Юлия Вознесенская - Юлианна, или Опасные игры
Аннушка слушала их, склонив набок голову.
— Что-то долго никто не отвечает, — сказала Юлька. — А вдруг бабушки дома нет?
— Может, она во дворе. Подождем еще.
И вот раздалось громкое, на все комнату: «Я слушаю!». Мгновенно струсив, Юлька сунула трубку Аннушке.
— Бабушка, это я, Аня. Здравствуй, бабушка!
— Здравствуй, Аннушка. Как хорошо тебя слышно, милая, будто ты рядом.
— Как ты себя чувствуешь, бабушка? Ты здорова?
— Все слава Богу, дорогая, все слава Богу. Ну, рассказывай, как ты там живешь?
— Хорошо живу.
— Папу слушаешься?
— Слушаюсь. Это совсем не трудно, бабушка, он такой добрый!
— Балует он там тебя, наверно, сверх всякой меры?
— Еще как балует, бабушка!
— Вот я ему задам при встрече!
Девочки засмеялись.
— Это там Юленька рядом с тобой смеется? — спросила бабушка. — Дай-ка мне с ней поговорить. Сколько уж лет я ее голосок не слышала!
Юлька ахнула и запрыгала на месте, протягивая обе руки к телефону. Сестра, улыбаясь, передала ей трубку.
— Бабушка, здравствуйте!
— Здравствуй, Юленька!
— Ой, бабушка, я ужасно рада, что у меня теперь есть и Аня, и вы! Это так здоровско!
— Мне это очень приятно слышать, детка.
— Бабушка, а вы меня помните?
— Конечно, помню. Только ты не кричи, дорогая, я ведь совсем не глухая и даже еще не очень дряхлая. И говори мне, пожалуйста, «ты».
— И на «ты» можно?!
— Нужно, Юленька! Ведь это ты меня не помнишь, ты совсем маленькая была, когда папа увез тебя в Ленинград, а я-то тебя, проказницу, очень даже хорошо помню.
— А какая я была маленькая?
— Ты была такая юла, что все смеялись: «Ну и имечко подобрали!».
— Ой! А еще что-нибудь про мое счастливое детство?
— У нас тогда был пес Дозор, и ты очень любила спать у него в конуре.
— Класс! Бабушка, а может быть, это была Аня, а не я?
— Ты, ты! Я-то вас никогда не путала. У тебя, между прочим, есть отличительный знак.
— Какой, бабушка?
— На левой лопатке маленькое родимое пятнышко.
— Ань, срочно подними мне сзади майку — есть там что-нибудь?
— Есть, есть! Маленькое пятнышко как раз посредине лопатки.
— Левой?
— Левой!
— Ура! Бабушка меня помнит!
— Конечно, Юленька, я тебя помню и люблю. Я за тебя молюсь каждый день, а молитвенная память у людей самая крепкая.
— Ясное дело: если каждый день твердить Богу про какого-нибудь человека, так и не захочешь, а запомнишь его… Бабушка! А вот если вы… если ты взаправду меня любишь, то обещай не сердиться за один мой страшный-страшный грех.
— Какой еще такой «страшный-страшный грех»? Что ты там выдумываешь?
— Бабушка, я Аньке косу отрезала!
Аннушка сделала страшные глаза и отчаянно замотала головой.
— Юленька, нехорошо сестру Анькой звать… Погоди, как это косу отрезала? Это еще зачем? Кто разрешил?
— Так уж получилось. Понимаешь, бабушка, у меня-то волосы короткие, а тут приезжает моя сестра с длиннющей косой! Представляешь, какой ужас?
— Не понимаю, какой ужас! Такая прекрасная была коса…
— Ну как же ты не понимаешь, бабушка? Мы ведь оказались неодинаковые: лицо одно, а прически разные. А тут еще папа пообещал меня выдрать как егорову козу.
— Сидорову, наверно?
— Точно, Сидорову!
— А почему это папа собирался тебя выдрать? За дело поди?
— За дело, бабушка, за дело, — успокоила ее Юлька. — Вот тогда мы и решили стать совсем одинаковыми, чтобы папа не мог угадать, кого драть надо. Он запутался и на всякий случай простил обеих. Прости и ты, бабушка, а то ведь я завтра в первый раз на исповедь иду, так пусть у меня хоть на один грех будет меньше, ладно?
— Ладно, проказница, придется тебя простить. Но епитимью наложу на обеих: теперь вы обе забываете, где там у вас ножницы лежат, и обе отращиваете косы. Договорились?
— Договорились, бабушка! — дуэтом закричали девочки.
— Юленька, так ты завтра причащаешься?
— Да, только не завтра, а послезавтра. Так отец Георгий решил.
— Правильно решил, ведь у тебя послезавтра именины.
— Ой, бабушка, ты даже мои именины помнишь!
— Конечно, помню. Ну все, девочки, хватит нам тратить свое время и папины деньги.
— Бабушка, я тебя очень, очень люблю!
— Я тоже очень люблю тебя, Юленька. Нет, ты все-таки ни капельки не изменилась! А теперь дай-ка мне на минутку Аннушку.
— Подожди, подожди, бабушка! Я тебе еще покаяться хочу.
— Ну, покайся.
— Знаешь, бабушка, Аннушка меня все время воспитывает, воспитывает — прямо святую из меня хочет сделать!
— Ну, это у нее определенно не получится, не беспокойся. Это и есть твое покаяние?
— Да! А теперь даю тебе Аннушку! Аннушка взяла трубку.
— Бабушка, это я.
— Аннушка, ты там не переусердствуй, воспитывая Юлю в христианском духе. Не жми на нее очень-то: душа человеческая — дело тонкое.
— Ой, класс! — пискнула Юлька в полном упоении.
— Да нет, бабушка, Юля у нас умная и очень хорошая. Она сама все понимает, когда успевает подумать, — сказала Аннушка, улыбаясь сестре.
— Как же мне на нее хоть одним глазком глянуть хочется… Может быть, когда папа повезет тебя обратно в Псков, он захватит с собой и Юленьку?
Юлька завизжала от восторга.
— Хорошо, бабушка, мы попросим папу взять Юлю в Псков. Слышишь, как она радуется?
— Слышу, слышу. Ну, храни вас Бог, внученьки мои дорогие. Папе поклон от меня передайте.
— Передадим. Храни тебя Господь, бабушка! — сказала Аннушка.
— И твой Ангел Хранитель! — крикнула Юлька в трубку сбоку.
Когда зазвучали короткие сигналы и трубка была положена на место, сестры, не сговариваясь, взлетели на кровать и, взявшись за руки, принялись прыгать, распевая:
— Мы поедем вместе в Псков! Мы поедем вместе в Псков!
Ангелы радовались, глядя на них.
И никто из них не подозревал, что подлый Прыгун, сидя на своем обычном месте на карнизе, весь их разговор с бабушкой подслушал, запомнил и помчался докладывать Михрютке. Ну, а тот, выслушав Прыгуна, тут же побежал с доносом к Жанне и Жану.
— Юльку в Псков пускать нельзя, ее там окончательно испортят, в церковницу превратят, — решила Жанна. — После Пскова она еще и в Келпи не захочет ехать.
— Не пустим Юльку в Псков, — согласился Жан. — А вот от Анны надо бы поскорей избавиться — слишком уж от нее светло в Доме. У тебя на этот счет нет никаких идей, хозяюшка?
— Нет. Нам остается только терпение и смирение…
— Жанна, что ты несешь!
— Успокойся — ПОКАЗНЫЕ терпение и смирение. Скоро отец повезет ее в Псков, а Юльку я отвезу в Ирландию пораньше. И тогда…
— И тогда Мишин окажется целиком в твоих нежных и цепких коготках.
— Ясное дело! А домового надо бы наградить. Эй, Михрютка, ты где там прячешься? Хочешь со мной на дискотеку поехать?
Счастливый Михрютка свалился с потолка и заплясал перед хозяйкой.
— Еще бы не хотеть! В дискотеке музыка грохочет, люди скачут, и все на бесов похожи! Повертишься там — ну будто на исторической родине, в аду побывал!
— Вот и поедешь, оттянешься. Служи только хорошенько, все мне доноси, что услышишь, а награда тебе всегда будет.
— Рад служить, хозяюшка!
Назавтра отец Георгий встретил Акопа Спартаковича с сестрами в воротах Лавры.
— Вы с Аннушкой идите в храм, — сказал он Акопу Спартаковичу, — а мы с отроковицей Юлией покамест в тенечке побеседуем.
Отец Георгий повел Юльку по дорожке между высоких деревьев, мимо старинных надгробий, подвел к скамейке под большим кленом, там усадил ее и сам сел рядом.
— Ну, расскажи мне, отроковица Юлия, как ты к исповеди готовилась? — спросил он.
— Сначала мы с Аннушкой долго-долго молились, а потом она дала мне список грехов. Вот я и стала вспоминать все-все-все грехи моей жизни и отмечать в книжечке.
— И много отметила?
Юлька молчала, опустив голову.
Молчал и священник, неспешно перебирая четки.
— Почти все отметила, батюшка, какие в списке были, — прошептала наконец Юлька. — У меня только одного греха нет из этого списка.
— В самом деле? — удивился отец Георгий.
— В одном-единственном грехе я оказалась не грешна! — сокрушенно сказала девочка, подняв на него налитые слезами глаза.
— Не может этого быть!
— Правда, батюшка, — вздохнула Юлька и пустила слезу.
— Ушам своим не верю!
Мимо них по аллейке проходил молодой монашек.
— Брат Евстафии, а поди-ка ты сюда!
Монашек подошел к ним.
— Благословите, батюшка.
Отец Георгий благословил его и спросил:
— Не знаешь ли ты, брат Евстафий, митрополит Петербургский и Ладожский у себя?
— Владыка раннюю служил, а сейчас, надо полагать, у себя в покоях отдыхает.
— Придется потревожить владыку. Поди-ка ты к нему, брат Евстафий, и отрапортуй, что в нашей епархии новая святая объявилась.
— Какая святая, батюшка? — непонимающе заморгал глазами монашек.
