Евгений Велтистов - Приключения Электроника
Электроник сразу затих, удивленный тем, как легко можно найти выход из мучительного положения.
— Извините, — хрипло сказал он. — Я, вероятно, плохо применяю вторую теорему Геделя. Если разрешите, я продолжу объяснения.
Электронный мальчик, бросив взгляд на невозмутимого Рэсси, стал писать уравнения, «изобретенные» его четвероногим другом.
А Сергей Сыроежкин, поглядывая то на старательно пишущего Электроника, то на спокойного Рэсси, думал:
«Удивительная это личность — Рэсси. Он еще попутешествует по миру. Покажет свое таинственное „И так далее“».
— Алло, Командор! Не знал, что ты повелитель не одних подлодок-китов, но и глубинных собак. Слышал, как ты отличился, как вернул профессору Громову его Рэсси. Молодчина, Командор! Прием.
— Уже разведал, Аст? На такой недосягаемой высоте… Прием.
— На высоте — точно, в пустоте — верно, и все же над нашей Землей. Мне тут известны все секреты… Кстати, Командор, хочу с тобой посоветоваться. Ребята на Юпитере видели недавно в океане животное вроде нашего кита. Переливает всеми цветами, как океан этой планеты, резвится в волнах и плавает так, что поймать его невозможно. Может, подсказать глубинникам: пусть попросят Громова одолжить Рэсси? Как он — справится? Прием.
— Справится, Астронавт, клянусь океанами Земли. Прием.
— Слово Командора — верное поручительство. Я сразу понял, что моя дочь, когда подрастет, увидит живого кита Юпитера. Прием.
— Увидит, Аст, непременно увидит. Но прежде ты покажи ей пятнистую жирафу. А то она не поверит ни одной картинке. Договорились, Аст? Отбой!..
Победитель невозможного
Первое апреля. Обыкновенные гении
Дом проснулся на рассвете.
В легком утреннем тумане он был похож на спящее чудовище. Высоко над землей засветилось розовое окно и погасло — словно моргнул осторожный глаз, наблюдая, какое выдалось весеннее утро. Приятный легкий морозец, серебристый иней на деревьях, неожиданно мягкий воздух.
Молнии огней пробежали по стенам. Огни все множились, образуя причудливые узоры, и вот уже весь дом опоясался цепью электрических сигналов. Дом ожил, глубоко вздохнул, загудел лифтами — еле слышно, про себя, чтобы не заглушить первую капель с крыши. Весна!..
Открылось окно в вышине, и чей-то звонкий голос прервал спокойствие утра:
— Э-эй!.. Слушайте все!.. Я — гений!
Улица насторожилась от такого нескромного признания. Пропала капель.
А голос упрямо повторял:
— Гений! Гений!
Пискливо отозвалось еще одно окно:
— Гений — это я!.. Ура! Я открыл вечную истину…
Громыхнула балконная дверь, и мальчишеский басок прогудел:
— Че-пу-ха! Я самый сильный в мире…
Кем был этот самый сильный в мире, помешал дослушать ветер. Он налетел неожиданно, прозвенел сосульками, смешал и унес с собой слова. Легкий солнечный свет позолотил стены, туман рассеялся. Дом неторопливо гасил ненужные огни и выглядел обычным домом, построенным по всем правилам теоремы Пифагора.
Вышла из подъезда школьница с тяжелым портфелем и, оглядев пустынную улицу, скорчила дому рожицу:
— Первое апреля — никому не верю! — И убежала, хрустя ледышками.
Учитель математики Таратар отлично знал, какой сегодня день. По дороге в школу он вспомнил эпизод из своей школьной жизни. Полвека назад Семен Таратар написал на доске очень длинное уравнение. Когда учитель, решая уравнение, начертил график, класс засмеялся: на доске четко обозначилась фигура крокодила. Учитель, которого ребята называли Крокодилом Крокодиловичем, внимательно посмотрел на юного математика и сказал: «Я не обижаюсь. Это остроумное уравнение достойно пятерки с плюсом». Автор «уравнения Крокодила» чувствовал себя неловко…
Теперь он сам Таратар Таратарыч — так зовут его между собой ребята. Куча хитроумных уравнений потребуется, чтоб обрисовать его грузноватую фигуру, набитый книгами потрепанный портфель, очки от близорукости. Каждый год Таратар к первому апреля дает свободные задания каждому классу: доказывайте, что хотите… А своему любимому восьмому «Б» сказал: «Попробуйте решить известные, но не решенные до сих пор задачи…» Он знает: тут же, на переменке, его математики начнут атаковать Великую теорему Ферма, недоказанную уже более трехсот лет. Теорему они, конечно, не решат, но зато по-новому увидят многие истины…
«Я покажу вам Таратара Таратарыча! — думал с улыбкой учитель, припоминая лица своих учеников. — Вот поставлю всем пятерки с плюсом, а потом объявлю, что это была, шутка…»
Он вошел в класс и сразу почувствовал: что-то случилось. Ученики, как всегда, встали, приветствуя учителя, он привычным жестом разрешил им сесть. Но воздух в комнате был словно наэлектризован.
— Нет Виктора Смирнова, — заметил вслух Таратар, мельком взглянув на ряды.
— Он опаздывает, — сказал кто-то с саркастическим смешком.
Учитель начал урок, не обратив внимания на таинственный намек про Смирнова:
— Более трехсот лет назад французские математики Паскаль и Фермá забавы ради решили проанализировать игру в кости и открыли ряд правил. — Таратар усмехнулся, представив события, о которых рассказывал. — Как вы знаете, эти правила развились в сложные игровые схемы, которые применяются и в наши дни… Я не интересуюсь, какими методами пользовались вы, готовя сегодняшнее задание, но сейчас мы рассмотрим результаты… Итак, кто самый смелый?
— Я! — прозвучал уверенный басок.
Макар Гусев с трудом вылез из-за парты. Парта была тесновата для атлетически сложенного спортсмена. Он держал свернутую в трубку тетрадь.
— Как называется твоя работа, Гусев?
— О стереометрии винных бочек, имеющих наивыгоднейшую форму! — отвечал Макар.
— Вот это да! — восхищенно выдохнул кто-то. — На собственном опыте?
— На опыте Иоганна Кеплера, — парировал Гусев.
Учитель уловил в голосе Макара боевой азарт и пригласил его к доске.
— Кажется, именно так называлась одна из работ Кеплера, в которой он предвосхитил многие результаты интегрального исчисления, — сказал Таратар.
Макар, рисовавший мелом винную бочку, обрадованно обернулся.
— Точно! Кеплер только что женился… Причем на дочери виноторговца. — Макар расчленил бочку на части и писал формулы. (Одобрительный гул за его спиной подтверждал, что всем нравится комментарий к старинной задаче.) — Из одиннадцати невест с большим трудом выбрал себе жену, — продолжал баском Макар. — Ну, а виноторговец говорит ему: «Ты хоть и придворный императорский математик, но покажи мне, какая польза от твоей учености». — «Пожалуйста, — отвечает Кеплер. Я могу рассчитать, сколько вина в каждой твоей бочке, не заглядывая в нее»… Зря смеетесь! Все это мы с Сыроежкиным прочитали в биографии Кеплера.
— Подтверждаю, — сказал с места Сергей Сыроежкин, — что Макар собственноручно принес бочку на сто литров и разложил ее двумя способами.
— Я, конечно, не собираюсь жениться, но знаю точно, что методом Кеплера доказывать труднее, — сознался Макар под всеобщий смех. — То ли дело интегралами!
И он показал на доску, где внезапно для всех простая бочка воскресила историю четырехвековой давности.
Таратар смотрел на бочку и на Макара, не скрывая радости.
— Блестящее подтверждение ряда побед математики, — объявил он. — Обратите внимание на главный вывод Гусева: целый научный трактат Кеплера, который был в свое время открытием, уложился в одну современную формулу. Молодец!
— Ну что вы, — отмахнулся покрасневший Макар. — У других получше.
— Неужели? — Таратар слегка удивился. — Кто же эти другие?
На стол учителя посыпались тетради. Тетради с доказательствами и расчетами восьмого класса «Б». Здесь были доказательства многих замечательных неравенств, недоказуемых теорем о квадратуре круга и разделении угла на три равные части, расчеты движения материков, массы сверхзвезд, продолжительности жизни элементарных частиц, точной скорости света и многих других исторических и современных задач. Только математик способен понять, что пережил в эти короткие минуты учитель. Но Таратар, приняв на свой стол груду математических рукописей, не утратил привычного оптимизма. Ведь он сам вызвал этот взрыв неожиданной энергии. Учитель успел лишь отметить про себя, что среди всех работ нет ничего похожего на «уравнение Крокодила». Неужели такие шутки устарели?
Ребята сдали работы. Лишь перед Вовой Корольковым, соседом Сергея Сыроежкина, лежала толстая тетрадь в коричневом переплете.
«Неужели и это тоже мне?» — весело подумал Таратар и спросил Королькова:
— Ну, а ты?
— Я не хотел бы… так сразу, — сказал побледневший Корольков.
