Леонид Треер - Приключения воздухоплавателя Редькина
Наконец, утка начала сдавать, и тогда Редькин мощным спуртом приблизился к ней и в великолепном вратарском прыжке настиг птицу. Утка яростно била крыльями по его лицу, но, взглянув Коле в глаза, прекратила сопротивление.
Появился Джейрано, прилетел Леро. Толстяк поцеловал утку, поднял ее над головой и начал вальсировать вокруг Коли со счастливым смехом.
— Эй, балерун! — раздраженно крикнул Леро. — Обратите внимание на ногу вашей партнерши!
На утиной лапке сверкало золотое колечко, на котором было выгравировано: «Имущество Барракудо. Употреблять строго запрещается».
Изумленные воздухоплаватели тщательно осмотрел имущество неизвестного Барракудо, но других объявлений не обнаружили.
В это время послышалось гудение мотора, и они увидели самолет. Он летел далеко в стороне, и за ним тянулся шлейф листовок. Бумажки кувыркались и медленно опускались на землю, точно конфетти. Леро, посланный за листовкой, взлетел, оскорбил словом молодого птеродактиля, пытавшегося затеять драку, и вернулся с добычей, пахнущей типографской краской.
«Граждане великой Кошмарии! — прочли воздухоплаватели. — Мои дорогие дети! Ваш усталый папа Барракудо страдает и тоскует. Уже три дня отсутствует его любимая Белая Утка. Это мешает ему заботиться о вас. С болью в сердце вынужден расстрелять сегодня в нашей славной столице Вальядоле сто заложников. И так будет каждый день, пока не найдется Белая Утка. Тот, кто найдет ее, получит десять тысяч люриков. Спешите, дети мои. У меня очень скверное настроение.
Ваш любимый диктатор папа Барракудо».
— Вот и пообедали, — Коля почесал затылок, — придется вернуть утку.
— Вернуть? — рассеянно спросил Сид.
— Ну конечно, — Коля был удивлен вопросом, — иначе погибнут заложники…
— Не отдам! — крикнул Джейрано, прижимая птицу к груди. — Не отдам. Утка общая. Я тоже бежал за ней. У меня шишка голода…
Коля, ни слова не говоря, повернулся и зашагал к «Искателю».
— Святая мадонна, — простонал Сид, — зачем я связался с этим героическим мальчиком. Он доконает меня своим человеколюбием…
Джейрано, волоча утку, поплелся за Колей.
Они поднялись в небо и полетели в том направлении, где скрылся самолет. Минут через пятнадцать на горизонте показался город. Это и был Вальядол, столица Кошмарии.
На всякий случай Коля посадил «Искатель» в нескольких километрах от города, на уютной лужайке.
— Хотите пообедать у папы Барракудо? — спpocил Редькин, насмешливо глядя на Котлетоглотателя.
— О нет, мой маленький герой, — Сид покачал головой, — лучше я поголодаю. Идите сами, и пусть нимб великомученика освещает вам дорогу. А я, простой смертный, слабый и бесхребетный, лучше посплю. Я боюсь диктаторов.
— Спите, Сид Джейрано, — Коля покраснел от злости. Как будто он не боится диктатора! — Отдыхайте, набирайтесь сил. Вам ведь скоро опять глотать баранов, лопать быков и пить ведрами кофе. Спите! А ты, Леро, отгоняй от спящего мух…
— Еще чего! — фыркнул попугай.
— Леро, — строго сказал Редькин. — За шар и за этого беззащитного дядю отвечаешь!
Он замотал утку в старый свитер Эдисона Назаровича и отправился освобождать заложников.
Был полдень, когда Коля вошел в Вальядол. Город плавился в зное и казался вымершим. Только тощие безродные псы понуро стояли в тени, свесив розовые языки до земли. Кривые переулки, застроенные халупками из фанеры и жести, как грязные ручьи, впадали в главную и единственную улицу Цвай Карамболь. На этой улице находились лавки, почта, кинотеатр и кафе с фирменным блюдо «Печень по-кошмарному».
Цвай Карамболь упиралась в огромную площадь, на которой возвышался Дворец.
Обливаясь потом, Коля добрел до дворцовых ворот с чугунными львами по бокам. У ворот, на табуретке, сидел под зонтом сонный часовой в темных очках, шляпе, зеленой сорочке и в шортах. Он чистил пилочкой ногти. Рядом с ним, на асфальте, стоял телефон и валялся автомат, похожий на отбойный молоток.
— Я насчет Утки, — сказал Коля и, развернув свитер показал птицу, которая тут же закрякала.
Часовой замер, затем схватил телефон и начал бешено набирать номер.
— Докладывает оборотень Чистоплюй! — рявкнул он в трубку. — Прилетела Уточка!
Завыла сирена, ворота открылись, и выбежали два долговязых парня в точно такой же форме, что и Чистоплюй. Из этого Редькин сделал вывод, что они тоже оборотни. Парни встали по бокам у Коли и повели его во Дворец. Они долго шли по роскошным залам, поднимались и опускались по мраморным лестницам, кружили по темным лабиринтам коридоров, пока не остановились у массивных дверей с табличкой «Тихо! Барракудо думает».
Один из сопровождающих открыл дверь и кивком пригласил Колю войти. Редькин шагнул, дверь бесшумно закрылась, и он остался в темноте, ослепший после яркого солнца. Узкая полоска света пробивалась из-за гофрированных штор.
Постояв несколько секунд, он начал двигаться на ощупь. Так беспомощно тыкается во тьме зала опоздавший к началу сеанса, натыкаясь на зрителей, пока чья-то решительная рука не пригвоздит его к пустому креслу.
Когда глаза привыкли к сумраку, Коля начал осматриваться. Вдруг позади его раздался всплеск. Он обернулся и похолодел.
Щуплый человечек в длинной белой рубахе сидел на тахте и скалил зубы. Ноги его были опущены в таз с кипятком. Длинные обезьяньи руки касались пола. Из клубов пара проступали голый череп и морщинистое лицо с фарфоровыми, не мигающими глазками.
Что и говорить, зрелище было жутковатое, но Редькину удалось справиться с волнением. Он вынул из свитера птицу и протянул ее диктатору:
— Ваша Утка?
— Моя, — отозвался диктатор, пощупав кольцо. — Где взял?
— А прямо на дороге, — затараторил Коля — Иду себе, а она навстречу, и глаза такие умные-умные, и видно, хочет что-то сказать, я сразу понял, утка непростая, и тогда…
— Стоп! — прервал Барракудо. — Коротко о себе!
Коля опустил голову, не по-детски вздохнул и, печально глядя на диктатора, сказал:
— Зовут меня Робин. Фамилия Бобин. Мать умерла рано, я ее не помню. Говорят, она была леди. Отец — aнглийский боцман. С пяти лет я стал плавать с ним. Образование — среднее, незаконченное. Отец много пил и бил меня почем зря. Я не выдержал и во время стоянки в Гонконге сбежал. И вот брожу по свету в поисках дедушки по маминой линии…
Редькину удалось выдавить слезу, так нужную в этот момент. Слеза упала в таз, где парились конечности диктатора, звонко булькнула, и в месте ее падения выпрыгну, восклицательный знак.
Барракудо поморщился:
— Ужасно ноют ноги. Должно быть, задует сирокко, — Он хлопнул в ладоши, и появился оборотень. — Заложников отпустить. Расстреляем в следующий раз. Приготовить другу Робину комплексный обед № 3. Назначить на завтра парад. Сливы перебрали?
— Так точно! — выпалил оборотень.
— Молодцы. Порченые — продать. Хорошие — закатать в банки — и в подвал.
Закончив водную процедуру, диктатор натянул на голову кудрявый парик, надел халат, шлепанцы, подошел Коле и неожиданно прижал его к себе.
— Спасибо, друг, — бормотал Барракудо. — Утка — символ моего могущества… Я не останусь в долгу…
После его объятий из Колиных карманов исчезли шариковая ручка и перочинный нож, но Коля обнаружил пропажу гораздо позже.
Барракудо пропел «Любил ли кто меня, как я?», подошел к окну и поднял шторы. Кабинет наполнился светом и Коля увидел на стенах странные картины: в тяжелых рамах висели рентгеновские снимки головы. Заметив удивление гостя, диктатор напыжился и с гордостью произнес
— Мои портреты! Вот на этом снимке мне 16 лет. А на этом — тридцать. Видишь, какой мозг?
— Да-а-а, — Редькин понимающе покачал головой, — это же мозг гения…
— С чего ты взял? — Барракудо слегка засмущался.
— Для гениальности надо, чтоб мозг весил около килограмма, — не моргнув, соврал Редькин, — а у вас, судя по снимкам, полтора кило, а может, и все два.
— Сейчас, правда, поменьше осталось, — вздохнул диктатор, — приходится много думать… Но все равно, — он подмигнул Коле и хихикнул, — кое-что еще кумекаем.
— Как же тебя, Робин, отблагодарить? — Барракудо задумался. — Десять тысяч люриков — это, конечно, гипербола. Я тебе их не дам. Деньги портят человека, я на себе испытал.
— Да мне ваши люрики и не нужны, — Коля yлыбнулся, — на моем месте так поступил бы каждый! Мне бы поесть и дальше двигаться, дедушку искать…
— Э, нет, дорогой, раньше, чем завтра, я тебя не отпущу. Завтра состоится парад в честь Белой Утки, и ты, как ее спаситель, должен присутствовать.
В это время открылась дверь и вошел оборотень с огромным подносом, накрытым белоснежной салфеткой. Он поставил поднос на стол и быстрым движением факира сдернул салфетку. С глубоким разочарованием Коля оглядел комплексный обед, состоящий из трех блюд: рыбки хекус, светящейся от обилия фосфора, яичка со штампом «Свежее до 1980 года» и компота из сухофруктов.
