Роберт Хайнлайн - Звездный зверь
Шеф Драйзер выглядел рассерженным. Миссис Стюарт, с видом «мама знает лучше», сказала:
— Дорогой, ты не думаешь, что тебе лучше…
— Я думаю, что мне надо позавтракать. И Ламоксу — тоже.
Драйзер заметил:
— Молодой человек, вы ведете себя неправильно. Прежде всего, имейте в виду, что у вас будут большие неприятности. Пошли. Вы сможете позавтракать и в городе.
Джон Томас упорно гнул свое. Его мать резко сказала:
— Джон Томас, это невыносимо! Ты слышишь? С тобой так же трудно разговаривать, как когда-то с твоим отцом.
Но упоминание об отце лишь укрепило его на неверном пути. Он с горечью сказал:
— Почему ты не защищаешь меня, мама? В школе мне говорили, что любой гражданин не может быть уведен из своего дома по прихоти полиции. Но ты прилагаешь все силы, чтобы помочь ему, а не мне. На чьей ты стороне?
При этих его словах она посмотрела на сына с крайним удивлением.
— Джон Томас! Ты не смеешь разговаривать так со своей матерью!
— Да, — согласился шеф Драйзер. — Будь вежлив со своей мамой, или я тебя отшлепаю ладошкой — неофициально, конечно. Чего я не выношу, так это когда мальчик груб со старшими. — Он расстегнул мундир и вытащил из-за пазухи сложенную бумагу. — Сержант Мендоза рассказал мне, как ты выкаблучивался, так что я пришел, предварительно подготовившись. Вот ордер. Ну, теперь идешь? Или мне тащить тебя?
Он стоял, хлопая бумагой по ладони, но не протягивая ее. Когда Джон Томас потянулся за ордером, он отдал его и ждал, пока тот прочитает. Наконец шеф Драйзер сказал:
— Ну? Ты удовлетворен?
— Это всего лишь судебная повестка, — сказал Джон Томас, — предписывающая мне явиться вместе с Ламоксом.
— Так оно и есть.
— Но в ней сказано, что явиться нужно к десяти часам. И в ней не говорится, что мне нельзя сначала позавтракать…
Шеф Драйзер глубоко вздохнул, заметно раздаваясь в стороны. Его лицо, уже порозовевшее, теперь стало красным, но он ничего не ответил.
Джон Томас сказал:
— Мам, я собираюсь устроить себе завтрак. Тебе тоже что-нибудь сделать?
Она посмотрела на Драйзера, затем снова на сына и закусила губу.
— Не беспокойся, — сказала она недовольно. — Я приготовлю завтрак. Мистер Драйзер, выпьете с нами кофе?
— Это любезно с вашей стороны, мадам. Не откажусь. Я всю ночь на ногах.
Джон Томас посмотрел на них.
— Сбегаю, посмотрю на Ламокса, — он помедлил в нерешительности и добавил: — Я сожалею, что был груб, мам.
— Ладно, больше не будем об этом, — холодно ответила она.
Он собирался сказать еще несколько слов в свое оправдание, но передумал и вышел.
Ламокс тихо посапывал, вытянувшись так, что одна его половина находилась внутри домика, другая — снаружи. Его сторожевой глаз был поднят над шеей, как всегда, когда он спал. При приближении Джона Томаса он повернулся и оглядел его, но поскольку та часть Ламокса, которая бодрствовала, узнала юношу, звездный зверь не проснулся. Джон Томас, удовлетворенный, вернулся в дом.
За завтраком страсти успокоились, и к моменту, когда Джон Томас съел две тарелки овсяной каши, яичницу-глазунью, гренки и выпил чашку какао, он готов был признать, что шеф Драйзер всего лишь выполнял свои обязанности и, конечно же, не гонял собак в свое удовольствие. В свою очередь, шеф Драйзер, подзакусив, решил, что нет ничего плохого в том, чтобы иногда править мальчиком твердой рукой и время от времени устраивать ему взбучку. Плохо, что матери пришлось растить его одной, — похоже, она хорошая женщина.
Подбирая с тарелки остатки яичницы куском хлеба, он сказал:
— Я почувствовал себя лучше, миссис Стюарт. Это правда. Домашняя кухня для вдовца — наслаждение. Но я не решусь признаться в этом своим людям.
Миссис Стюарт поднесла руку ко рту.
— О, я забыла о них! — и добавила: — Я быстренько сварю еще кофе. Сколько их там?
— Пятеро. Но не беспокойтесь, мэм, они позавтракают после дежурства. — Он повернулся к Джону Томасу. — Готов, юноша?
— Угу… — ответил тот и повернулся к матери. — Почему бы и им что-нибудь не приготовить, мам? Мне еще надо разбудить Ламокса и покормить его.
К тому времени, когда Ламокс пробудился, поел и получил все наставления, все пять патрульных наслаждались второй чашкой кофе после горячего завтрака. В целом все это более напоминало дружеский визит, а не арест. Было далеко за семь, когда процессия появилась на дороге.
Около девяти часов они водворили Ламокса во временную клетку возле здания суда. Ламокс был в восторге от запаха стали и хотел тотчас же откусить кусочек. Джон Томас вынужден был проявить твердость. Он вошел к Ламоксу в клетку и стал ласкать его и разговаривать с ним, тогда как рабочие начали заваривать проход. Он несколько обеспокоился, увидев массивную стальную конструкцию, поскольку ему не представилось случая сказать шефу Драйзеру, что сталь против Ламокса не просто бесполезна… Но теперь, похоже, говорить что-либо слишком поздно. Особенно поскольку шеф Драйзер гордился своим загоном. Времени на заливку фундамента не было, поэтому он заказал коробку открытого типа из стальных балок, с крышей, днищем и боковинами, при этом одна сторона пока оставалась открытой, чтобы можно было ввести Ламокса и закрыть клетку.
Да, думал про себя Джон Томас, они все так уверены в своей правоте, что даже не побеспокоились спросить меня. Он решил просто попросить Ламокса не есть ни кусочка клетки под угрозой наказания — и надеялся на лучшее.
Ламокс склонялся скорее к возражению: с его точки зрения, это было глупо — пытаться запереть голодного мальчика в клетке из пирожков.
Один из рабочих закончил свою работу, опустил сварочную горелку и сказал:
— Знаете, похоже, это существо разговаривает.
— Разговаривает, — коротко ответил Джон Томас.
Человеческая речь со стороны внеземных существ не была диковинкой, особенно благодаря передачам по стереовидению, и рабочий, казалось, был удовлетворен его ответом. Но скоро снова встал около клетки.
— Я никогда еще не разговаривал с животными, — сказал он. Джон Томас не ответил: замечание было таким, что на него можно было и не отвечать.
Теперь, когда у него выдалось время, он решил внимательно осмотреть Ламокса. Кое-что на его теле вызывало беспокойство. Впервые эти симптомы он заметил на утро, последовавшее за той ужасной прогулкой: две припухлости, расположенные там, где у Ламокса оказались бы плечи, если бы он их имел. Вчера вечером ему показалось, что они стали больше, и это его смущало, поскольку он надеялся, что то всего лишь… не то чтобы Ламокс легко получал ушибы.
Эти припухлости действительно беспокоили Джона Томаса. Возможно, его подопечный ушибся во время своих нечаянных спортивных упражнений. Выстрел, который, сделал мистер Ито, не принес ему вреда, остался лишь небольшой след от пороха в том месте, куда попал заряд, и больше ничего. Заряд оказался подобен сильному удару для мула: шокирующий, но безвредный.
Ламокс мог ушибиться, когда продирался через теплицы, но это казалось маловероятным. Скорее всего, он ушибся при падении с виадука. Джон Томас знал, что такое падение убило бы любое земное животное, у которого такое же неблагоприятное соотношение веса и роста, например, слона. Конечно, Ламокс, с его неземными особенностями тела, не был столь же хрупким, как слон… и все же он вполне мог ушибиться.
Черт побери! Припухлости стали еще больше, чем раньше. Они уже превратились в настоящие опухоли, а кожа на них казалась мягче и тоньше, чем броня, в которую был закован Ламокс. Интересно, думал Джон Томас, может ли у существа, подобного Ламоксу, образоваться злокачественная опухоль, скажем, от ушиба? Он не знал этого, и даже не знал никого, кто бы это мог знать. Насколько он помнил, Ламокс никогда не болел, и отец никогда не упоминал насчет того, чтобы с Ламоксом что-либо случалось. Он был неизменно одинаков вчера, сегодня и всегда — не считая того, что становился все больше.
Надо бы сегодня вечером просмотреть дневник дедушки и записи прадедушки. Может быть, он что-нибудь упустил…
Он надавил пальцем на одну из выпуклостей. Ламокс беспокойно зашевелился.
— Больно?
— Нет, — ответил детский голосок. — Щекотно.
Ответ не успокоил Джона Томаса. Он знал, что Ламокс боится щекотки, но для этого требовалось что-нибудь вроде мотыги. Припухлости, должно быть, были очень чувствительны. Он уже собрался продолжить обследование, когда его окликнули сзади.
— Джон! Джонни!..
Он обернулся. Снаружи клетки стояла Бетти.
— Привет, проныра, — сказал он. — Получила мое послание?
— Да, но уже после восьми. Ты ведь знаешь моих… Эй, Ламокс! Как ты, деточка?
— Все хорошо, — ответил Ламокс.
— Я и записал послание на пленку, — ответил Джон Томас. — Эти идиоты подняли меня с постели до рассвета. Какая глупость!
