Дмитрий Емец - Стрекоза второго шанса
– Три подъезда! Три люка на крышу! Они могут полезть из любого! Мы не сможем сразу контролировать все люки! – сказала Рина.
– Это правда! Отдай мне крылья, и все изменится! – отозвался Долбушин.
Рина поспешно спряталась за Гавра.
– И не подумаю! Лучше вы отдайте мне закладку!
– Это не твоя стрекоза!
– Правда? Значит, она ваша?.. Растили маленькую стрекозочку с пеленок, меняли ей подгузники?
– Представь себе: менял, – начиная злиться, буркнул Долбушин.
– Ха! Хи и еще раз хо! – раздельно произнесла Рина.
Глава форта вздохнул. Видимо, вспомнил, с кем имеет дело.
– Хорошо. Тогда связывайся по кентавру со ШНыром. Попроси помощи!
Рина представила, что произойдет, если она последует его совету и свяжется со ШНыром. Ул, Наста, Яра, Афанасий, Макс, средние шныры – все примчатся сюда. Разумеется, телепортируют, потому что на пегах слишком долго. А если начнется бой, то какой шанс у них справиться с сотней берсерков? Никакого. Лучшие ныряльщики погибнут напрасно. Нет уж, пусть лучше она одна!
– Вроде все тихо! Может, берсерки не знают, где мы? – спросила она.
Надежда умирает последней только в случае, если ее не убивают первой. Рина высунулась из чердачного окна. Звука тетивы она не услышала, только глухие удары по железу. Один выше, другой чуть ниже. Это было совсем не страшно. Просто кто-то дважды стукнул молотком и ушел. Долбушин дернул ее за ногу. Рина упала, но тотчас лягнула его и вскочила.
– Лежи, самоубийца! – прошипел он.
– Это вы себе? Надеюсь, в порядке самокритики? И фамилия у вас дурацкая: Дол-бу-шин! По мозгам дол… Ой!
Он снова рванул ее за ногу.
– Да что вам от меня надо? Что вы на мне висните? Ай!
– Не высовывайся!
– Ну и что! Они же промазали!
– Они пристреливались!
– Значит, надо проверить другие окна! Их тут штук шесть.
Окон оказалось даже больше, и почти все, как оказалось, простреливались. Снова послышались удары по железу. Четыре болта влетели на чердак. Один вонзился совсем далеко, зато другой пробил кожистую перепонку крыла Гавра. Этот болт влетел под непонятным углом. Били не снизу, а с окон примыкавшей девятиэтажки. Она была так близко, что все чердачные окна правой стороны дома отлично просматривались.
Гавр заскулил и стал зализывать крыло.
– Все будет хорошо, да? Он сможет летать? – жалобно спросила Рина.
– Перепонки быстро зарастают, – ободрил ее Долбушин.
Загрохотала лестница. Лежавшая покрышка взмыла вверх и, с силой ударившись о крышу, откатилась. В люк влетело несколько болтов, насквозь пробивших гниловатое железо крыши, а следом за ними – маленькая кувыркающаяся бутылочка из тонкого стекла. Рина поняла, что сейчас она упадет…
– Зажмурься! Ослепнешь! – страшно крикнул Долбушин.
Рина послушалась. Закрытые веки озарило чем-то безумно ярким, розовым и – все опало. Открыв глаза, она увидела, как Долбушин, вслепую выпустивший два болта, яростно размахивает зонтом. В тесный же чердачный люк, мешая друг другу, лезут берсерки.
Одному Долбушин проломил затылок зонтом. Рина никогда не думала, что человеческая голова способна смяться, как коробка. Другой, которого зацепило по скуле, выронив топор, беззвучно провалился в люк. Третий успел уйти от удара, поставив под зонт топорик. Рукоять зонта и топор зацепились. С секунду Долбушин и берсерк продавливали каждый свое оружие, пытаясь добраться до противника. При этом берсерк ревел, и жирные щеки его тряслись. Долбушин же был бледен как упырь. Потом боль зонта добралась через топор до руки. Выронив оружие, берсерк опрокинулся на головы тех, кто лез следом.
Долбушин с силой захлопнул люк, сломав кому-то пальцы. Шорох заставил Рину обернуться. Она увидела тень, крадущуюся к главе форта со спины. Кралась тень не слишком уверенно: похоже, берсерк, прорвавшийся на крышу в разгар боя из люка соседнего подъезда, мало что видел в темноте. Рина вскинула двумя руками шнеппер и потянула собачку. Шнеппер не выстрелил. Вспомнив о предохранителе, она торопливо потянула его большим пальцем и выпалила с трех шагов, попав берсерку почему-то не в грудь, куда целилась, а в лоб.
Вспышка пнуфа – и берсерк отправился на арктическую зимовку, не захватив с собой ватника и теплых штанов. Все это добро им отправляла Суповна, которая дважды в год с воплями «Да чтоб вы там все перемерзли! Чтоб вас белые медведи пережрали!» отстреливала два-три пнуфа по кучам овчиных тулупов. Эти тулупы тайком от жадного Кузепыча она отрывала где-то на шныровском складе.
Пока Рина и Долбушин отбивались от берсерков, лезущих из двух люков, Гавр, хотя его никто не учил, оберегал третий. Смирно, как послушный ученик, он сидел у люка, напоминая умного пса, который собирается лапой выудить из кипящего супа мясо. Еще до того, как Рина отослала своего противника в Арктику, из люка, ведущего на чердак, осторожно высунулось круглое лицо. Повернулось в одну сторону, в другую. Никого не увидев, берсерк начал осторожно вытягивать руку со шнеппером, чтобы с десяти шагов выстрелить в Рину, и тут Гавр нанес стремительный удар передней лапой. Ударом лапы овчарка ломает позвоночник коту. Гавр весил втрое больше овчарки. Берсерк провалился в темноту, даже не вскрикнув.
Рина продолжала целиться из разряженного шнеппера в пустоту. Вспышка ослепила ее.
– А мы вроде неплохо отбиваемся!
Долбушин положил рядом с собой зонт и размял руку.
– Это ничего не значит.
– Как ничего?
– У нас четверть часа. Примерно столько времени нужно берсеркам Тилля, чтобы перестать быковать. Пристреляться к чердачным окнам, одолжить у Белдо пару боевых магов, знающих, что такое парализующие шары, замедление времени или превращение воздуха в пылающий газ. Это очень больно, когда вдыхаешь огонь. Страшнее, чем быстрая смерть.
– А Белдо даст магов?
– Думаю, уже дал. Бедный Белдо! И друга продал, и прибыли не получил. Вдвойне обидно, – под нос себе пробормотал Долбушин.
– То есть нам не спастись? – спросила Рина.
Ей было ясно, что, даже если она и решит оставить этого странного человека с убивающим зонтом, вызывавшего такие противоречивые чувства, через слуховое окно с Гавром ей не пробраться. Пока этот олух сообразит, что от него требуется, и взлетит, их утыкают болтами. Если же и не утыкают – уйдут ли они от гиел? Сомнительно.
– Выход есть, – сказал Долбушин.
– Какой?
Он молча протянул ладонь.
– Выманиваете у меня закладку, так?
Долбушин лег на спину. Лежа было проще держать под прицелом ближайшее окно и люк.
– Кое в чем ты права, – сказал он, уходя от прямого ответа на вопрос.
– В чем?
– Насчет этой куртки. Она и правда Артурыча.
Рина резко повернулась к нему. Лица Долбушина было не разглядеть – только светлеющий овал.
– Что?
– Это куртка Артурыча. Разве не видно, что она мне коротка? – повторил Долбушин.
Рина и верила, и не верила.
– Вы были у Мамаси? У моей мамы? Зачем?
– Я жил у нее несколько дней, когда в меня стреляли люди Тилля. Но она не твоя мать, – сказал голос, который Рина воспринимала как голос нижней части овала.
Ночь чужда удивлению.
– А чья? – спросила Рина просто.
– Мама Эли.
– Эли? Так значит… – повторила она эхом, мгновенно вспоминая фотографию. – А сама Мамася знает, что я не?..
– Не знает.
– А про Элю?
– Тоже нет. Ее воспоминания отредактированы, как и твои. Но Эля сейчас у нее. Думаю, разберутся рано или поздно, – сказал Долбушин.
Рина, сама не зная зачем, водила пальцами по полу. Ощущала цементную крошку, пыль, какие-то щепки.
– Я догадывалась, что я не… Боялась об этом думать. Но чья я тогда дочь?
Долбушин много раз представлял, как это будет, однако все оказалось по другому. Ответ вырвался сам и очень быстро.
– МОЯ!
– ВЫ?!
Долбушин молчал, далеко отставив руку с зонтом, чтобы случайно ее не коснуться. И его неосознанная, почти автоматическая забота, и молчание сказали Рине больше, чем если бы он что-то горячо доказывал. Да и что доказывать, когда главное сказано. Рина запуталась. Устала. Ей хотелось выть.
– Я вам не верю! Это полный бред! – задиристо продолжала Рина. – Ну и как, по вашему мнению, меня зовут? Катя?
– Почему Катя? Аня.
Она вслушалась в это кажущееся чужим имя.
– Серьезно? Всегда терпеть не могла этих Анек! А мою маму?
– Нина.
– Ну и где она?
– Ее нет.
– А куда она делась? – Рине нравилось быть бесцеремонной. – Уехала?
– Умерла, – выдавил Долбушин.
– Когда? – оглушенно спросила Рина. Боли она пока не чувствовала. Только отзвук чужой боли и недоумение.
Ответить он не успел. По крыше вновь застучали болты, а потом кто-то мягко прошел над их головами. Царапнул крышу, и стало ясно, что у него есть когти. Потом еще удар, но уже не от стрел. Похоже, человек спрыгнул с седла и теперь, замерев, стоял, чутко вслушиваясь в то, что происходило на чердаке. Шаги вкрадчиво приблизились к дальнему окну. Что-то тонко засвистело, зашуршало, скатилось. И опять раздался едва различимый свист.
