Юрий Коринец - Заблудившийся робот
Старик-Ключевик поднял брови.
- Я?
— Да, Аполлон Иванович.— И мама рассказала ему всю удивительную историю с появлением робота.
Едва мама закончила, Старик-Ключевик бодро поднялся с дивана:
— Я всегда говорил, что ваш Юра — будущий гений! — воскликнул он.— И, как видите, результат моего предсказания уже налицо! Пойдёмте, сейчас же посмотрим на вашего робота...
Когда они вошли в квартиру-108 и остановились на пороге папиной комнаты, они увидели, что папа стоит за мольбертом и пишет картину, а Катя, Юра и Тарабам возятся на полу с игрушками.
«Хорошо хоть, что они не на потолке,— подумала мама.— А то бы Ключевик ещё в обморок упал! Оп и так ужаснётся этому роботу... »
Но не тут-то было! Старик-Ключевик спокойно подошёл к инопланетному гостю и с минуту смотрел на него с некоторым любопытством.
— Познакомьтесь, — сказала мама Ключевику.— Наш новый друг...
— Как его зовут? — спросил Старик-Ключевик.
— Тарабам,— отрекомендовался Тарабам.
— Очень приятно,— поклонился ему Старик-Ключевик.
— И он вас не удивляет? — спросила мама.— Ведь он космический! С другой планеты! Инопланетянин!
— Господи, чему тут удивляться? — улыбнулся Старик-Ключевик.— Просто хороший, воспитанный робот... хоть и инопланетянин... Вот, помню, в 1910 году пролетела по небу комета Галлея... такая яркая, с пушистым хвостом. Страшная! Все удивлялись, волновались, предсказывали конец света. А я ни капельки не удивлялся: мало ли что бывает! И видите: никакого конца света не было, и мы снова увидели эту комету в 1985 году!
— Ах, Аполлон Иванович! — вздохнула мама.— С вами легко: вы меня всегда как-то успокаиваете...
— Рад быть полезным,— сказал Старик-Ключевик.— Ну, а теперь разрешите взглянуть па новую картину. Интересно понять, почему её не принимают.
НАДО НАРИСОВАТЬ ГАЕЧКУ!
Я уже знал, конечно, о появлении в квартире-108 гостя с планеты УЛИ — ведь у моих друзей никогда нет от меня никаких секретов. Правда, я не был у них недели две, но это не имеет значения: папа сообщает мне обо всех новостях по телефону. И в тот раз он, конечно, сразу же мне позвонил и всё рассказал. И я обещал зайти. Уж очень мне не терпелось взглянуть на чудесного робота.
Я пришёл в квартиру-108 в тот момент, когда Старик-Ключевик попросил показать ему новую папину картину, которую отвергли.
Мама открыла мне дверь. Я сразу заметил её лёгкую взволнованность.
— Как хорошо, что вы пришли! — шепнула она мне в коридоре, пока я снимал запорошённую снегом шубу — на улице бушевала метель.— Я вас очень прошу, присмотритесь к этому роботу повнимательней. Я очень волнуюсь... правда, Старик-Ключевик меня уже немного успокоил, но всё-таки...
— Положитесь на меня! — шепнул я в ответ, нервно причёсываясь перед зеркалом и сгорая от нетерпения увидеть существо внеземной цивилизации.— Будьте покойны: уж я его прощупаю!
— Проходите! — громко сказала мама и пошла впереди меня по коридору.
Мы вошли в комнату.
Перед мольбертом, на котором наклонно закреплён был пейзаж среднего размера, стояли папа, Старик-Ключевик, Катя, Юра и робот Тарабам. Все смотрели на картину и о чём-то спорили. И же на картину даже не взглянул — я сразу впился глазами в Тарабама. Мне хотелось хорошенько запомнить и сохранить первое впечатление. Когда я подошёл, робот оглянулся и тоже посмотрел на меня. Не знаю почему, по я сразу почувствовал к нему расположение. Его зелёные глаза сияли каким-то добрым светом. Это было странно, но я именно увидел на лице робота улыбку. Вместе с тем у него ведь не было губ! Но улыбка была — она разлита была по всей, если так можно выразиться, физиономии странного существа.
С момента нашего знакомства прошло уже много времени, но я до сих пор помню эту добрую, как бы невидимую улыбку прямоугольных глаз, обрамлённых чёрной рамкой. В глазах чуть колебались па нулях тонкие вертикальные стрелки.
Вся кубическая небольшая голова робота сидела на короткой шее, как бы составленной из многих блестящих колец; ниже шло мощное прямоугольное туловище, тоже стального цвета (хотя не знаю, сталь это была или какой другой сплав), а на груди красовался белый квадрат с непонятным красным знаком посередине; туловище оканчивалось внизу четырьмя гибкими стальными ногами — да, да, не двумя ногами, а целыми четырьмя! — и эти ноги были как толстые стальные шланги, которые не имели колен, а сгибались, когда нужно, на всём протяжении; руки у него были такие же гибкие, без локтей, по только две...
Тарабам стоял на своих четырёх ногах очень устойчиво...
Забегая вперёд, должен сказать, что передвигался он на них ловко и быстро. Всё это я подробно осмыслил уже потом, а в тот первый момент я только видел — или, вернее, чувствовал — тёплую улыбку робота, разлитую во всём его облике... Удивительно, не правда ли?
Я сразу же повернулся к маме и шепнул ей на ухо:
— Замечательное существо! И будьте совершенно спокойны! От него веет добром!
Мама благодарно кивнула мне в ответ — в её глазах я прочёл успокоение.
— Рад видеть! — обернулся ко мне папа.— Познакомься...
Я шагнул вперёд, робот протянул мне свою гибкую руку с похожими на щипчики пальцами, и я горячо пожал её. Да, улинянин пришёлся мне по душе. Всё это длилось одно лишь мгновение, по за моих друзей я уже не беспокоился. И сейчас, когда я спустя долгое время пишу эти строки, я радуюсь, что в тот момент не ошибся. Впрочем, вы это и сами поймёте, когда прочтёте всё до конца...
Когда мы с роботом пожали друг другу руки, папа обратился ко мне:
— Вот, мы тут пытаемся разгадать: что в этой картине могло не понравиться? Почему её опять не приняли?
— Картина как картина,— сказала мама.— Подмосковный вечер... Река... Берёзы... Что тут не понять?
— Вполне реальный пейзаж,— согласился я,— С настроением...
— Может быть, чуть пестроват? — спросил Старик-Ключевик.
— Да ведь это же осень! — обиделся папа.— Осень всегда пестра.
— Что там хоть говорят-то? — спросил я.
— Говорят, надо ещё поработать! Несовременно.
— Просто придираются к тебе,— сказала мама.
— Да нет, — грустно возразил папа.— Чего-то здесь, видимо, не хватает...
— Брось! — сказала мама.
— Разрешите мне,— вмешался вдруг низким бархатным голосом Тарабам.
«Действительно стереофонический голос! — подумал Я.— И какой приятный!»
Все оглянулись на робота. Он смотрел проникновенно серьёзно.
— Да, да — сказал папа, — Прошу вас...
Тарабам подошёл к картине, протянул руку и прикоснулся пальцем к правому нижнему углу.
Здесь на первом плане нарисована была низкорослая зелёная травка; кое-где в ней пестрели цветы.
— Вот здесь,— мягко сказал Тарабам, взглянув па папу,— вот здесь надо нарисовать гаечку! Ма-аленькую гаечку! Медную... или нет, лучше стальную...
— Что-о-о? — удивлённо выдохнул папа.
— Маленькую хорошенькую гаечку! — прочувствованно повторил Тарабам.
— То есть как это гаечку? — растерянно и вместе с тем возмущённо выкрикнул папа.— Какую гаечку? Бред какой-то! Я даже не знаю, что вам ответить!
— Вот вам — пожалуйста,— вздохнула мама.— Этого нам ещё не хватало...
«Действительно,— подумал я.— Всё-таки робот есть робот!»
Тарабам сразу смутился, втянул голову в плечи и отошёл в сторону.
— А что? — воскликнул Юра.— Гаечку нарисовать очень хорошо! Может, её здесь кто-нибудь обронил!
— Замолчи! — прикрикнула на него мама.— Как тебе не стыдно!
— Да нет! — нервно сказал папа.— Говорите! Обсуждайте! Может, прикажете ещё нарисовать здесь пару болтиков? Несколько пружинок? Или моток проволоки?
— Ты только не волнуйся,— обняла его мама.— Мало ли кто что посоветует!
— На Тарабама вы не сердитесь,— вмешался Старик-Ключевик. — Он ведь не художник...
— Действительно,— сказал я.— Па робота сердиться грех! И почему ему не высказать своё мнение! Это даже интересно.
—. Извините меня за резкость,— подошёл папа к Тарабаму,— Я погорячился... Но гаечка в пейзаже — я такого ещё не слыхал! И... и... надо будет подумать! Я подумаю, обещаю вам.
— Я только хотел сказать, что с маленькой трогательной гаечкой будет замечательно! — робко, но вместе с тем как-то настойчиво и убеждённо проговорил Тарабам. — Знаете — с такой маленькой, всеми забытой, одинокой гаечкой...
— Я подумаю,— вежливо повторил папа и вдруг улыбнулся, как-то странно посмотрев на робота.— А сейчас пошли чай пить...
Так закончилось это обсуждение. Потом мы пили чай и долго ещё говорили о всякой всячине. О гаечке больше никто не вспоминал. Тарабам сидел вместе со всеми за столом и молча слушал, задумчиво посвечивая зелёными глазами. В них была какая-то неземная грусть. Он не проронил больше ни слова.
