Варвара Еналь - Мы остаемся свободными
Да просто ужас накатывал время от времени, когда приходили в голову вопросы: как они будут кормить такое количество детей? И что ужаснее: умереть от голода или от лучевого выстрела?
Колька, приготовивший бутылочки со смесью (на их индикаторах высветилась более высокая температура, чем надо, и Колька пояснил, что они остынут как раз к моменту кормления), задумчиво почесал макушку и предположил:
– Этих малышей мыть надо или нет? Они ж вроде бы и не пачкаются особо?
Эмма удивленно глянула на него и фыркнула:
– Как это не пачкаются? Ты смеешься? По-твоему, их что, раз в год купать положено? Тоже мне нянька… С таким нянькой младенцы грязью обрастут по уши.
– Больше грязи – толще морда, – пожал плечами Колька. – Я бы не мыл. Где они там грязь находят, если все время лежат в своих люльках?
– Положено их мыть. Я совсем забыла об этом. Вот еще одна проблема, – и Эмма вздохнула.
Детей выкупали. Впрочем, сделали это быстро. Девочки были такими маленькими, что легко помещались в раковине. Поэтому Колька быстро вымыл одну, передал Эмме, та ее вытерла и одела. А Колька в это время мыл вторую. Ругался при этом страшно, Сонька смеялась над его возмущением, малышки сопели и крякали. Купание их вполне устроило. Мало того, после этого они выдули по бутылке, и обе засопели, сладко и тихо.
– Они спят! – торжественно прошептал Колька.
Эмма, которая наблюдала за качающимися колыбельками, устроившись на диване, сонно кивнула. Ее приятель сел рядом, почесал подбородок и проговорил:
– Сегодня днем все собирались в маленькой библиотеке на первом этаже. В той самой, где нет окна. Это пока нас не было. Решали, кто будет главным, да так и не решили.
Эмма усмехнулась, Колька продолжил:
– Теперь передвигаться будем только по галерее, она безопасна. На первый этаж, к Главной площади, спускаются только старшие. Ну, и надо придумать план, как избавиться от пауков-роботов.
– И еще парочку планов тоже надо придумать. Где брать еду, как защититься от новых нападений крейсеров и так далее. Это безнадежно, Коль. Мы застряли здесь, и мы бессильны.
– Ты сдаешься? Эм, ты, никак, сдаешься? Ты же раньше никогда не сдавалась, всегда держалась до последнего. Даже когда заболела. Помнишь?
Эмма поднялась, опустила вниз ноги, глянула на свои полосатые носочки, почесала переносицу. После повернулась в сторону коридора – Сонька и Максим спали, из их комнаты не доносилось ни звука.
– У меня плохие предчувствия. Все время плохие предчувствия. И они сбываются. Подожди, не перебивай, ты просто не понимаешь. Ты же помнишь, как я заболела, и ты нашел профессорские таблетки и стал мне давать. Я их до сих пор пью, потому что мне временами кажется, что я меняюсь. Даже не кажется, я просто уверена в этом. Я стала быстрее, ловчее, умнее. Я могу слышать то, чего не слышат другие, у меня быстро затягиваются раны. И я могу предчувствовать события. Не полностью, то есть я не предсказатель. Ну, ты понимаешь, да? Как бы тебе объяснить…
Эмма с ногами забралась на диван, обхватила колени и еле слышно сказала:
– Я вот, например, знала, что Федор и Таис не вернутся. Еще когда они только спускались к катерам. Я тогда не поверила сама себе. Ну, подумала, что лезут в голову глупые мысли и надо меньше заморачиваться. То есть не сдавалась, как ты говоришь. А Федор с Тайкой не вернулись. И я знала, что так будет!
Колька не удивился. Наклонил слегка голову и спросил:
– Ну, и что дальше?
– И такие предчувствия у меня всегда. Даже сегодня, когда Макс ушел, я спала. Отключилась, понимаешь? Он ушел, и я не слышала ничего. Во сне мне приснился Мартин и разбудил меня как раз вовремя. Я сразу поняла, что тут что-то не так, и кинулась искать мальчика. И еле успела спасти его от пауков. Я уже поняла, что могу предчувствовать плохие события. У меня внутри как будто загорается красная лампочка и сигнализирует об опасности.
Колька кивнул и спросил:
– И чего ты боишься больше? Того, что может случиться? Той самой опасности, которую предчувствуешь? Или того, что ты станешь зверем?
Эмма вздохнула. Все правильно. Колька нашел слова для тех мыслей, что крутились у нее в голове. Прямо в самую точку. Если она превратится в зверя – какой смысл спасать станцию? Ее все равно убьют. Если половина детей превратится во фриков – какой смысл их спасать? Они все равно не станут людьми.
Она потерла ладонями плечи, как будто в комнате стало вдруг холодно, и сказала:
– Ты ведь меня любишь, да? Ты не превратился во фрика, значит, ты меня любишь. Как это – любить? Что ты чувствуешь?
– Я никогда об этом особенно не задумывался. Помнишь, как я показывал сегодня Максу нашу станцию? И как беспилотники кружились вокруг его вездеходика? Вот так и мои мысли всегда возвращаются к тебе. Я всегда думаю о тебе, хочу быть рядом с тобой, видеть тебя. Мне нравятся твои волосы, твои глаза. И то, как ты хмуришься и пощипываешь нижнюю губу, когда думаешь. И нравится, когда ты злишься и резко откидываешь назад волосы. Можно это назвать любовью, как думаешь?
Эмма пожала плечами:
– Не знаю. Наверное, да. Тогда мне тоже нравится быть рядом с тобой и нравится, когда ты мне помогаешь. Да и доверяю я только тебе одному.
– И? – Колька выжидательно уставился на нее черными пронзительными глазами, слегка сощурился, ожидая продолжения.
– Хочешь услышать от меня, что я тоже тебя люблю? Но я не знаю, Коль. Я действительно не знаю, что со мной происходит. Что вообще происходит на этой станции, что случилось с нашим миром, с нами всеми. Раньше было просто, раньше мы знали, что нам надо делать. Нас всему учили роботы. А теперь я не знаю. И никто не знает. Мы пытаемся выжить, каждый день пытаемся выжить. И уже никто не знает, что правильно, а что нет.
– Теперь правильно только то, что позволит нам остаться живыми. Наверное…
– Никто не знает, Коль. Я тоже не знаю. Давай, наверное, ляжем спать. А завтра снова будем пытаться выжить. Смотреть за детьми, готовить еду, прятаться от роботов. Завтра у нас снова будет полно хлопот.
Эмма растянулась на диване, Колька ткнул пальцем в сенсорную панельку выключателя – после поломки роботов в каютах перестали работать голосовые команды управления электричеством. И комната погрузилась во тьму, светились только небольшие ночники у постелек малышей. Колыбельки медленно покачивались, и еле слышно звенела слабая мелодия, похожая на звон колокольчиков. Под такую только спать и спать.
Повернувшись на бок, Эмма вспомнила, как ей нравился Федор, как хотелось смотреть в его глаза, слушать и улыбаться, улыбаться. И чтобы он был всегда рядом…
Может, тогда она начала испытывать что-то похожее на любовь. Начало любви, ее зародыш. А после все потухло, испарилось. Колючий ей скорее как брат. Добрый, веселый, надежный. Она любит его как брата. Но, может, и такая любовь сойдет? Может, благодаря хотя бы такой любви Эмма не превратится во фрика?
«Я пытаюсь любить, все время пытаюсь любить. Но не уверена, что вообще что-то чувствую», – подумала Эмма, засыпая.
Глава 11
Таис. Все, что рассказывал Вар
Среди управляемых людей, живущих в поселениях на Сабе, ходила старая легенда. Завезли ее нелегалы с других островов, и она прижилась. В нее мало кто верил, но пересказывать по вечерам любили.
Вар рассказал ее вдохновенно и красочно, в нужных местах понижая голос до шепота и не отводя внимательного взгляда от Таис и Федора. В легенде говорилось о том, что страшный вирус, поразивший людей на Земле, распространился и на станции, но в космосе мутировал, и потому стал не таким сильным и страшным. Часть жителей станций погибла, в живых остались только дети. На них вирус не подействовал, и они взяли на себя управление станциями. И однажды, когда они вырастут, они спустятся вниз и одолеют роботов.
Простая и наивная легенда, похожая на сказку. Но ведь она оказалась правдой! Вернее, почти правдой. Вниз, на Землю, спустились только двое, и одолеть нашествие представителей другой цивилизации им не удастся. И мечтать нечего.
Но все равно звучало очень интересно и заманчиво.
А Вар, все так же блестя глазами, принялся рассказывать историю Земли. После глобального потепления, когда поднявшийся и взбунтовавшийся океан уничтожил большую часть суши, осталось всего два материка, пригодных для жизни. На одном обосновалось мировое правительство – Международный сенат, главы корпораций, научные институты. Так называемый Банк данных – хранилище человеческого генофонда – тоже находился там. На втором материке, который был поменьше и где климат был похуже, осталась большая часть людей, нуждающаяся в еде, крове и медицинском обслуживании.
Преобразившаяся и обнищавшая Земля погружалась в хаос. Уцелевших людей надо было кормить, одевать, лечить. Обеспечить им крышу над головой. А ресурсов осталось слишком мало, и людям пришлось голодать. Это был период войн, грабежей и болезней. Беспокойный и сложный период, где более-менее сносные условия для выживания предлагали лишь резервации. Но резервации же требовали стерилизации и строгого учета. Если ты зарегистрировался и получаешь похлебку и кров от Сената – то есть живешь в приюте и там же питаешься, – то ты просто обязан подчиняться общим правилам. Как раз в этот период и запустили в космос станции. Это было гарантией того, что на производство никто не нападет, не украдет продукцию, – а подобные нападения на Земле стали настоящим бедствием. Банды озверевших людей грабили и убивали с регулярным постоянством.
