Игорь Ефимов - Лаборатория в «Карточном домике»
Все четверо замерли, прислушиваясь к неясному шуму наверху. Вдруг явственно донёсся резкий звук выстрела. И сразу за выстрелом тьма за окном окрашивается в красный цвет.
Асенька. Что это?
Серж. Да это же фейерверк! Говорил я вам? Говорил, что будет фейерверк? Асенька, ребята, скорее на улицу. Бежим смотреть!
Красноватый свет за окном слабеет, но после нового выстрела разгорается ненадолго вновь.
В это время сверху явственно доносится топот ног, крики: «Стой! Не двигаться! Брось пистолет! Стрелять буду! Назад!» Внизу Киля рвётся бежать на помощь, Стеша его не пускает. Некоторое время спустя на втором этаже появляются Димон с двустволкой, Лавруша с пистолетом — они ведут перед собой того самого человека в комбинезоне и унтах.
Картина седьмая
В кабинете Директора Научного городка. Директор, Тамара Евгеньевна, Капитан, Этери.
Капитан (идёт навстречу Этери). Я слышал, что бывают ещё такие бабки — пугают маленьких детей милиционером.
Этери (Капитану). Я не испугалась, а просто удивилась. Милиция здесь, в такое время… Что-нибудь случилось?
Капитан. Просто нам очень нужна одна консультация, а связи с «Карточным домиком» нет. Дело такое срочное, что мы решились разбудить вас.
Этери. Я не спала.
Капитан. Андрей Львович сказал мне, что вы работаете в «Карточном домике» вместе с доктором Сильвестровым. На этой машине памяти… как её?
Этери. «Мнемозина».
Капитан. Вот-вот. Расскажите нам о ней поподробней. Как вы ставили опыты?
Этери. Обыкновенно — на животных. Включали машину на торможение и записывали сеанс на широкую магнитофонную ленту. Память как бы стиралась слой за слоем, и животное постепенно возвращалось к младенческому состоянию. Собака начинала вести себя как щенок, курица — как цыплёнок. Потом переключали на возбуждение, магнитофонная лента начинала двигаться в обратном направлении. И память к животному возвращалась вместе со всеми условными рефлексами. Правда, иногда…
Директор. Да?
Этери. Если мы пытались провести полное затормаживание мозга, животные погибали. Мы не могли понять, что происходит. Нам казалось, что должен наступить какой-то целебный сон, после которого можно будет вернуть память, записанную на ленте. Полностью или чуть урезанной — как захотим. А они погибали.
Капитан. Чем же вы это объясняли?
Этери. Потом мы, наконец, догадались. Дело в том, что «Мнемозина» затормаживала клетки мозга без разбору. Покончив с клетками памяти, она принималась за другие. За те, которые управляют дыханием и сердцебиением. И отключала их. Наступала смерть.
Директор. Что же вы придумали? Отключали машину после того, как животное заснёт?
Этери. Нет, этого было недостаточно. Вернее, момент был слишком неуловим. Иногда смерть наступала раньше полного засыпания, Поэтому пришлось вводить в машину новый блок: ДЖЦ. Дублёр жизненных центров.
Директор. Что он из себя представляет?
Этери. Приёмно-передаточное устройство и ещё одну магнитофонную ленту. Уже первой, но подлиннее. На ней записываются только биочастоты жизненных центров, которые сразу передаются обратно в нервную систему животного. Так что даже полная заторможенность мозга не приводит к смерти. Узкая магнитофонная лента принимает на себя управление дыханием и сердцебиением.
Директор. И животное может спокойно спать, пока тонкая лента не кончится или не оборвётся?
Этери. Да.
Тамара Евгеньевна. Но ты-то сама? Где ты находилась во время всех этих опытов?
Этери. Мама, оставь. Если ты опять со своими страхами… Я уже тебе двадцать раз говорила — биочастоты человеческого мозга лежат совсем в другом диапазоне. Опыты никакой опасности не представляют. Правда, сам Сильвер. Простите, доктор Сильвестров…
Директор. Вы зовёте его Сильвером?
Этери. Он сам про себя часто так говорит в третьем лице: «старина Сильвер считает…», «старина Сильвер вами недоволен…», «не советую вам сегодня спорить со старым добрым Сильвером…» Добрым — вот уж не сказала бы. О нет, не подумайте, что я жалуюсь. Мне очень нравилось с ним работать, и лично ко мне он всегда относился очень хорошо. Но всё равно «добрый» — не то слово.
Капитан. «Нравилось»? Почему в прошедшем времени?
Этери. Я оговорилась.
Капитан. Вы прилетели из «Карточного домика» вчера, тридцать первого декабря, верно? Вас послали по какому-нибудь делу?
Этери. Нет, я сама. У меня накопились свободные дни, и я решила их использовать.
Капитан. Скажите, а не заметили вы чего-нибудь странного перед вылетом? Никаких признаков тревоги?
Этери. Тревоги? Наоборот, все очень радовались. Ёлку украшали, рисовали плакаты. Знаете — шаржи, послания в стихах и всё такое. Репетировали шуточные номера. У нас там развлечений мало, так что к праздникам готовятся всерьёз. И всегда бывает очень весело.
Капитан. Бывает очень весело, а вы вдруг взяли и уехали? Почему?
Этери. Мне было нужно.
Директор. Послушайте, Этери. Я вижу, что вы чего-то не договариваете. И поверьте — в другой раз я бы не стал тянуть из вас клещами. Но теперь не могу. Дело слишком серьёзное и срочное. Вы должны рассказать всё, что знаете. Почему вы вдруг оставили «Карточный домик»? Что там произошло? Вы испугались чего-нибудь? Поссорились с Сильвестровым? Он вас обидел?
Этери. Я испугалась… Да… Испугалась…
Директор. Но чего?
Этери. Что он сам… Что он не послушается меня и сам начнёт этот опыт… Без меня, в одиночку.
Директор. Какой опыт? Что он задумал?
Этери. Но я обещала никому не говорить.
Директор. Этери, там, в «Карточном домике», что-то случилось. Что-то очень скверное. Речь идёт о жизни людей. В том числе и о жизни Сильвестрова. Поэтому говорите всё, что знаете. У нас очень мало времени, поймите!
Этери. Хорошо, я расскажу… Понимаете, он спешил. Потому что… Про это мало кто знает, но мне он рассказал. Несколько лет назад у него погиб ребёнок. Мальчик. В автомобильной катастрофе. А за рулём сидела жена. Она очень хорошо умела водить, но на повороте лопнула шина. Горная дорога, внизу обрыв и камни. В больнице, когда она пришла в себя, ей долго не хотели говорить про мальчика. Уверяли, что он в соседней палате, что есть надежда. На самом деле он умер сразу.
Тамара Евгеньевна. Остаться жить и чувствовать себя виноватой в смерти собственного ребёнка. Даже услышать о таком, и то сердце разрывается.
Этери. Сильвестров рассказывал, что с тех пор она изменилась неузнаваемо. То плачет часами по любому поводу. То начинает заговариваться и уверять его, что мальчик до сих пор в больнице, просит позвонить, узнать, когда его выпишут. Потом приходит в себя и вскрикивает, как от удара. Она говорит, что почти физически ощущает в мозгу то место, где засело страшное воспоминание, засело в виде сверлящей больной точки. Не помогали никакие таблетки, никакое лечение. У него не было сил смотреть, как мучается любимый человек. Он чувствовал, что должен, обязан что-то предпринять.
Директор. И придумал «Мнемозину»?
Этери. Да. Он надеялся, что «Мнемозину» удастся использовать для лечения таких случаев, Провести сеанс торможения, потом стереть на широкой ленте нужный участок и вернуть память в мозг как бы исправленной. Без тяжёлого воспоминания.
Капитан. Покончить с человеческим горем радиомеханическими средствами?..
Директор. Удалось вам чего-нибудь добиться?
Этери. Всё впустую. Мы получали широкую ленту с полной записью памяти животного, но прочесть-то её мы не могли. И если мы стирали наугад какой-нибудь кусочек, а потом возвращали память обратно в мозг — пусть даже самой смышлёной обезьянке, — она не могла объяснить нам, что она забыла.
Директор. И тогда он решил?..
Этери. Попробовать на себе. Последние два месяца он являлся в лабораторию только для одного: уговаривать меня принять участие в опыте. Помочь ему. Он говорил, что всё равно другого пути нет. Что без опыта на человеке нам не обойтись. Что пробы будут самые короткие — полминуты, минута.
Директор. Да кто бы ему позволил?! Даже пять секунд.
Этери. Он знал, что ему не дадут разрешения. Поэтому и упрашивал меня помочь. Говорил, что иначе воспоминания о сыне сведут с ума не только жену, но и его самого. Плакал. Грозился, если я не соглашусь, начать опыт в одиночку, без ассистента.
