечно!» Биллу я хотел сделать знак, что не собираюсь их слушаться, но он был слишком занят, гоняясь за другим птенцом. Короче, пришлось мне идти с мамой и Белым Нутом.
– Когда «как бы родители» Мари увезли ее в Лондон, я остался один, и мне пришлось находить свои способы справляться с родной матерью. Я знаю, со стороны это звучит жестоко. Но у меня были причины. Сперва я сидел и винил себя во всех несчастьях, но потом собрался и составил ясный план. Через неделю после того, как Мари уехала, я понял, что скоро перестану сам себе принадлежать, если срочно что-то не придумаю. Мама хотела, чтобы мы все делали вместе. Не мои дела – ее дела. И еще она настаивала, чтобы я рассказывал ей все, что думаю. Она проверяла мои карманы, читала мои компьютерные файлы и внимательно изучала все мои школьные тетради. И что еще надо сказать о моей маме – ей действительно нравилось, если кто-то начинал ей противоречить. Это была главная ошибка Мари – она все время пререкалась с мамой. А такие вещи только давали маме повод – чтобы вас подавить и заставить сделать то, что ей нужно. Но она становилась… нет, подразумеваю – «становилась » и «получала удовольствие » что ли… Короче, если ей давали возможность поступать по своему усмотрению и рассказывать все подряд, но не такие вещи, которые ее заинтересуют, ей скоро все надоедало.
– Первая неприятная и циничная мысль о маме – то, что она не интересуется мной, ей просто надо все время держать под контролем то, что ей принадлежит . И тогда я изобрел Бристолию. Маму эта игра интересовала все меньше и меньше, хотя я все больше и больше в нее погружался. Ее на диво легко обмануть! Она не поняла, что я изобрел все это, чтобы скрыть другие свои мысли. Я весь компьютер наводнил игрой в Бристолию, и мама вскоре перестала так уж внимательно все просматривать. Тогда-то я и понял, как с ней бороться. Каждый раз, когда она приказывала мне что-то делать, я соглашался тут же. А потом ждал, пока она не потеряет ко всему интерес и не оставит меня в покое. Таким образом, дальше я мог делать все, что пожелаю. Она больше меня не трогала.
– Именно так я и поступил тем вечером. Они вели меня как полицейский конвой, и я очень боялся, что свечи догорят, и что Мари все-таки встанет и пойдет неведомо куда… в общем, я решил поторопить события. Я спросил: «А куда вы меня ведете?»
– Надеюсь, потом Белый Нут не из-за этого за мной стал следить. Вообще-то я так не поступаю. Я обычно очень терпеливо жду, когда мама сама потеряет ко мне интерес. Но Руперт считает, Нут знал о том, что Роб в гостинице. По-моему, все знали, что у нас кентавр. Даже если большинству людей показалось, что это я так ловко в костюм переоделся, все равно, слухи о раненом кентавре заполнили всю гостиницу.
– Я понимал, что мама не знает, что мне ответить. Она просто хотела, чтобы я был у нее на глазах – вот и все. Белый Нут сказал: «Мы просто не хотим, чтобы ты общался с теми людьми, и все. У них плохая репутация».
– Я сказал, что мне и самому не очень хочется, после чего демонстративно зевнул.
– Мама потребовала, чтобы я лег спать. Мол, уже ночь на дворе, а вчера мы гудели почти до утра.
– Я им сказал, что пойду спать (ну, потом-то я так и поступил, верно?) и пошел прочь, сгорбившись и загребая ногами. В конце концов, не так уж и трудно было изобразить усталость – кто пер на себе Мари, и кто несся по этим камням назад как олень? Они наблюдали за мной. Все семь углов на верхнем этаже. Как только они ушли, я тут же слинял. И я успел вернуться в номер Руперта до того, как они послали Роба на дорогу без меня. Руперт говорит, что я, возможно, разрушил довольно сильные чары подвластия, чтобы вернуться. Если это и так, то я не заметил. Может быть, уже закалился их ломать все время – кто знает?
– Кошмар был, конечно, когда из-за угла появился Белый Нут и стал стрелять в Роба. Роб и сам ужасно испугался. Ни с ним, ни со мной раньше такого не случалось. Мы еле дождались, чтобы нам выдали наши горстки зерна и наши зажженные свечки. И мы сразу ушли. Я знал, что дверь номера все еще открыта, и все боялся, что Белый Нут пойдет за нами на дорогу. И не успокоился, пока мы не одолели первый холм.
– Свечи оказались очень нужной вещью. Теперь дорогу было хорошо видно. И смутную, колышущуюся траву с обеих сторон – тоже. Причем, огонь свечей вообще не колебался, как бы мы ни бежали. Никакого движения воздуха, просто удивительно. Роб шел очень быстро, и я за ним еле поспевал. И вот таким бодрым галопом мы миновали пересохшее русло реки и спустились к мосту, где меня отправили назад. Я спросил Роба, показался ли ему путь долгим, и он сказал, что нет. Он немного хромал, но не сильно. Сказал, что в боку отдает, только и всего.
– Когда мы спускались к мосту, мое сердце прыгало как сумасшедшее у самого горла. Я не мог видеть Мари. Но оказалось, что все в порядке, и она там. Она стояла в черной тени ворот и говорила с тем существом через решетку.
– Это все из-за серьезного расстройства, вот, что я вам скажу, – услышал я ее последние слова. – В последнее время все идет наперекосяк.
Тут она услышала топот копыт Роба и медленно обернулась, словно не могла в это поверить. «Роб», – сказала она. «И свечки, надо же! Джек был ловкий, Джек был быстрый, Джек прыгал через свечку! Они правда нужны?» С тех пор она разговаривала нормально, только изъяснялась как-то очень уж странно.
– «Свечи, вода и горсть зерна с солью», – ответил Роб.
– «А воздух вы не принесли?» – спросила Мари.
– «Только наше дыхание», – ответил Роб. Все-таки его учил волшебник, он лучше знал, что и зачем нужно.
– Мы попытались вручить ей свечу и зерно, но она настояла на том, что сперва осмотрит рану Роба. Мари сказала, что она надеялась, что Роб не будет прыгать и бегать пока бок не заживет. Наконец мы заставили ее положить бутылку воды в карман жакета (я сделал так же) и взять в руки зерно и свечу. Когда мы зажгли ее свечу, зрелище оказалось жутким – Мари выглядела еще белее, чем при обычном освещении, к тому же немного светилась, словно свеча освещала ее изнутри, а не снаружи.
– Когда мы наконец перестали глазеть на Мари, оказалось, что на мосту нет никакой решетки. И никого вообще – не только жуткого стража, но и тех двух статуй. Мы пожали плечами и пошли через мост. Копыта Роба стучали там совсем негромко. И широкая быстрая река под нами тоже текла почти бесшумно. Мост по ширине точно совпадал с дорогой, он изгибался дугой, но идти по нему было легко, пока мы не прошли середину и не стали спускаться.
– Тогда-то и начались все странности.
Сперва мост перестал существовать за пределами освещенного свечами пространства. И с того момента все было примерно так. Через некоторое время мы немного привыкли, что теперь у нас есть только наш крошечный, личный кусочек реальности. Но на первых порах, не видя ничего другого, мы были сильно напуганы. Там хоть заоглядывайся до посинения, но ничего не было видно, кроме кусочка освещенной дороги. Так что приходилось идти и смотреть на то, что освещали наши свечки.
Но смотреть только вниз тоже было страшно. Наши ноги окружали глубокие черные тени. Роб, увидев, что он идет по пустоте, аж подпрыгнул от ужаса. Он встал столбом, не в силах совладать с паникой и только бил себя хвостом по бокам. Нам с Мари было не лучше.
– «Нам… не надо дальше идти», – вымолвил наконец Роб.
– «Если надо идти, то надо идти», – пробормотала Мари.
– И мы пошли, на каждом шагу ожидая, что вот-вот провалимся в пустоту. Как будто этого было мало, пустота под ногами ожила. Она ждала, что мы провалимся. Не знаю, как это описать, но мы слышали движение и холодное дыхание внизу. Оно перемещалось прямо под нами.
– Роб, осторожно нащупывая каждый шажок, сказал сквозь стиснутые зубы: «Никогда в жизни я еще так не боялся».
– «Угу, – ответила Мари, – я умерла, чтобы сказать тоже самое.»
– Я ничего не сказал – просто не мог.
– Потом стало еще хуже, потому что чем дальше мы спускались, тем больше мост разрушался. В конце он был уже весь из осколков. И между ними нас поджидала пустота. А мы видели только то, что могли осветить, и ничего больше. Иногда нам с Мари было труднее – каждый осколок отстоял от другого довольно далеко, а мы не могли даже держаться за руки, потому что руки у нас были заняты. Просто зажмуривались и прыгали, надеясь не провалиться. Иногда было труднее Робу – когда осколки моста становились совсем маленькими и располагались друг от друга на разном расстоянии. Он танцевал на цыпочках и несколько раз я замечал, что Роб уже готов кинуться бежать не разбирая дороги. Но все мы справились, хотя казалось, что прошли так не одну милю. Резные столбы обозначили окончание моста, и мы ринулись на твердую землю.
– Там оказалось не лучше, просто по-другому плохо.
